Начало: Кваздапил. Наявули

Часть четвертая. За мечтой

Глава 1. Воскрешение

Как же шумит в голове… И стучит… И звонит…

Да выключите же дятлов и отбойный молоток!!!

Конечно, нет здесь никаких дятлов и перфоратора, это разбухшие мозги реагируют на внешние воздействия к черепу. Каждый писк — как тараном в колокол.

И опять — родительская квартира, я в майке и трусах лежу в своей постели, а по стене ползет утренний луч.

Не надо было столько пить.

Или…

Я похолодел.

А пил ли я вчера?

В застопорившихся мозгах все перемешалось. Что — правда, а что — нет?! Наяву ли приходил дядя Саша из соседнего дома, или это очередной глюк вроде встреч с Гаруном и Данилой?

«Наяву ли, наяву ли, ная-ная, вули-вули …» — певуче звучало в пустой голове на мотив кришнаитской мантры. А часы с календарем показывали то же утро — как в известном фильме «День сурка». Только события не повторялись, как в том фильме, а подкидывали сюрпризы. То Гарун пришел убить меня, то не меня, то меня, но не Гарун, а Данила — убить меня так, чтобы подумали на Гаруна...

По ушам ударил звонок в дверь — долгий, требовательный.

Что на этот раз? Точнее, кто?

А если снова Гарун? Не снова, конечно. Он приходил не по-настоящему, а только в моих «наявулях». И не понравились мне его визиты — от версии с «зеркалкой» до сих потряхивает, и, тем более, не люблю, когда в меня ножиком тычут, даже если факт тычка остался за кадром, а не как в варианте с Данилой. Если бывший друг придет, чтобы ткнуть — он в своем праве, я действительно опозорил его сестру. Не важно, что хотелось мне совершенно другого. Так сложились обстоятельства. То, чего мне хотелось, я получил, пришло время расплаты.

А если меня все же разыскали очередные «знакомые» Люськи? Не зря же эта мысль сидит занозой так, что даже во сне являлась.

А если Костя передумал, и за дверью — внушительный Валера с какой-нибудь насыпной штучкой в руке, от которой внешних следов для предъявления следствию не останется, а избитое тело позавидует состоянию, которое было после встречи с Люськиными друзьями?

Двигаясь как сомнамбула, я накинул банный халат и, словно в шпионском боевике, встал сбоку от двери. Вряд ли кто-то будет стрелять, но инстинкт самосохранения толкнул на эту глупость.

Глупость ли? Посмотрим.

— Кто? — громко спросил я.

— Кваздапил, это я, — донеслось снаружи.

Этот грубоватый гортанный голос ни с каким другим не спутать. И эту уже слышанную фразу. Я открыл дверь.

До проблемы рукопожатия — быть ему или нет — даже не дошло, сокрушающий удар в грудь отправил меня в нокдаун. Я пришел в себя на полу — Гарун едва сдерживался, чтобы не запинать до смерти.

— Я верил тебе как брату, а ты…

Просить прощения глупо.

— Я сожалею и все понимаю. Что бы ты ни сделал, это будет справедливо, потому что я виноват. Не тяни.

Ярость в глазах Гаруна немного утихла.

— Поговорим. — Он нервно прошел на кухню и бухнулся на табурет.

Поднявшись и оправив халат, я сел по другую сторону стола. Грудь страшно болела.

Поговорить — это здорово. С приговоренными не разговаривают. Разве только о последнем желании. Если это именно такой случай, то я хочу, чтобы никто не пострадал: то есть, чтобы родители и сестра не увидели убитого сына, а Гарун не сел в тюрьму. Лучше я сам брошусь с крыши или под машину.

В любом случае, во сне (как и во сне, который во сне) все было хуже. Там со мной не разговаривали.

— Ты знаешь? — спросил Гарун.

Он глядел в пол.

— О свадьбе и что было после? Вчера рассказали.

— Ты понимаешь, что отец не мог поступить по-другому?

— Да.

— И понимаешь, что Хадя тоже не могла поступить по-другому?

— Понимаю разумом, но не душой. Если бы в свое время ты дал мне шанс, то Хадя была бы жива и счастлива.

— Жива — возможно, хотя и не точно, потому что отец не допустил бы такой свадьбы. И уж точно сестра не была бы счастлива. Без согласия родителей это невозможно.

— Я говорю о другом счастье. О личном.

— А ты живешь в вакууме?

— Ты понимаешь, о чем я…

— А ты — о чем я. Не перебивай. Расскажу одну занимательную и очень грустную историю. Я присутствовал на странной свадьбе, где соединенные обычаем новобрачные глядели друг на друга волком и вместо радости глаза невесты переполняло тоскливое смирение.

— Ты говоришь о свадьбе Хади?

— А о чьей же еще, маймун тупоголовый?! По твоей прихоти самый светлый день в жизни любой девушки завершился кошмаром. Когда опозоренная Хадя вернулась среди ночи, разъяренный отец хотел убить ее, этого требовала честь.

— Этого требовали дикие традиции, — поправил я

— Не нам с тобой решать, что дико, а что нет. Твоя сестра переспала с кучей мужиков, иногда — за материальные плюшки. Даже если ее заставили, для меня это дикость. Честь требовала от твоей сестры умереть и все же не допустить, и, тем более, не делать неприемлемого. Во всяком случае, я так понимаю.

В недавнем сне Гарун признался мне, что Машкины «художества» выплыли наружу, но это же был сон. Подсознание чего-то боится, и, когда сознание спит, страх заставляет картинку материализоваться. Ночью страхи оживают, а потом приходит утро и рассеивает их. Сон не может быть явью, потому он и сон!

— Эти слухи про Машу…

Гарун перебил:

— Когда люди рискуют жизнью, чтобы по чьей-то просьбе раздобыть технику со значимыми файлами, они копируют добычу. На всякий случай. То, о чем говорю, я видел своими глазами. Не переживай, тех записей больше нет — я понял, почему пришлось прибегнуть к таким мерам. И сейчас я рассказываю про свою сестру, а не про твою. Тебе интересно?

— Очень.

— Мы как раз подошли к главному. Я же зачем-то пришел к тебе? Пришел. Поэтому слушай. Я совершил неслыханное: встал на пути отца. Вопреки всем традициям и обычаям. На кону стояла жизнь родного человека, и у меня не было выбора. Вернее, выбор был, и я его сделал — не правильный для моего окружения, а который вызвал радость в глазах матери. В тот миг мама тоже проклинала вековые традиции и обычаи. Пусть не покажется, что хвастаюсь, но я не последний боец смешанных единоборств и боев без правил, и кое-что могу даже после ранения. Я утихомирил отца. Когда он понял, что со мной не справится, я сказал: «Ты потерял дочь. Если сделаешь то, что собираешься, то потеряешь вторую дочь и сына». И он понял, что так и будет, в таких делах словами не бросаются. Я забрал бы Хадю и уехал, обменявшись с родителями проклятиями. Разве кто-то хочет такой судьбы? Отец и сам не хотел убивать дочь — его руку направляли воспитание и общественное мнение, которого он боялся. Он стал искать выход. Это было сложно. Позор семьи можно смыть только кровью. К делу привлекли маминого брата, и Хадю «похоронили». — Дважды синхронно согнув по два пальца поднятых рук, Гарун сделал знак кавычек.

Я буквально растекся по табурету.

Когда я слышал выражение «второй раз родился», то, оказывается, не понимал смысла. Для кого-то вторым рождением становилась опасная ситуация — не погиб, не сбили, кирпич упал не на голову, а рядом, а упавший самолет улетел в рейс без тебя.

Сейчас у меня было чувство, что я снова родился, и сейчас я понимал, что это значит.

— Хадя жива?!

Как во сне, лицо Гаруна расплылось перед глазами. Сейчас это был не сон. По щекам текли слезы. Я плакал.

Именно это, как ничто другое, убедило Гаруна, что он все сделал правильно.

— Я пришел за подтверждением, что ты тоже отвечаешь за свои слова. Ты говорил, что любишь Хадю. Ты женишься на ней?

— Да!

Для ответа не требовались раздумья. Ответ жил во мне давно, он временно умирал и теперь родился вновь — свежий, жаркий, искренний.

Гарун улыбнулся:

— Несмотря на то, что придется всю жизнь скрываться от людей? Подумай о том, что будет дальше.

— Теперь у Хади нет никаких документов?

— Тетя Патимат, близкая родственница, работает в паспортном столе. Одна из ее дочерей, Нажабат, в возрасте твоей сестренки собралась на Ближний Восток — познакомилась с кем-то в сети и поддалась пропаганде. Там не столько идеями девушек цепляют, сколько личными отношениями. Сетевая «любовь» быстро развивалась, девчонка с ума сходила по виртуальному другу и его жизни «во славу халифата». Это шесть лет назад было. Дядя Магомед отобрал у нее только что полученный внутренний паспорт и не дал сделать заграничный. Нажабат с помощью «друзей» из сети улетела в Турцию по чужим документам, и там ее следы потерялись. Может быть, она в конце концов добралась до своего виртуального идейного воина и погибла где-нибудь под бомбами или ее продали как вещь еще в Турции. Жаль девчонку. Молодая, глупая. А документы остались. От имени дочки тетя Патимат оформила заявление о смене имени и под это дело в новом паспорте появилась фотография Хадижат. Хадю возродили под новым именем. — На губах Гаруна вновь заиграла улыбка, хитрая и намного шире той, что была до грустного рассказа про сгинувшую за границей родственницу: — Нажабат стала Надеждой. Теперь Хадю — по ее, кстати, просьбе — зовут Надя, по документам она старше на два года и по легенде последние шесть лет, с тех пор как получила паспорт, сидела дома — ткала ковры на продажу. У нас многие этим занимаются постоянно или периодически, станки есть чуть ли не в каждом доме. После того, как Хадя возьмет твою фамилию — а я надеюсь, что так и будет…

— Будет! — выдохнул я.

— …следы запутаются еще больше. Документы у Хади не «липовые», внесены во все базы данных, но чем чаще они будут всплывать, тем больше шансов на перекрестные проверки. Сам понимаешь, чем это грозит. Бумажка может оживить человека, и она же его убьет. И не только его, а всех, кто участвовал и помогал.

Гарун помолчал, затем его губы вновь растянулись в улыбке, но теперь она стала жесткой:

— Кстати, если что: развод тебе не светит. Я не стерплю, если мою попавшую в беду сестру бросят, пусть по документам она мне теперь не сестра.

— Даю слово…

— Не клянись, жизнь длинная, в ней все бывает. Просто помни, что я сказал. В следующий раз чапалахом не отделаешься.

— Где Хадя сейчас?

Гарун помрачнел.

— Теперь переходим к самому главному.

— Мы уже переходили, — наперекор его тону весело напомнил я.

Хадя жива, теперь ничему не обрушить моего настроения. Жива! Все остальное решаемо. Если Хаде… Наде нужна помощь — разобьюсь, но совершу возможное и невозможное. Если у нее что-то со здоровьем — будем лечить. Если с внешностью (у девушек на этот счет особый бзик), то для меня это не проблема. Возможно, несостоявшийся муж или разъяренный отец, пока не остановили, успели что-то сделать с ее лицом. Или не только с лицом. Ну и что? Я полюбил не за внешность, внешность вторична. Я навсегда запомню Хадю такой, какой она была в нашей квартире. Мне нужна не оболочка, мне нужна суть.

— Значит, переходим к самому-самому главному, — поправился Гарун. — В ту ночь, когда отец чуть не убил Хадю, я тайно отвел ее к бабушке Сапият — после смерти дедушки Алигаджи, отца моей мамы, бабушка живет одна в частном доме в горах в пригороде Махачкалы. У нее небольшое хозяйство — скот, огород. Пока здоровье позволяет, она справляется. Сейчас Хадя прячется у нее, помогает по дому. Во двор выходить нельзя, чтобы соседи не увидели. Даже к окнам приближаться нельзя, а когда кто-то приходит, она сидит в подполе. Для людей и государства прежней Хади не существует. И теперь, наконец, — то, ради чего, собственно, я пришел. Если ты любишь Хадю и хочешь на ней жениться — тебе нужно ехать за ней в Дагестан.

Начало "Кваздапила 3": Кваздапил. Наявули

Продолжение: Кваздапил. Наявули (2)

Часть третья. In vino veritas

Я задыхался. Сердце разрывалось, клинок из сна оно ощущало как реальный, несмотря на то, что сознание проснулось. Я хватался за грудь, за живот за бок. Там все было нормально. Сердце бешено стучало, но — стучало!

А я опять лежал в кровати родительской квартиры, и дата на часах убеждала, что предыдущие три утра мне приснились.

Кажется, пора пить на ночь успокоительное. Или уставать так, чтобы у мозгов не оставалось сил на всякую ерунду.

В дверь позвонили. Меня подбросило: кто?!

А если не открывать?

Не буду открывать. Не хочу. Ничего хорошего и никто хороший ко мне не придет, а у других, кто действительно может сюда прийти, есть ключ. И никто мне больше не нужен. Оставьте меня в покое!

Не открою. Я перевернулся лицом вниз и накрылся одеялом с головой.

Звонок повторился. Через минуту его сменил резкий стук. Еще через минуту он, в свою очередь, сменился грохотом, от которого дверь дрожала и поскрипывала хлипким косяком.

А если сломают дверь?

И какой смысл в «не открывать»? От судьбы не уйдешь. Приснившийся Данила был прав, рано или поздно за все в жизни придется платить. Точнее, прав был не реальный Данила, а мое подсознание, когда передало эти слова через ночной кошмар.

И если пришедшему что-то от меня надо, рано или поздно он этого добьется. Так же я звонил бы, стучал и бил в дверь, ломал ее или даже взрывал, если бы за ней прятали Хадю.

На стуле валялся банный халат, я накинул его на плечи и отворил дверь.

Снаружи с бутылкой в руке топтался лысоватый мужик с бегающим взглядом. Стиль одежды хотелось назвать жанром, поскольку стилем не пахло, но жанр узнавался сразу. И пахло соответствующе. Брюки с давненько не глаженными стрелками сочетались у него с кроссовками, пиджак отлично чувствовал себя поверх спортивной кофты с молнией на вороте. Ударивший в нос перегар добавлял антуража к жанру «Выпить, закусить, и хоть трава не расти».

Это мог быть сантехник или газовик. Впрочем, работники коммунальных служб в последнее время щеголяют в фирменных куртках с надписями. Контролер по каким-нибудь счетчикам? Просто сосед, как и подумалось вначале? В общем, передо мной стоял типичный работяга. Может быть, папин приятель с работы забыл, что сегодня рабочий день. Это объяснило бы, почему он с бутылкой. Но почему к нам? Папа не пьет. Вернее, он пьет как и я — по чуть-чуть, пиво или вино, и только если повод серьезный.

Меня с головы до ног обежал оценивающий взор, и мужик, глядя исподлобья, просипел:

— Егорыч?

Меня так не называли, но в нашей квартире и на всей лестничной площадке других Егоровичей не было, только сам Егор и дочь его Егоровна.

— Да, — ответил я, — а что?

— Держи, тезка.

В мои руки перешла поллитровка с чем-то напомнившим подкрашенную марганцовкой воду. Этикетки не было, горлышко запечатывала воткнутая пробка.

— Что это? — не понял я. — Кому?

— Тебе. Наливка от дяди Саши. Самое дешевое из самого лучшего и самое лучшее из самого дешевого, чем и горжусь. Никакой химии. От купленного в магазине можно отравиться или утром голова болит, а от дядисашиных продуктов голова не болит и, тем более, он не отравит. То есть, я не отравлю. Дядя Саша — это я.

— Вы, наверное, перепутали адрес?

— Егорыч? — с подозрением переспросил дядя Саша.

— Вы точно пришли именно ко мне? Я, конечно, Егорович, но не Александр.

В глазах гостя появилось сомнение. Он выудил из внутреннего кармана пиджака смартфон (ни фига ж себе, а мой папа до сих пор кнопочным пользуется, чтобы не морочиться с освоением непонятных ему технологий), в меню был найден кабинет Сбербанка.

— Все точно. Гляди: оплата на карту, денежка получена. Цивилизация! А это, — он ткнул себя в грудь, — срочная бесплатная доставка. Дядя Саша — фирма известная, это вам не фейсом об тейбл. Погоди. — На экране засветилось приложение сообщений. — Вот, гляди: фирменная фруктовая наливка дяди Саши, ноль пять литра, Александру Егоровичу и твой адрес. Все точно. А если ты не Саша, то позови брата, это ему прислали.

— У меня нет брата. Может быть, там написано «Алексантию»?

Дядя Саша отодвинул телефон на вытянутой руке, как делают близорукие, и сощурился, вглядываясь в повернутый к себе экран:

— Алекса… Ох ты ж, вошкин кот, а ведь точно. Ну и имечком тебя папаня наградил. Значит, Алексей, это все же тебе.

— Во-первых, не Алексей, а Алексантий, во-вторых, я не…

За моей спиной раздался звук, от которого я едва не выронил отдаваемую назад бутылку, которую дядя Саша очень не хотел принимать.

Так люди сходят с ума. Или, как минимум, падают в обморок. Или начинают верить в полтергейсты. Этого не могло быть, дома никого нет! Но…

Открылась дверь родительской спальни. Хорошо, что открылась не сама, а человеческой рукой. Изнутри с виноватым видом появилась Машка в домашнем халате, за ее спиной прятался Захар.

— Спасибо, дядя Саша, — громко сказала Маша, чтобы услышали на лестничной площадке, — все в порядке. Это мы заказывали.

— Ну, тогда бывайте, ребятки, и звоните, если что.

Он сбежал вниз по лестнице, а я, закрыв дверь, упер руки в бока:

— И как это понимать?

Интересовало, естественно, не столько появление в доме спиртного, сколько самих его заказчиков.

Меня скрывала тьма прихожей, а Машка с Захаром светились в ярких лучах с кухни как на выставке. Машкины растрепанные волосы, по которым, в лучшем случае, прошлась только пятерня, полыхали золотом, а тонкий туго запахнутый халат сообщал гладкими обводами, что никаких других тряпочек под ним можно не искать. На Захаре были джинсы и футболка — то есть, в целом, вид более чем приличный. Однако, босые ноги и отводимый взгляд намекали, что одежду парнишка натягивал наспех, и то, что должно быть под джинсами, сейчас оттопыривало карман. И запах, принесшийся из родительской спальни, окончательно добил — он мощно рассказал в резких пряных подробностях, что там отнюдь не книжки читали. Надеюсь, сестренка додумается проветрить перед уходом.

Додумается, это без сомнений. До сих нареканий не было, значит, предыдущие приключения превратили Машу и Захара в профессиональных конспираторов, и ни родители, ни я ни о чем не догадывались. В сказку, что игры в прятки сегодня они устроили впервые, я не поверю.

— Пойти было некуда. — Маша виновато пожала плечами. — Я знала, что мамы с папой не будет до вечера. А ты спал.

— То есть, вы все это время…

Я хотел сделать выговор, но Машкин задор сбил весь пафос:

— Мы были как мышки, ты даже не слышал, что мы рядом. И я решила, что нечестно, когда нам хорошо, а тебе плохо. На что-то серьезное денег не хватало. Пиццу, если захочешь, ты и сам себе закажешь, к тому же, еда — это неинтересно. И мы вспомнили про знаменитую на весь город наливку, которую ты, наверняка, еще не пробовал. Дядя Саша — самогонщик из соседнего дома, где Захар живет.

Вот так. Юные любовнички угощают брата знаменитой на весь город наливкой. Зачем? Чтобы не мешал. Чтобы тоже каким-нибудь делом занялся. Например, пил в свое удовольствие. Тоже ведь дело. Многие отдают ему больше времени, чем работе и личной жизни.

А что брат? Брат не против. Сейчас не он хозяин положения. Почему бы, как сказала Машенька, не сделать, чтобы хорошо стало всем?

Я прошел на кухню.

Машка с Захаром по-прежнему мялись у двери. Чувствовалось, как им хочется вернуться к прерванному занятию, но они помнили, чем в прошлый раз закончились игрища такого рода в моем присутствии.

Прежнего запала у меня не было, он иссяк после ухода Хади. Глядя на Хадю, я воображал себя таким же правильным и, соответственно, правым, но это было не так. Убила Хадю именно моя неправильность, то есть истинное нутро, которое скрывалось за маской правильности. Моя глупая принципиальность может убить и Машу, если сестре придется прятаться от брата. Совсем недавно мы с Машей душевно поговорили. Отныне она не сделает ничего, что заставило бы меня взяться за ремень или по-другому поднять на нее руку. Но возраст и гормоны никуда не денешь, их не отменишь простым желанием. И получалось, что выхода у меня не было, кроме единственного — не верного, но в этой ситуации казавшегося правильным. И как ни хотелось возмутиться распущенностью новой дворовой молодежи (в мое время, грин болелый, такого не было!), а ни слова не вырвалось по поводу их тихих развлечений.

Я нарезал хлеб и заглянул в холодильник. Он ничем новым не порадовал: в большом отделении дожидалась обеда и ужина кастрюля борща, на других полочках нашлись майонез, томатная паста, остатки сливочного масла и три вида варенья. У мойки для посуды стояла банка соленых огурцов. Небогатый выбор для закуски. На внутренней дверце холодильника, как всегда, стояла початая бутылка водки — в доме ее не столько пили, столько использовали как обезжиривающее или обеззараживающее средство. Вместо спирта. Дешево и сердито, и, как говорится, на любой вкус. В качестве спиртного ни я, ни Маша хранившуюся в доме водку не воспринимали. Сейчас в бутылке оставалось буквально на донышке — видимо, к родителям заходил гость, для которого эта техническая, с нашей точки зрения, жидкость имела другую ценность. Не понимаю таких людей. Менять реальную жизнь на пришибленно-иллюзорную… Хорошо, что Машка тоже не такая. Плохо, что чересчур.

Я достал масло и варенье — остальное содержимое холодильника не соответствовало жанру.

Из откупоренной поллитровки с наливкой пахнуло фруктовым миксом и резкой, для меня неприятной, ноткой алкоголя.

Кажется, Машка нашла, наконец, довод, который позволил бы им юркнуть обратно за дверь. Она набрала полную грудь воздуха…

— Чай с бутербродами будете? — перебил я.

Захар толкнул Машку в бок, отчего она чуть не поперхнулась, и оба кивнули:

— Не откажемся.

Долго не знавшие, как подступиться к решению своего вопроса — возможности продолжить сладкий тет-а-тет — Машка с Захаром обрадовались: временно у них нашлось занятие, а после совместных посиделок настроение у меня, возможно, повысится…

А ведь теперь точно повысится. Они постарались. Даже потратились ради моего удовольствия. Надо отдать должное Машкиной сообразительности: если бы не они вышли ко мне, получавшему подарок от их имени, а я сам обнаружил в родительской спальне чувственные шуры-муры, то результат, вопреки всем моим логическим выводам, мог скатиться к случившемуся недавно кошмару. Эмоциям не прикажешь.

— Интриганка, — буркнул я не столько недовольно, сколько с признанием ее заслуг в этой области, когда Машка уселась за стол между мной и Захаром.

Даже размещение продумала — сделала так, чтобы злой сильный брат физически не контачил с раздражавшим его добрым и нежным парнем.

А я еще дурой ее обзывал. Правильно говорила Хадя: когда показываешь на кого-то пальцем, три в это время смотрят на тебя. Три один в пользу сестренки.

На мой выпад сестренка не обиделась, посчитав (и правильно) его восхищением.

Я заметил, что чайник остался невключенным, а взгляды молодежи периодически постреливают на бутылку.

— Уже пробовали? — спросил я.

Захар отвернулся, будто не понял вопроса, а Машка мелко кивнула, чтобы не развивать тему.

Именно из-за этого мне требовалось словесное подтверждение.

— И как вам?

— Вкусно, фруктами отдает. Ликер напоминает. — Осознав, что каждое лишнее слово становится чересчур лишним, Машка завершила: — Мы только пробуем, чтобы, если что, разговор поддержать. Как сейчас.

— Налить? — прямо поинтересовался я.

Захар сглотнул. Машка помотала головой:

— Мы не пьем. Ну, разве что по чуть-чуть…

— Нет уж, ребятки, нет — значит, нет. Чуть-чуть алкоголиков, как и чуть-чуть беременных, не бывает.

— Выходит, ты у нас алкоголик? — Машка состроила ехидную улыбочку.

Не найдя, что ответить, я вскипел:

— Чайник ставь, если пить хотите.

Что бы кто ни говорил, а сила — главный довод в любом споре.

Через пару минут мы уже поднимали в тосте «бокалы» — стакан и две чашки с чаем.

— За что? — спросила Машка.

— За нас всех. Чтобы у всех нас было все хорошо.

— А у нас с Захаром и так все хорошо. — Машка чмокнула парня в щеку. — Поэтому предлагаю выпить за тебя, Саня. Пусть все будет хорошо именно у тебя!

— Хороший тост, мне нравится. За меня и мое «хорошо»!

Я опрокинул в себя полстакана наливки.

Хорошо пошла. Заданное тостом «хорошо» уже стало сбываться.

Масла не хватило даже на три бутерброда, и варенье мазали прямо на хлеб. И с чаем, и с наливкой сочеталось чудесно.

Второй тост мы подняли за родителей:

— Без них нас бы не было! Пусть у них тоже все будет хорошо!

И снова всем стало хорошо.

— Кстати, о родителях… — Машка глянула на часы в телефоне.

— Скоро должны прийти? — Я сосредоточился на большом настенном циферблате, где вместо привычных арабских цифр были римские. Почему-то указанное стрелками значение дошло не сразу, мозг хотел отдыхать, а не работать. — Нет, с чего ты взяла? Они только вечером придут.

Маша умилительно поджала губки:

— Нет, я имею в виду другое. Родители — это здорово. Это связь поколений. Это правильное воспитание и долг перед обществом. И нам с Захаром, и тебе однажды или не однажды предстоит стать родителями. Это очень важно и ответственно. Ты не возражаешь, если мы пойдем и немножко потренируемся?

Я долго продирался сквозь словесные кружева, а когда дошло…

От смеха наливка едва не пошла обратно.

— Ну и сказанула!..

Машка вскочила, выталкивая перед собой Захара:

— Отдыхай, мы тебе не помешаем.

Пока я собирался с мыслями для ответа, дверь родительской спальни уже закрылась.

На ручке качалась бейсболка Захара.

Однако, выросла молодежь. Я и не заметил. Некогда было. Я все время свои личные проблемы решал. А теперь нету их, проблем, вместе с личной жизнью. И что же теперь, из-за своей неустроенности всем жизнь портить?

Я налил еще стакан, сразу до краев.

Когда за стенкой младшая сестра занимается взрослыми делами с посторонним парнем и это не просто известно, а иногда очень даже слышно — это просто жесть. Как сознание ни уговаривало себя, что девочка уже большая и что, видимо, время пришло, а душа требовала вмешаться и «не пущать». Сестренка ощущалась собственностью, на которую покушаются. Наверное, так родители видят детей — вечно маленькими и неотделимыми от себя. Я любил Машку и никому бы не дал в обиду. И она меня любила. И столько перетерпела из-за меня. Неужели я не отплачу добром за добро?

Осталось разобраться, что есть добро.

Я налил еще.

Бутылка кончилась подозрительно быстро. Испаряется, что ли? Не мог же я выпить столько один.

Или мог? Тогда я крутой. Столько выпить — и ни в одном глазу.

И поллитровки оказалось мало, хотелось еще. Я достал из холодильника водку. Сейчас родительская логика была мне непонятна. Глупо переводить приносящий радость продукт на протирание пятен и царапин. Менделеев был химиком, но водку придумал не для опытов, а именно для питья. А он, в отличие от моих папы и мамы, был гений мировой величины. Чье мнение авторитетней?

Того, что плескалось на донышке, хватило на два глотка — горьких и забористых.

Перед глазами возникло печальное укоряющее лицо. Хадя? А ну тебя к черту! Тебя нет. Ты кончилась еще тогда, когда сбежала, не дождавшись радостного известия о брате. Ты меня предала! Меня, мою любовь… Иди к черту!

Мне хорошо. А выпью еще — будет еще лучше.

Как же просто стать счастливым. Каким же я был дураком! И ведь все мне говорили, что дурак, а я не верил.

Кстати, почему раньше я не думал об алкоголе, как о решении проблем? Это же тоже выход, и еще какой! Простой и сравнительно дешевый. Искать свое счастье в большом мире и строить его — намного сложнее. Даже не сложнее, а просто недостижимей.

Большинство так живет. И ведь живет, не вешается. Почему я столько лет думал, что всех умнее? Счастье или справедливость при сотворении мира планом не предусматривались.

Я делал несколько нетвердых шагов к родительской спальне:

— Ма-а-аш!

Активные движения и звуки поцелуев внутри прекратились, послышалось перешушукивание, и, наконец, раздалось:

— Чего тебе?

— Маш, а дядя Саша в какой квартире живет?

— В двадцать седьмой, а что?

— У него есть что-нибудь покрепче?

(продолжение следует)

Начало: Кваздапил. Наявули

Часть вторая. Закон бумеранга

Бывает же. Сон во сне. И такой яркий. Будто кино застряло на одном кадре. Сознание возмутилось жизненной несправедливостью и накидало возможных вариантов. Потому и снилась чехарда версий одного и того же события.

Впрочем, забыть, плюнуть и растереть. Если понадобится, обо всем этом я подумаю завтра.

Папа с мамой на рассвете разошлись по работам, чтобы вновь встретиться за поздним ужином. Маша, как всегда в последнее время, упорхнула гулять с Захаром, а перед уходом распахнула шторы. Почти полная тишина окутывала ощущением безопасности, покой нарушало лишь нестерпимое солнце.

И сны.

Дззззинь!!!

Звонок в дверь? Опять?!

Похоже, сон приходил вещий. Если за дверью и вправду окажется Гарун…

Взгляд в глазок не прояснил, кто пришел. Или это кто-то незнакомый. Бейсболка, темные очки, джинсы, черная толстовка с капюшоном... Волосы вроде бы светлые. Руки незнакомец держал в карманах. Будь он пониже, я решил бы, что это Захар.

А темные очки на глазах — зачем они в подъезде?

По спине пробежал холодок. Если по мою душу прибыл посланец Люськи-Теплицы… Отказ Кости «разобраться» со мной или затягивание этого могло подвигнуть «мадам Сижу» на самостоятельные действия. Мне, честно говоря, и прошлых за глаза хватило

Нет, кое-что не сходится. В одиночку такие на дело не ходят, и Люськины знакомые должны быть старше, она не водится с малолетками.

Спортивно сложенная фигура, одежда и очки не давали точно определить возраст, но, без сомнений, незнакомец на несколько лет моложе меня. Возможно, это еще один Машкин друг. Например, одноклассник. Я же, если честно, не знаю никого из ее ровесников; только тех, с кем пересекался во дворе. А ровесников сестренки среди них, кажется, и не было.

Парень поглядел по сторонам и вновь нажал кнопку звонка. Ну, во всяком случае, он не стучит, дверь не вышибает. Если ему не откроют, то, наверное, тихо уйдет.

Стало любопытно, кто это и к кому.

— Вам кого? — спросил я через дверь.

— Это по поводу Маши.

Интуиция не подвела, гость действительно пришел к Маше. Точнее, как он выразился, «по поводу».

Я открыл дверь.

— Маши нет, я — ее брат.

— Знаю. Можно войти? — Голос был глухой, слова нарочно растягивались, чтобы казаться весомее. — На лестнице разговаривать неудобно. Не хочу, чтобы кто-то услышал.

Сейчас, не через глазок, а вживую, было видно, что правую щеку парня пересекал жуткий шрам — вздутый, красный, будто повязку сняли совсем недавно. Когда меня избили, мне было неприятно, что кто-то обращает внимание на покореженную внешность, и, чтобы не смущать, я не смотрел на лицо. Под очками глаз все равно не видно, а не глядя в глаза разговаривать можно даже отвернувшись.

Я посторонился и пропустил гостя в прихожую. Проснувшиеся мозги подбросили новый повод для нервов: «По поводу Маши» и «Не хочется, чтобы кто-то услышал» сложились в уверенность, что сестренка опять куда-то вляпалась.

И еще. Парень был в курсе, кто есть кто в нашей семье. Он знал даже то, что я дома, а Машка — нет. Что же получается: он следил за нами?

И голос. Зачем он так коверкает и растягивает слова — боится, чтобы не потом опознали?

Или чтобы не узнали сейчас? Чем-то знакомым повеяло и от голоса, и от лица, и от фигуры…

— Да, это я. Смотри, что со мной сделали твои приятели.

Его голос перестал притворяться, и я узнал гостя.

Данила.

Он поднял правую руку с растопыренными пальцами — среднего пальца не было.

— Я показал им, куда идти, а они отрезали указатель. Боюсь, как бы теперь не заблудились, поэтому я принял кое-какие меры. Зато, здороваясь, могу говорить «Держи краба» и не врать. — Состоявшая из двух пар пальцев страшная ладонь поднялась к лицу и сняла очки. — А еще они сделали это.

Шрам, пересекавший правую щеку, уходил в глазницу, где место отсутсвующего глаза скрывала черная заплатка из ткани или пластыря.

Я смотрел на открывшееся рукой без пальца обезображенное лицо без глаза и не уследил, как внизу, на уровне живота, что-то мелькнуло.

Ощущение — будто меня разодрало на клочки и разбросало по прихожей. Только меня не разодрало и не разобрало, все осталось внутри: скрутившая боль согнула и бросила на пол.

Скорчившийся, я схватился за бок. По ладоням потекло теплое и липкое.

Оказывается, пока я глядел на лицо и поднятую правую руку Данилы, его левая рука вынула нож и ударила меня в печень.

Данила презрительно кривился:

— Уродство привлекает внимание, на это я и рассчитывал. Правая рука без одного пальца — некрасиво, обидно, но не проблематично. Я левша.

Я пытался подняться, и нож взрезал меня еще раз — теперь прямым ударом в живот.

— Не вставай, а то не дослушаешь. Я долго готовил речь, и не хочется, чтобы она пропала. Кстати, в полицию о нападении на меня я не заявлял, иначе многим бы не поздоровилось. В том числе твоей сестре.

— Тебе в первую очередь, — прохрипел я.

Боль была невыносимой.

Данила кивнул:

— Я и говорю — многим. Врачи не верили, что я так неудачно упал, чтобы оторвать палец, выбить глаз, порезать лицо и отбить половину организма. К счастью, все обошлось, и ты со своими черными дружками и похотливой сестрицей можете быть спокойны — ничто не выплывет такого, что потянет на уголовщину. Теперь переходим к сути разговора, надо поторапливаться, чтобы случайно не объявился кто-нибудь, и безупречный план не пошел прахом.

Данила бесстрастно наблюдал, как подо мной разливалась лужица крови. Лужица превращалась в лужу, она добралась до моих кроссовок и подбиралась к маминым выходным туфлям.

Данила спокойно продолжил:

— Ты напустил на меня своих дружков, чтобы отомстить за сестру. Похвально. Только ты забыл почему-то, что у каждой палки есть два конца. Я был в какой-то мере виноват, но со мной можно было поговорить и договориться, и даже получить что-то в качестве компенсации. Я бы пошел на это, хотя категорически не понимаю, кому и что компенсировать. Разве я хоть раз подставил кого-то из своих? Я только грозил, чтобы ошалевшие от легких денег безмозглые дырки на ножках не кинули меня, как работодателя и гаранта безопасности, и не бросились во все тяжкие добывать денег сами. Поползновения были, я их жестко пресек. Мои действия кажутся чрезмерными, и за чрезмерность, которая была вынужденной ради общей безопасности, и за угрозы, которые я не собирался исполнять, готов ответить. А теперь подумай сам: сумел бы я сделать хоть что-то без второй стороны — без слабых на передок любительниц приключений, увидевших в моем предложении возможность быстро и много заработать? На мне лежит только часть вины, и мне обидно, что отвечать за всех ты назначил одного меня. Поэтому ты виноват в первую очередь. Как я был стартовой ступенькой своего дела, за которое пострадал, так и ты — организатор всего вот этого, — Данила провел изуродованной рукой по изувеченному лицу. — С остальными я уже начал разбираться. Они думали, что всесильны и что по их слову все будут скакать на передних лапках кверху задницей. Оказалось, что пойманные по одному в тихом месте они очень хотят жить, желательно в полной комплектности. К сожалению, после того, что они со мной сделали, им это не грозит. Теперь кто-то из них не сможет ходить, кто-то — иметь детей, кто-то — видеть, кто-то — кушать без трубочки. Они и рассказали мне, кто заказчик акции и кто главный исполнитель. Кое-кто проговорился, что твой бывший дружок Гарун имеет на тебя зуб и собирается зарезать. Мне показалось, что полиция тоже обязательно раскопает эти сведения.

Краем пульсирующего сознания я заметил, что державшая нож левая рука Данилы одета в перчатку. Отпечатков не будет. А нож очень походил на тот, с которым во снах ко мне приходил Гарун.

Данила перехватил мой взгляд.

— Это нож твоего друга, — сказал он. — Не представляешь, к каким ухищрениям пришлось прибегнуть, чтобы заполучить. По идее, нужно было взять с его отпечатками, но не удалось. Ничего, я спрячу неподалеку — в мусорном баке или еще как-нибудь, чтобы дети случайно не нашли, а полиция мимо не прошла. И — привет Гаруну. «Владимирский централ, ветер северный….» Впрочем, лучше так: «Таганка, я твой навеки арестант…» Теперь ты понимаешь, что рано или поздно за все в жизни приходится платить? Что-то ты долго валандаешься. Я уже все сказал, оставаться дольше опасно. До встречи в аду.

Третий удар ножа пришелся в сердце.

(продолжение истории про Кваздапила от 2017 года)

Часть первая. Зеркальный ответ

— Никогда не спрашивал… Потом уже не придется. Ответь на один вопрос. — В паузе Гарун поиграл ножом, перебрасывая из руки в руку. — Почему «Кваздапил»?

— Совсем мелким я играл на улице, и мама крикнула на весь двор: «Саня, ты квас допил?» Я в ответ: «Да-а-а!»…

Гарун громко фыркнул, что-то внутри него надломилось, и неудержимый гогот сотряс стены. Я вынужденно подключился. Когда так заразительно смеются, нельзя не подключиться.

Как в старые времена мы с Гаруном захохотали — дружно, в голос, не в силах остановиться.

Смех продлевает жизнь. А что делать, если вся моя жизнь — смех?

Смех и слезы. Смех сквозь слезы. Смех вместо слез, чтобы выглядеть круче. Но все равно — слезы, слезы, слезы. Себе и другим. И потому — смех, а не жизнь.

Додумать мысль и довести открывшуюся суровую правду до какого-то нужного вывода я не успел. Дикий хохот на грани жизни и смерти будто отрезало: полное ощущение, что около уха взорвалась граната. Звуки исчезли. По лицу Гаруна прошла рябь, оно растянулось, похожее на живые щупальца, и оплыло полупрозрачными кляксами с глазами, ртом, носом и ушами, стекавшими с шеи и дальше с тела и дивана, как часы на картине Сальвадора Дали. Фантасмагорические потеки сползли на пол и растворились в окружившей меня мгле. Мир заволокло туманом.

Серая пелена застилала глаза недолго, ее пронзил яркий луч, и картинка передо мной превратилась в другую. Комната осталась комнатой, но я в ней был один, раздетый лежал в кровати жадно хватал ртом воздух.

В лицо било утреннее солнце. Недавняя жуть оказалась иллюзией, хитрой проделкой подсознания.

В груди мощно стучало сердце. Ну и сон. Из серии, что называется «проснуться в поту». Вот-вот, оно самое, простыню выжимать можно. Гримаса исторического смеха все еще сводила скулы, а перед глазами блестел нож, жаждавший познакомиться с сердцем. А ножик и сердце — они, если честно, не пара, не пара, не пара.

Дикая история мне всего лишь приснилась. Можно расслабиться.

А Хадя? С какого момента явь перешла в сон — до и или после звонка Фильки?

Дата на телефоне подсказала, что о смерти Хади мне уже сообщили.

Яркий мир вновь потускнел.

Вставать? А зачем? Причем, последний вопрос был намного глубже с философской точки зрения, чем казалось. Зачем и как жить дальше? Что делать? Для чего? Иными словами, опять же — зачем?

Круг замкнулся.

Нож. Смех. Жизнь. Смерть.

Любовь.

Зачем?

Не жизнь, а смех.

После всего, что приснилось, уже не заснуть. Я заставил себя встать, умылся и отправился готовить кофе.

Не готовить, конечно, а растворять. Две чайных ложки с горкой на маленькую чашку — чтобы глаза на лоб полезли. Или, наоборот, чтобы вернулись оттуда.

Привиделось же. Ученые говорят, что сны — работа подсознания. Если в навеянном видении Гарун пришел за моей жизнью, значит, что-то внутри меня ждет именно такой развязки.

И правильно, так и должно быть. Я виноват, только я. Можно все свалить на великую любовь, но любовь-то — чья? В том и дело. Не любовь толкала меня на необдуманные поступки, а собственные желания. За что я избил Машеньку? За следование безрассудным желаниям и страстям. Разве мои поступки продиктованы чем-то другим? Потому я и ждал от судьбы возмездия. В моем случае — не ремня, а ножа. Потому что это будет справедливо.

Кофе не помог. Надо было пить успокаивающее.

Когда я мыл чашку, раздался звонок в дверь.

Открыть? После такого сна?

Звонок повторился — нетерпеливый, жесткий, угрожающий. Казалось, будто звонивший уверен, что ему откроют.

В прихожей я застыл, не зная, что делать дальше. Открывать или нет — это зависело от личности пришедшего. Возможно, за дверью нетерпеливо переминается с ноги на ногу почтальон или, скажем, сосед, которому срочно понадобилась дополнительная табуретка.

Можно глянуть в глазок, но затемнение выдаст, что внутри кто-то есть. Прятаться тоже смысла не было — рано или поздно настойчивому визитеру станет известно, что внутри кто-то скрывается, все зависит от степени настойчивости. Если пришли по мою душу, то кроме настойчивости визитеры могут проявить сообразительность и решительность, а это мне и моей семье выйдет боком.

— Кваздапил, это я, — донеслось снаружи.

Вернувшийся со свадьбы Гарун много дней меня избегал, сообщения и звонки оставались без ответа. И вот он пришел — в точности как во сне.

Словно шагая в бездну, я распахнул дверь.

— Привет. — Моя рука привычно дернулась для пожатия, но встречного движения не произошло.

Застывшая в дверях фигура не двигалась, в поднятой к поясу руке блестел нож.

Вот и пришло то, о чем глубоко внутри себя я всегда знал, но трусливо отгонял это знание. Не зря же оно явилось даже во сне?

— Прости.

— Такое не прощают.

— Тогда — сожалею. И все понимаю.

— Это хорошо. Это правильно. Все будет намного проще.

Ноги у меня задрожали. Несколько шагов в комнату — и обезволенное тело рухнуло на край кровати.

Вошедший за мной Гарун нервно опустился рядом, пальцы крутили острую сталь.

Говорить было не о чем.

— Не тяни, — сказал я. — Вина во всем — только моя, и это будет справедливо.

Мы с Хадей — жертвы традиции. Традиция нас разъединила, она же соединит.

Клинок замер в руке бывшего друга.

— Ты думаешь, это для тебя? — Он скривил губы. — Это от тебя. На всякий случай.

«От»?!

Гарун продолжил, словно выплевывая каждое слово:

— Ты опозорил мою сестру. Я должен отомстить. Убить тебя? Не-е-ет, ты этого не заслужил. Моя сестра мертва из-за тебя, а ты надеешься так легко отделаться?

— Легко?!

Что может быть хуже смерти? Только смерть долгая и мучительная.

Я машинально отпрянул. Гарун покачал головой:

— Нет, пытать и издеваться я не собираюсь. Что требовалось — уже сделано. Я пришел поставить тебя известность, а мучить себя будешь сам. Ты ведь в курсе похождений своей ненаглядной сестренки, о которой так печешься в последнее время?

— При чем здесь Маша?!

— А я считал тебя умным. Ты опозорил и этим приговорил к смерти мою сестру, чего ожидаешь взамен? Ответ действием, как говорят в бизнесе и политике, бывает симметричным и асимметричным. Сначала попробуем первое — обычную зеркалку. Правда, есть большая разница: у моей сестры не было бурного прошлого, как у твоей, зато этот факт сыграл мне на руку. Как ты думаешь: когда по чьей-то просьбе люди рискуют жизнью, чтобы добыть ценные файлы — разве они не скопируют их на всякий случай? «Художества» твоей сестрицы сейчас массово постятся в соцсетях в группах вроде «Шалавы нашего города», а дополнительные ссылки ведут на ресурсы, где видео выложено в полном объеме. — Гарун посмотрел на часы. — Теперь у тебя тоже нет сестры.

— Что ты сделал с Машей?!

— Я? — Он издевательски удивился — нарочито, с гримасой сетевого мема. — Ничего. Я здесь вообще ни при чем.

— Что с ней случилось?! Ты же сказал: «Теперь у тебя тоже нет сестры»!

— Ну, серьезно — не знаю я, что с ней случилось. Возможно, бросилась с крыши или где-то в тиши вскрыла себе вены. Она примерно час, как в курсе происходящего. Нормальной жизни у нее больше не будет, от такого «хвоста» не сбежать в другой город, пусть он стоит хоть на другом конце света. Мир давно стал глобальным, у этого есть свои плюсы, но есть, как видишь, и минусы. Нормальная девушка не сможет жить с таким грузом на душе. Мне почему-то верится, что твоя сестра — нормальная. Или я ошибаюсь? Если после всего она встанет, отряхнет перышки и снова пойдет гулять во двор, а в сентябре отправится доучиваться с прежними одноклассниками, то я удивлюсь. Тогда у меня вновь появится забота: как отомстить за смерть сестры. А тебя я убивать не буду. Во всяком случае, сейчас. Если честно — я тебя уже убил. Как ты будешь жить с тем, что натворил — не знаю. И не хочу знать. Ты мне больше никто.

Голос, с трудом пробивавшийся в сознание, умолк, а в голове бил набат: буммм, буммм…

По Маше. И по мне.

Я был ни жив, ни мертв. Что-то среднее. Жив, но одной ногой уже за темным порогом.

Или я шагнул туда намного раньше?

Кровь клокотала жидким азотом, шипела и леденила. Хотелось броситься на Гаруна и душить, бить, рвать зубами…

Он вдруг запрокинул голову и захохотал во все горло, а реальность знакомо поплыла, затуманилась, пошла мерцающей дымкой…

Раздетый, весь в поту, я лежал в кровати. Кулаки сжимались, зубы едва не крошились от скрежета. Руки и щеки дрожали.

В глаза било утреннее солнце. За окном щебетали птицы, с постера над пустой Машкиной кроватью на меня глядел какой-то приторно сладкий хлыщ с тщательно «растрепанными» волосами. Он словно спрашивал:

— Ну что, брат, нервишки пошаливают? У меня тоже однажды такое было: приснилось, что татуировку набили некрасиво…

— Не брат ты мне, — буркнул я и поплелся на кухню делать кофе.

Глава 3

Где-то могли рушиться империи, свергаться правительства, начинаться войны, а в родном доме все было по-прежнему. Здесь ничего не менялось: тикали часы, на кухне ритмично капало из прохудившегося крана, и медленно полз по квартире яркий фронт. Тени массово сдавались победителю, непокорных уничтожали на месте. Как одеяло ни пыжилось в изображении защиты, утренний луч все равно лез в глаза, и вновь вспомнились ядерные взрывы из сна. Настроение соответствовало, глаза не удивились бы, окажись за окном выжженная постапокалиптическая пустыня. Машенька упорхнула погулять с Захаром, а перед уходом распахнула шторы. Не из вредности. Так в нашей семье заведено: настал новый день, отворяй окна. Папа с мамой на рассвете разошлись по работам, чтобы вновь встретиться за поздним ужином. Тишина радовала, покой нарушало лишь нестерпимое солнце. Вновь заснуть не удастся. Вялое потягивание не взбодрило, и я отправился готовить кофе. В смысле, что растворять в кипятке, другого у родителей не водилось. Ударная доза в меру возможности прочистила мозги, и тут раздался звонок в дверь.

Ночью Костя успокоил, но до этого хорошо запугал, поэтому бросаться ктотамкать желания не возникло. Перемещение в прихожую логичной позой вопроса не завершилось, помешала другая логика, связанная с безопасностью: если глянуть в глазок, затемнение выдаст, что внутри кто-то есть.

– Кваздапил, это я, – донеслось снаружи.

Никому другому я бы не открыл. Но это был мой друг. Брат Хади. Брат моей любви. Вот так, оказывается, у любви имеются родственники. Любопытное наблюдение. Нужно будет обдумать эту тему детальнее, вдруг я на пороге эпохального открытия в психологии или хотя бы филологии?

Вернувшийся со свадьбы Гарун много дней меня избегал, звонки и сообщения оставались без ответа. И вот он пришел. Сам. Настало время чего-то серьезного.

Дверь распахнулась.

– Привет, – сказал я, рука дернулась для пожатия, но встречного движения не произошло.

Он знает, понял я. После того, что случилось на свадьбе, и после моих признаний нетрудно связать факты. Вывод напрашивается единственный.

Можно все отрицать. Доказательств именно моей вины не существует. Но я не мог отрицать. Это было бы предательством.

Застывшая фигура не двигалась, на меня с болью смотрели черные глаза.

– Я тебе верил как брату. А ты… – В поднятой к поясу руке блеснул нож.

Я глядел спокойно, в голове дул сквозняк. Ничего нигде не всколыхнулось. Нож. Обиженный брат. Все правильно. Я всегда знал, что так будет, просто отгонял это знание. Бесстрастный голос почти без моего участия сообщил:

– Прости.

– Такое не прощают.

– Извиняюсь, неправильно сказал, точнее будет – сожалею. И все понимаю.

На душе было противно, словно там прорвало отстойник, и теперь отовсюду капало. Ноги почему-то задрожали, страшно захотелось сесть. Несколько шагов, и безвольное тело в позе ждуна раздавило угол дивана. Гарун нервно бухнулся рядом.

Говорить было не о чем. Он знал, что делать, а я знал, что он сделает. Просить пощады – унижать себя. Пощада традицией не предусмотрена. Пальцы Гаруна судорожно крутили сталь, черный взгляд прожигал в стене буквы. Мене, Текел, Фарес, как на библейском пиру. Время разбрасывать камни, и время собирать камни. Все пройдет, и это пройдет. И очень скоро. И воздастся каждому по делам его. Кажется, я готов. Аминь.

– Давай. Не тяни. Я виноват, и это будет справедливо.

А ведь все не так плохо. Мы с Хадей – жертвы традиции. Традиция нас разъединила, она же соединит. И неважно, что там, за чертой. Главное, там – она, моя при жизни не состоявшаяся любовь. Мы все равно будем вместе. И будем счастливы. По-своему. Возможно. Или не будем. Но – вместе.

Клинок замер в руке бывшего друга. Он выговорил, стараясь не глядеть на меня:

– Слушай… Никогда не спрашивал… Потом уже не придется. Ответь на один вопрос. – В паузе он машинально поиграл ножом, перебрасывая из руки в руку. – А почему «Кваздапил»?

Я тоскливо усмехнулся.

– Старая история. Совсем мелким играл на улице, и мама крикнула на весь двор: «Саня, ты квас допил?» Я в ответ как заору: «Да-аа!» Пророческим это «да» оказалось.

На меня вскинулись темные глаза, Гарун громко фыркнул. Затем что-то внутри него надломилось, и неудержимый заразительный гогот сотряс стены. Я вынужденно подключился. Когда так смеются, нельзя не подключиться. Как в старые времена мы захохотали – дружно, в голос, не в силах остановиться, но глаза боялись встретиться, а сердца грохотали канонадой, про которую известно, что один из снарядов точно прилетит в цель. Смех напоминал езду на велосипеде: как только перестанут крутиться педали – упадешь. И мы это понимали.

Я сто раз слышал, что смех продлевает жизнь, но даже подумать не мог, настолько это верно.

Смех продлевает жизнь.

Смех – жизнь.

Смех.

Жизнь.

Смех.

Вот и закончена история о том, что жить друг с другом, уважая не нравящиеся тебе традиции, можно, а, не уважая, нет. Текст в одном флаконе на днях появится на сайте ingvin.ru на странице «Другие книги».

Уважаемые читатели и горячо любимые подписчики, до встречи на другие темы. Ближайшая – о Настоящей любви. К человеку, к алкоголю, к играм на грани и за гранью. Но только о Настоящей.

(Кваздапил, продолжение):

Я ответил мгновенно, вдруг это Хадя? Или хотя бы известия о ней.

– Алексантий, он же Кваздапил?

– Кто говорит?

– Выйди, у подъезда машина ждет. – Этот мужской голос я уже где-то слышал. – Поговорить нужно.

– Кто это?

– Константин.

Настин дружок. Зачем я мог понадобиться парочке со сложными взаимоотношениями? А понадобился, видно, очень, раз проследили, прежде чем вызвать. Если просят выйти, значит, знают, где я. Надеюсь, история с избиением не повторится? Если Настя и в последний раз солгала насчет снимка…

Нет, одна бомба дважды не взрывается. Даже если солгала, сегодня другой повод. Когда я отказался от навязываемой «награды», она осталась в не самом лучшем расположении духа. Один раз, обиженная, она с помощью снимка отдала меня на растерзание Теплице с компанией. Что учудит сегодня?

Ожидавшей машиной оказался огромный седан бизнес-класса, задние окна тонированы до беспросветности, номера – радость ребенка, что уже выучил одну букву и одну цифру. Водитель, верзила в отутюженном костюме, отворил заднюю дверцу.

Едва сев, я протянул ладонь для пожатия:

– Привет.

– У тебя проблемы.

Сидевший рядом Костя не пошевелился, руку проигнорировал. Он даже смотрел не на меня, а вперед, словно меня здесь не было. Так смотрят на людей, которые уже списаны со счетов. Внутри все упало, я сжался, как в ожидании удара.

– Что Настя придумала на этот раз? – спросил, тоже глядя строго вперед.

– А что она придумывала в прошлые разы?

Кажется, я сел в лужу. Главное правило выживания: когда не знаешь, что происходит, молчи и слушай. Вдруг осенило:

– Клуб?! – Позвоночник покрылся инеем. – Но я никому ничего…

– По этой линии к тебе претензий нет, я один из администраторов и всегда в курсе событий. Дело в другом. Посмотри сюда.

Экран протянутого планшета вспыхнул, Костя принялся медленно листать. Сделанные собой снимки не узнать невозможно: в разных ракурсах – две спящие сокурсницы, крупным планом – «холсты», лучшие по будущей версии клуба «Мурад» и по моей личной на тот момент. На прощание – сэлфи на этом фоне, не оставлявшее сомнений в авторстве. Я опустил глаза. Все-таки Настя. Оттуда ноги растут. А непотребные фото еще и показывали в деталях, откуда именно.

Волк, завидевший ягненка, по сравнению с Костей показался бы образцом кротости.

– Насколько мне известно, девушки согласия на съемку не давали. – Зубы собеседника клацнули, губы явили подобие улыбки, от которой хотелось удавиться. – Обе просят принять максимальные меры, но однажды, как рассказала Настя, тебе уже досталось авансом, и свою долю гнева она смягчает до простого членовредительства. Имеется сказать что-то в свое оправдание?

Собрать взбесившиеся мысли в такой ситуации трудно, но я постарался. Когда от этого зависит жизнь или парочка органов, к которым привык, нужные слова каким-то образом находятся.

– Более чем. Настя объяснила, откуда взялся тот аванс?

Костя кивнул.

– Эти фото сделаны в противовес, – продолжил я, – они являлись предметом будущего обмена. После объявления Настей, что свои художества она удалила, я удалил свои.

– Значит, не все копии удалил.

– Не было копий. Вообще. Никакого противоречия нет, сейчас все объясню. Если снимки сохранились, то скопировать их мог единственный человек – сокурсник, который однажды взял мой телефон без спросу…

Перед глазами заплясали пятна, с трудом собравшиеся в слова. Похоронили. Машина. Не нашли. Не искали.

Я потряс головой. К словесному фейерверку присоседилась недавняя фраза: «Я один из администраторов и всегда в курсе событий».

– Это вы его?

Только сейчас я заметил, что автомобиль, незаметно начавший движение в пиковый момент разговора, едет все дальше и дальше. Город кончился, мелькали перелески, вскоре мы пересекли реку. Я начал нервничать.

Костя сморщился:

– Судьба, а от нее не уйдешь. У клуба появились проблемы по линии неразглашения, их решили. После полной проверки вылезло вот это. – Подбородок указал на фото. – Заведения это не касалось, и я, как лицо заинтересованное, лично занялся утечкой, что однажды может вылиться в шантаж. Людмила Теплицына жаждет крови, а Настя не понимает, как ты мог лгать ей в лицо. До этого момента она тебе доверяла.

– Я же не знал, что он… – Фраза повисла незаконченной. После того, что сделали с Тимохой – чего ожидать по отношению к себе? Спасибо, что разговаривают и выслушивают, могли просто принять меры на опережение. Мне на этого Костю молиться надо.

Но не хотелось.

– Я проверю. – Костя убрал планшет. – Если сказал правду, и материал больше нигде не всплывет, жесткой реакции не будет. Твое счастье, что снимков нет в сети, иначе…

Да. Мое счастье, что Тимоха оставил их для личного пользования. Но. Они незаметно сбежали от меня, так же могли укатиться и от него, как Колобок от старухи. И какая лиса ждала или ждет впереди – никто не знает.

А ведь я ничуть не умнее сестренки. Та же ошибка – вера в непроницаемость гаджетов и полную сохранность помещаемых в них секретов.

– Телефон, – потребовал Костя. – И разблокируй.

Ко мне протянулась рука.

– Это обязательно?

– Ты же хочешь, чтоб я поверил?

Пришлось отдать. Пока сосед рылся в моих контактах, сообщениях, альбомах и истории звонков, я следил в лобовое стекло за дорогой, благо, здесь перегородка между салоном и водителем отсутствовала. Мы ехали по трассе. Костя видел мое волнение, но ничего не говорил. Я не спрашивал. Что будет, то будет, ничего не изменить. Впрочем, имеется вариант: наброситься на него, взять в заложники… брр, насмотрелся боевиков. Совсем не факт, что справлюсь с плюгавеньким коротышкой, который работает в сфере безопасности. Если справлюсь – ничего не добьюсь, только усугублю. Я ни в чем не виноват, кроме факта съемки, а она была ответным действием, актом самозащиты. Если это доказать, до серьезных последствий не дойдет. Не должно дойти. Если доказать.

Если.

В телефоне криминала не обнаруживалось, Костя продолжал поиск, я глядел в окно. Тянулись минута за минутой, и цель маршрута постепенно вырисовывалась. Первые мысли, насчет вывезти и закопать, чтоб никаких следов, ушли. Мы ехали в городишко, где обитали родители и сестренка.

Подозрения оправдались. Водитель вел прямо к моему дому, и автомобиль, чья стоимость превышала всю забитую до отказа дворовую автостоянку, вальяжно встал перед подъездом. Из беседки меня проводили круглые глаза Наташи и Марго, знакомой мне по файлам Данилы.

Костя вышел вместе со мной.

– Если кто-то есть, представь меня старым другом, который подвез, и мне, типа, приспичило туалетом воспользоваться. Это на всякий случай, потому что никого быть не должно. Валера, пошли.

За нами двинулся водитель с дипломатом в руках.

Время выбрано удачно: сестренка выспалась, сколько бы ни спала, и уже гуляет, а папа с мамой на работе. Войдя, Костя заглянул в каждое помещение, взгляд остановился на комнате сестры.

– Твоя?

– Уже нет. У меня только спальное место, когда приезжаю.

– Валера, глянь.

Вошедший за нами водитель сначала что-то проверил с помощью приборчика, затем по вещам быстро пробежались пальцы в перчатках. Все приподнималось, но затем аккуратно занимало прежнее место. Не знай я об обыске – ничего бы не заметил. Особое внимание было уделено одежному шкафчику, комоду с бельем и матрасу. Неприятно, когда роются в твоих вещах, еще хуже, когда это вещи твоей несовершеннолетней сестренки. Но запретить я не мог. Все равно досмотрят, у них есть возможности. А запрет, если откинуть благородное негодование, которое пришедших не волнует, в их глазах выставит меня неблагонадежным и недоговороспособным. Со всеми вытекающими.

Глубоко под бельем нашлись деньги – завернутая в полиэтилен стопочка купюр. Там же лежали несколько записок с ровными строчками, выглядевших как стихи. Округлый с красивостями девичий почерк, почти детский, узнался без труда, Слащаво-сопливые писульки серьезного дядю не заинтересовали, он искал мои секреты.

Стихи. Сестренка-то – романтик. Кто бы подумал. Сколько всего уживается в одной человеческой голове, жуть. И попробуй, догадайся, что главное.

Невозможная парочка – неправедные деньги и стихи – вернулись на место.

Ничего криминального опытный Валера не обнаружил. Костя в это время наблюдал за мной, за моими реакциями. Увиденное вопросов не вызвало, ко мне вновь протянулась рука:

– Ключи.

– Что? Какие?

– От городской квартиры. И пароли от всей техники, что там имеется. Если ты не солгал, а пока мне почему-то верится в это, все закончится хорошо. Для всех. Это наша специальность – решать подобные проблемы к всеобщему удовольствию. Ключи вернем, как только закончим. Могли бы войти без разрешения, но зачем, если ты не обманываешь? Проще сотрудничать, тогда и дверные замки останутся целыми, и лица, и внутренние органы.

У меня на миг остановилось сердце. На квартире – техника и файлы Данилы! Его списки заработка…

Лицо побелело.

Костя заметил, в углах губ вылезла жесткая улыбочка.

– Кажется, у товарища имеется заявление?

– Вы там кое-что найдете…

– О, чудненько. Что бы это ни было, для полного соответствия плохому кино тебе остается сказать: «Это не мое».

– Но это правда не мое.

– Пусть будет так. До выяснения всех обстоятельств просьба эту квартиру не покидать. Мы позвоним.

Дворовые подружки сработали не хуже бабушек на скамеечке, которым до всего есть дело. Когда вызванная ими Машенька примчалась, гостей давно след простыл, зато на меня посыпались вопросы:

– Кто? Это к тебе? Твои друзья? У тебя есть такие друзья? Они еще приедут? Девки в шоке! В наш двор метеориты падают чаще, чем заезжают такие машины. Кстати, привет. Какими судьбами? Надолго? Почему не предупредил? Саня, а что у тебя с лицом? На тебе его нет!

– Ты видела Данилу после… после того, как мои друзья с ним поговорили?

– Он уехал. Родственники сейчас забирают его документы с места учебы, говорят – для перевода в другой город. Никто ничего не знает. Во дворе никто не верил, что на него найдется управа. Это было круто! Теперь ты в тако-ом авторитете, только слово скажи – с тобой любая пойдет!..

– Я видел содержание его компьютера.

Словесный поток иссяк, Машенька едва слышно выдавила:

– Нести ремень?

– Если считаешь, что поможет… Впрочем, мне хочется, чтоб нужные мысли у тебя не там отложились. В разное время люди думают разными местами, но отвечает за все голова.

– Саня, что было – не повторится. Обещаю.

– Верю.

Такого сестренка не ожидала.

– Спасибо. – С минуту она помолчала. – Ты такой из-за меня?

– Машка, я тоже сел в лужу. В огромную. Мечтаю, чтоб мне тоже кто-то основательно всыпал, но уже не поможет. Поздно.

– Давай, делись. – Машенька подошла впритирку, лицо обрело серьезность. – Что случилось?

– Небольшие проблемы.

– Судя по лицу цвета бледной поганки и выражению сморчка после того, как на него наступили, небольшие – слово неподходящее. Я никогда тебя таким не видела. Даже когда ты вышел из себя, ты был мужчиной, а сейчас – никто. Саня, очнись, что с тобой? И где Надя?

Лучше бы не напоминала. Я опустился на диван, ноги взбунтовались и объявили забастовку.

– Все нормально.

– Не ври. Рассказывай. Я пойму. Если не смогу помочь, хотя бы дам совет. Пусть считаешь меня дурочкой, совет со стороны для человека, чьи мысли не могут вырваться из замкнутого круга, всегда полезен. Даже глупый совет. Любое соображение извне может стать отправной точкой. Да что я тебе рассказываю, это ты должен мне такое объяснять, кто из нас лучше косит под взрослого?

– Можно вопрос? – Кое-что давно интересовало, и я решил выяснить, чтоб больше не возвращаться. – У тебя очень дорогой телефон. Родителей развела или из тех заработков?

Сначала раздался тяжкий вздох.

– Им сказала, что ты подарил. В ценах родаки не разбираются, для них все телефоны делятся лишь по цвету и размеру. А мне его действительно подарили. – Маша отвела взгляд. – Но можешь считать, что заработала. Согласна, дать мне за это ремня – самое мягкое наказание из возможных. Сейчас, после всего, я бы такого не сделала.

– Тогда забудем. Теперь моя очередь виниться, и хорошо, что ты сидишь. Записи с компьютера Данилы ушли на сторону. Все записи.

Сестренку прошибло:

– И мои?

– Я успел стереть все, что касается тебя и попыток Данилы подложить мне кого-то, чтоб подцепить на крючок. Но остальные девчонки и их разухабистые клиенты… Теперь к каждому есть ключик.

По собственной глупости я предоставил Косте целую связку. Гарун говорил: любой человек, какой бы пост ни занимал, это всего лишь человек, с ним можно поговорить и сделать предложение, от которого он не сможет отказаться, и любая система будет к твоим услугам. Помимо исполнителей и любителей сладенького, один раз уже оплативших отснятые развлечения, я подставил Гаруна и его ребят, что добыли эту информацию. Они же как-то договорились с Данилой. Теперь их договор не работает. Виноватым, если что, сделают меня.

Мало того, я подставил себя еще и с другой стороны.

– Человек, который получил доступ к записям, решит, что организатор съемок – я. Так совпало. Вся записывающая техника вместе с файлами оказалась у меня в квартире, в качестве пострадавшего нигде не фигурирую. Сам же стер улики в свою пользу. И еще в одном похожем деле засветился – у погибшего друга нашли фото, за которые тоже отвечать мне.

На меня поднялся абсолютно взрослый взгляд.

– Этот человек, у которого теперь находятся записи – кто он?

– Неважно.

– Важно. Нужно разобраться, чтобы понять, что делать. Не надо про то, что он опасен, это любому ясно. Мне хочется понять – насколько.

– Я только что рассказал про погибшего друга. На самом деле его убили. За пару лишних слов. Убил именно этот человек.

– Как в клубе. За пару лишних слов – это их почерк, мне рассказывали. Точнее, запугивали, когда брали на работу. Подожди. – На меня вскинулись округлившиеся глаза. – Натка сказала, что с тобой приезжал низенький хлыщ при параде, а высокий водитель перед ним прямо стелился. И прическа по описанию сходится... В клубе он был под номером один. Первый. Его напарница выиграла конкурс. Он там типа соучредителя на вторых ролях. Он нашел Дашку, через него же в качестве пробы устроили меня. Я была столиком в их кабинке, а когда Вторая отправилась на танец победителей, Первый снова выбрал меня.

– Ты танцевала с ним? Мне сказали, что в конце…

– Хватит об этом. Что было, то было. Больше не будет. Сейчас мы с тобой пытаемся решить проблему, и я уверена, что сможем решить ее. Терять тебе, как понимаю, нечего? Тот выбор, когда Первый взял меня в партнерши… – Машу словно подбросило, она принялась ходить взад-вперед между диваном и кроватью. – Понимаешь, что это значит? Я ему нравлюсь. Этим можно воспользоваться. Мы с Дашей… нет, нужно с кем-то другим. Но он теперь всех знает по записям и к себе не подпустит.

До меня стало доходить творившееся в черепке у сестренки.

– Даже не думай, – перебил я.

– Почему? Совращение несовершеннолетней – единственная статья, на которую можно поймать этого любителя чужих фото.

– Даже близко около этой мысли не ходи, чтоб не пришибло. Забудь. И я сделаю вид, что не слышал. Иначе…

– Иначе – что? Тебя в любой момент могут убить. Меня это не устраивает. Ты за меня готов был в тюрьму сесть, а потом жизнью рисковал. А от меня тебе только проблемы.

– Неважно, я никогда не соглашусь на...

– А тебя спрашивают? До сих пор ты в меру сил спасал сестру, сейчас я хочу спасти брата. Кто тронул одного из нас, тронул всю семью.

– Рассуждаешь, как Гарун.

Маша насупилась:

– Где в этих рассуждениях видишь неувязку?

– Ты девушка.

– Правильно. Поэтому имею возможности, которых никогда не будет у тебя.

– Он знает, что ты моя сестра. Если еще не знает, то это дело ближайших часов, сейчас мою жизнь потрошат до момента рождения, а то и дальше. А еще в его руках записи с твоим участием – компромат на Данилу, который оставили в моем планшете. Там стоит пароль, но для специалистов это на минуту работы. Прости, я думал, что получится перестраховка, а вышло…

– Неважно. Ты делал для меня все возможное, хотел как лучше. У тебя почти получилось. Теперь я сделаю то же самое.

– То же самое не надо. – Тускло-тоскливая улыбка скривила мои губы.

Разговор прервало возвращение родителей. Мы старались быть веселыми, я сказал, что нашлись дела и что, возможно, немного поживу здесь. Мама обрадовалась, папа пожал плечами.

– А как же… – Мама понизила голос, словно кто-то подслушивал. – Как же Надя? Одну оставил? С ней ничего не случится? Или уже случилось? Материнское сердце не обманешь, я чувствую, ты что-то не договариваешь.

– Я вообще ничего не говорю. Не надо о моих отношениях, ладно? Придет время, все расскажу. Или не придет. Я же просил.

– Хорошо-хорошо, сынок. Одно добавлю: Надя мне очень понравилась, Я папе все рассказала…

– Мама! Папа, скажи ей!

– Мать, – подал голос отец. – Оставь сына в покое. Это его жизнь, сам разберется.

– Да, – с пылом поддакнула Машенька. – Разберется.

А глаза спрашивали: правда, а Надя?! Ты же, братишка, так и ушел от ответа про нее!

Поздним вечером, когда расположились в своих кроватях, она насела:

– Вы с Надей так любите друг друга, а в клуб ты ходил с другой. И сюда она с тобой не приехала. Что-то произошло? Вы поссорились? Она узнала, что у тебя есть другая?

– Машенька, не надо.

– Как это не надо?! – Ее вынесло из постели, закутанная в одеяло фигурка присела рядом со мной. – У тебя проблемы, и твоя девушка может пострадать, проще всего давить на человека через его любимых. Счастье любимого не может быть разменной монетой в других играх, особенно когда на кону – жизни!

– Она уже счастлива, – не удержался я.

Маша запнулась.

– Без тебя? – вырвалось, наконец, уточнение.

– Да.

– И ты ничего не делаешь, чтоб вернуть ее?

– Сделал все, что в человеческих силах.

– Значит, не все, если она не с тобой. Обещаю: как только разберемся с Первым, я помогу тебе вернуть Надю.

– Снова ты про Первого? – Я рывком сел, теперь мы сидели рядом и глядели в одну сторону. В стену. – Я же объяснил: это невозможно, твоя жертва будет бессмысленна и напрасна.

– Четырежды неправ! Не жертва, не бессмысленна и не напрасна, а главное – возможно! И тебе ничего не придется делать, только найти нужную аппаратуру. Я все беру на себя. Как можно назвать напрасным и бессмысленным то, что делается ради родного брата?!

Логика казалась непробиваемой, но именно, что только казалась. Я обсосал тему со всех сторон, и пришло понимание, где искать аргументы.

– Скажи, почему Даниловы игры с подставами резко прекратились?

Машу словно ударили.

– Не хочу.

– Произошло что-то страшное? С кем?

Догадка оказалась верной.

– С Аленой. – Сестренка горестно выдохнула. – Данила требовал, чтобы она липла к одному парню… В общем, несколько раз ее увозили туда, где заснять невозможно, а тот парень был не один. Алена вопила, что больше не поедет, но Данила силой заставлял ее продолжать. Однажды все получилось: наша территория, камеры предельно замаскированы, еще одна дублирует через окно из соседнего дома… Но шторы закрыли, аппаратуру обнаружили, и Алену к утру вернули в таком виде и состоянии, что ей больше никогда никого не соблазнить. А Даниле сделали морально-физическое внушение, чтоб знал, с кем можно связываться, а с кем нельзя. Когда девчонки увидели Алену после больницы, все собрались и объявили, что больше никаких съемок для вымогательств! Все вместе выступили заодно, и Данила ничего не смог поделать,

– И ты не сделала выводов из этой истории?

– Почему же? Все на поверхности: на каждую силу найдется другая сила, а против хитрости – хитрость. Нельзя вечно выигрывать. Но если хитрость применить против силы…

– Стоп, все неправильно. Ты рассматриваешь только концовки. Если само дело не право, то неважно, кто победил в конце. Цель не оправдывает средства.

– Еще как оправдывает. Если цель благородна…

Вот так и появляются террористы.

– Ты и правда еще ребенок. – Я обнял ее за плечи. – Фраза о цели и средствах – лакмусовая бумажка, ответ отличает зрелого человека от подростка, что готов уничтожить мир ради прихоти.

– Глупости. Что может быть важнее жизни, любви, счастья? За это можно и нужно бороться любыми средствами.

– Увы, Машенька, в тебе говорит обиженное дитя. Есть вещи важнее, и ты их знаешь. Родина. Семья. Счастье любимого. Еще – долг, честь, совесть. Звучит пафосно, прости. В твоем кругу над этим принято прикалываться. Недавно сам был таким. Только со временем понимаешь, что в жизни главнее. Только через боль и потери.

Машенька не ответила. Поняла ли? Неважно, слова сказаны, отношение выражено. Сестренка молчала, щека лежала на моем плече, руки задумчиво крутили свесившийся локон.

Пусть думает, в ее возрасте – самое время.

Мы долго сидели в обнимку, глядя вдаль. Уже не в стену. Впервые Машенька молчала так долго (ну, впервые не во сне), и говорить не требовалось. Говорили души. И отвечали.

Идиллию разрушил звонок телефона. Я оставил его в прихожей, теперь там истошно звенело и тренькало. Вставать, куда-то идти и, тем более, отвечать категорически не хотелось.

– Принести? – предложила Машенька. – Вдруг что-то важное?

– Не поверишь, но самое важное произошло только что, здесь и сейчас. Мы с тобой поговорили по-взрослому. И – главное – поняли друг друга. Мне так кажется.

– И мне. Я все-таки принесу.

Невыносимо орущее чудо человеческой мысли, многим заменившее сами мысли, упало мне в руки, Чтоб не мешать, Машенька тихо вышла на кухню, где все еще сидели папа с мамой.

– Алексантий, это Кости, у меня появилось, что сказать. Тех снимков действительно нет, но сколько интересного... Любопытный способ заработка. Среди твоих… или, как ты утверждаешь, не твоих клиентов мелькнули знакомые лица. Я разберусь. Если твои слова верны, и все это – чужое, твоей жизни ничего не угрожает. Только здоровью, поскольку в опасные игры играешь. Подружки со снимков, с которых все началось, требуют сатисфакции, и если вернешься в город, может случиться что-то нехорошее. Представляешь, как обидно погибнуть от токоприемника троллейбуса, что случайно свалится со штанги именно на тебя? Совсем не героическая кончина. Впрочем, это тебе не грозит, с людьми всегда происходит что-то новое, неожиданное. Так пусть кирпичи остаются на крышах, троллейбусы не ломаются, а у машин не отказывают тормоза, поживи вдали, пока я закончу с твоими выкрутасами, а девочки успокоятся, окей?

– А как же учеба?

– Разве учеба тебе важнее остального? Возьми академический, переведись куда подальше или еще что-то придумай. Если будут проблемы, можешь обращаться ко мне по номеру, который высветился, это один из рабочих на ближайшие пару месяцев. Надоели бабские разборки, но не обращать внимания на возможные угрозы тоже нельзя. Пока ты далеко, я целиком на твоей стороне, и с документами, если решишь забрать для перевода, помогу. Даже с работой мог бы помочь, когда все успокоится. У меня на столе лежит отчет о проверках в отношении тебя. Самые лучшие рекомендации. Пусть в отношении везения ты ходячая катастрофа, но чувствуется сильный характер, значит, и остальное можно наладить. Принципиальных сейчас мало. В общем, если не попадешь в новые передряги и выпутаешься из старых, то обязательно увидимся. Всего наилучшего.

Еще с минуту я смотрел в отключившийся телефон. Есть поговорка: начали за здравие, кончили за упокой. Здесь получилось наоборот. Угрозы жизнью и здоровью перешли в комплименты и приглашение на работу. Надо Машеньке сказать, чтоб глупостей без моего ведома не натворила, а то с ее энтузиазмом и абсолютным незнанием жизни…

Мобильник вновь ожил. Мелодия звонка указывала на сокурсников, которых я объединил в одну группу «хороших знакомых, не перешедших в разряд близких», для последних каждому полагалась собственная мелодия звонка. Нажатая кнопка вызвала к жизни радостный голос Фильки:

– Отлично, а я боялся, что трубку не возьмешь. Ты исчез, и я решил узнать, не случилось ли чего. Что-то на манер как с Тимохой. Твое право не отвечать, но как думаешь, может, хорошо, что я тогда с тобой не пошел?

Даже до него дошли какие-то слухи.

– Скажу одно: всегда верь интуиции и поступай по совести. И радуйся жизни. – Не знаю, понял ли сокурсник намек, но безопаснее сменить тему. – Про Гаруна знаешь?

– Еще бы. Трижды подстреленный везунчик. Оказывается у дагов такая свистопляска в городе творилась, а мы ни сном, ни духом. Хотя, вы дружите, и ты, наверное, был в курсе.

– Не обо всем. Мы с Гаруном последнее время почти не пересекались, новости доходят через третьи руки. Не слыхал, про его сестер что-то говорят?

– Еще бы. Только про них и говорят.

– Пожалуйста, с этого момента поподробнее.

– Они умерли.

– Что-то путаешь. – Мозг изо всех сил искал подвох или нестыковку. Иначе как поверить в такую чушь? – Имеешь в виду Мадину?

– Мое изложение всегда либо факт, либо дословный пересказ версии, которая исходит от людей, никогда не обманывавших прежде. Пора уже знать, четыре года общаемся. И если говорю, что сестры умерли, значит, умерли обе. Старшую убили, когда на Гаруна покушались, а младшая только что умерла.

Жизнь поскользнулась и рассыпалась.

– К… как? – вытолкнуло горло.

– Странно, что ты не знаешь, вы же с Гаруном друзья. Об этом весь город гудит, кто хоть как-то знаком.

– Откуда знаешь? Это проверенная информация?

Голос в трубке обиженно пробурчал:

– Мне Настя рассказала, а ей кто-то из первых уст.

– Не может быть. Хадя не умерла, она уехала. У нее должна была состояться свадьба – там, на Кавказе.

– Она и состоялась, – подтвердил Филька. – Затем Гарун задержался у родственников, а те, кто ездил с ним, по возвращении поделились новостями, больше похожими на детектив. Младшая сестра Гаруна вышла замуж за кого-то, с кем давно помолвили родители. В первую же ночь муж ее выгнал. Всяких домыслов полно, подробностей никто не знает. Известно лишь то, что еще по темноте она вернулась в родительский дом, где была встречена отцом, а утром по местной традиции ее уже похоронили. В справке какая-то глупая причина, то ли сердце, то ли еще что-то, молодой девчонке не свойственное. Говорят, врач – родственник, чуть не родной брат отца. Впрочем, у них в селении все друг другу родственники. Отсюда и домыслы.

Когда Филька отключился, я долго сидел, не шевелясь ни телом, ни душой. Глаза тупо глядели в стену.

Пальцы сами собой набрали Гаруна. Длинные гудки, повторившиеся многократно, сообщили о его отсутствии либо нежелании разговаривать. Раз за разом, час за часом я продолжал набирать единственный номер, который мог дать ответы.

(Окончание следует)

Часть четвертая. Дань традициям. Глава 1

Нужно на законодательном уровне запретить ядерные взрывы в черте города, обязательно напишу об этом Президенту в ближайшую прямую линию. Ослепшие глаза режет, словно в них капнули кислотой, и мозги текут, как пластилин в микроволновке. Или что это там, за окном? Солнце? Уже утро?

Лицо горело под испепеляющими лучами, в открытое окно сквозило, средняя температура по телу выходила нормальной. Я приподнялся, руки схватились за голову. С ощущением, что в ней построили штамповочный цех, справиться удалось лишь в ванной, под холодной струей. От поступавших всю ночь фактов голова пухла, как Выбегалловский кадавр от селедки, я начинал бояться за те же последствия. Фактов было много, но как ни раскладывай, как ни верти в разных плоскостях, от юридически корректных до справедливых, а единственно правильного решения не находилось.

На этот раз звук ожившего телефона заставил сердце остановиться: мелодия давным давно выставлена на Гаруна. Номер вновь работал. Из трубки раздалось знакомое:

– Привет, Гвоздопил.

– Сам такой. Где Хадя?

– Думал, ты порадуешься, что я жив, поинтересуешься здоровьем, новостями…

Я попытался унять пульс и дышать так, чтоб не сдувало стены:

– Если голос бодрый, то здоров, если звонишь со своего номера – значит, главные проблемы позади. Поэтому спрашиваю то, что интересует меня. Скажи, где она?

Гарун помолчал некоторое время.

– Нужно встретиться.

– Куда подъехать?

– Машина в порядке? Жду в чайхане на овощном рынке. Пока новую квартиру не найду, я временно тут, у земляков.

Собраться и прыгнуть за руль – дело минуты. Я не поехал, а полетел. Несколько кварталов пронеслись мимо в размытом виде, словно Лада преодолела сверхзвук. Состояние меняющихся невесомости и многократных перегрузок, что просто расплескивали по сиденью, прибавляли сходства сравнению.

Машенькины проблемы решим позже, сейчас на кону моя жизнь. Да. Именно жизнь.

Овощной рынок привычно бурлил. В нос шибануло сигаретным дымом, потом, пылью и смесью свежих и разложившихся фруктов, чадили разворачивавшиеся грузовики. Место встречи располагалось на задворках. Покупатели здесь не появляются, и продавцы приведением территории в божеский вид себя не утруждали – это же дело дворников, да-а? Когда лавчонки и развалы закроются, здесь промаршируют оранжевые жилеты, и будет шик-блеск-красота, а пока нужно или потерпеть, или не ходить, где посторонним не место. Сегодня я не был посторонним. Машину пришлось оставить у ждавших разгрузки фургончиков. На входе в спрятанную среди складов чайхану, куда местные жители почти не ходили, несколько горячих южных парней громко обсуждали что-то на своем языке. Появление чужака заставило умолкнуть, меня проводили пристальные взгляды, голоса вновь раздались, только когда за мной захлопнулась дверь.

Внутри царили тишина и почти пустота, за единственным занятым столиком сидел Гарун. Он привстал. Движения получились замедленные, чувствовалась боль. Мы традиционно обнялись, похлопав ладонями по спинам, но сделали это осторожно. Когда оба уселись, приятель указал на пузатый чайник со встроенным ситечком и пустую пиалу:

– Наливай. – Он откинулся на спинке стула и перевел дух. – Спасибо, что помог Хаде. Она передает привет.

– Где она?

– Кваздик, что с тобой? – На мне с удивлением замер взгляд темных глаз. – Хадижат уехала, и тебе более, чем кому-либо, не должно быть до нее дела. Я понимаю твой дружеский порыв, благодарю за помощь сестре, когда она оказалась в трудной ситуации, сам бы так поступил, но родственникам и землякам этого не объяснишь. Мы скрываем от них твое участие, пришлось сказать, что квартиру, где скрывалась сестра, ты снял по моей просьбе как посредник, потому что хозяева сдавали «только славянам». Но хватит об этом, теперь все в прошлом. Начинается новая жизнь, я оклемался, скоро все совсем заживет. Ну, не все, конечно. – Губы приятеля скривились. – Бегать и прыгать как прежде уже не буду, качалка и борьба отменяются.

– Не прибедняйся, на кладбище гораздо неуютнее. Для человека с тремя пулями в груди ты выглядишь отлично. – Я отхлебнул из пиалы и сразу отставил. – Вернемся к Хаде. Я хочу увидеть ее.

Первоначальное легкое удивление друга сменилось гневливым недоумением, глаза выкатились:

– Что за хрень, Квазд? Это невозможно, сам понимаешь.

– Нет ничего невозможного. Можно хотя бы поговорить с ней? Дай мне ее новый номер.

– Прекрати. За такие слова…

– Я люблю ее!

Прошел миллион лет, пока друг не покачал головой:

– Жаль.

Провисла и потекла каплей сжигающей кислоты новая пауза.

– Это все, что ты можешь ответить?! – не выдержал я. – Я люблю Хадю, я хочу жениться на ней!

Гарун вздохнул, взгляд проследил полет снулой мухи, прогревшейся на редком для здешних мест солнышке.

– Вы оба достойные люди, – сказал он, наконец, – но она не может быть твоей женой. И не в том дело, что вы разные, хотя это тоже. Если б я был уверен, что с тобой она обретет счастье, то помог бы бежать и где-то устроиться. Ты же этот вариант имеешь в виду, когда говоришь о женитьбе?

– Вообще-то…

Гарун перебил:

– Именно этот, потому что понимаешь – обычной свадьбы быть не может. Но, повторяю, не в этом дело. Хадижат сосватали еще при рождении. У нее жених, они ждали совершеннолетия.

Ощущение – словно кувалдой в лоб и промеж ног одновременно. Нет, еще одна – в солнечное сплетение, чтоб забыть, как дышать. И по лопаткам, чтоб крылья отвалились, причем с костями и с мясом, навсегда.

– Почему она мне не рассказала? – Я бессмысленно рассматривал носок левой кроссовки. На нем прилипла луковая шелуха, принесенная с улицы. Поднять взгляд оказалось невозможно.

– Зачем? – спросил Гарун.

Я мог бы сказать. Но… не мог. Пришлось обойтись общими словами.

– Гарун, я по-настоящему люблю Хадю, понимаешь? Когда она исчезла, хотел ехать на Кавказ, искать ее.

– Не вздумай. У нее все нормально, ты все испортишь. На днях будет свадьба.

Мир перевернулся и застыл, как монетка, от которой ждали орла или решки, а она встала на ребро. Впрочем, нет, она провалилась в ливневый сток.

– Мне казалось…

– Вот именно, – перебил Гарун, – казалось. Как у вас говорят, когда кажется – креститься надо. И этим ограничиться. Понимаю твои чувства, сестра – чудесная девушка. Но. Забудь о Хадижат, прошу по-хорошему. Ты желаешь ей счастья? По глазам вижу, что да. Если правда любишь – оставь ее в покое. Будет лучше всем. – Он перевел дух, глаза вновь сосредоточились. – И еще, о чем хотелось поговорить. Дело прошлое, но когда о Мадине пошли разговоры, тебя тоже видели в городе наедине с ней. Это правда?

Смысла отпираться не было.

– Да. Она приходила.

– Приходила она? – Гарун выделил последнее слово.

– Если надо, мои сокомнатники подтвердят. Все как раз уходили, когда она разыскивала адрес, и ей подсказали, как пройти.

– Подожди. Если они уходили, то Мадина пришла, когда ты остался один?

Я пожал плечами:

– Ты же знаешь, она сама решала, как поступать.

– Это и сгубило. – Гарун мощно выдохнул перед следующим вопросом. – А она пришла… зачем?

– Жаловаться на тебя. Ей не хватало свободы.

– И ты… – Внутри темных глаз собралась гроза. – Ты пошел ей навстречу?

– Будь она местной, неважно какой национальности, я бы не сомневался, как поступить. Мадина хотела жить как местная, но у нее другие корни, и она была твоей сестрой. Я выступил на твоей стороне.

– Спасибо, – выдохнул Гарун. Плечи расслабились, выдвинутая челюсть заняла обычное положение. – Я, конечно, не сомневался… Теперь в семье про Мадину не говорят, вычеркнули, будто не было. Но она была. Если не смогли воспитать правильно, значит, виноваты все окружающие, а не только она, правда? Слышал про клуб «Мужские радости»?

Дался им этот клуб. Прежде чем ответить, я перевел дыхание.

– Даже бывал. – Ответ вызвал такое удивление, что пришлось объясняться. – Один раз. Настя попросила составить компанию, потому что я твой друг. Когда ты исчез, она искала тебя. Везде. И в клуб пошла только поэтому.

Гарун мечтательно закатил глаза, затем закушенные губы скривились:

– Хорошая она девка – сдобная, ладная, вкусная, и как женщина такое творит, что без нее мир черно-белым становится. Только навязчивая. И неразборчивая, когда шлея под хвост попадет. Не сомневаюсь, что между делом и тебя оприходовала, раз вместе пошли. Признайся, было?

«Между делом» покоробило. Я буркнул:

– Настя тебя любит.

– Я ее тоже. Если время выберу, еще полюблю.

Когда-то такие разговоры меня веселили, сейчас вызвали тошноту.

– Ты говорил о Мадине, – хмуро напомнил я, – и спросил про клуб.

– Да. Меня пригласили друзья, обещали нечто изысканное и необыкновенное. Согласись, «Мурад» от других заведений отличается. Был день бразильских мотивов: карнавал, самба, перья, крылья, блестки, маски, мулатки, откровенные танцы и не менее откровенные конкурсы. Одна девушка привлекла взгляд. Она явно обратила на меня внимание и кого-то напоминала. Всех в уме перебрал – не мог угадать, кто это. Лицо закрыто, а всё открытое жутко размалевано. Голос не слышно, всегда молчит. Волнение с ее стороны я принял за интерес и стал искать встречи. Личности персонала известны только хозяину клуба, но от него слова не добьешься – он столько знает, что одну городскую элиту легко может поменять на другую, а ту на третью, и так до бесконечности. В результате я потратился на членскую карточку. Она стоила бешеных денег. Сначала пришлось участвовать там же в нескольких боях, затем еще влезть в долги. Когда стал бойцом, думал, что найдется возможность общения с девушками-сотрудницами. Не получилось. В первый раз прошел фестиваль бодиарта, где мою красавицу профессионалы превращали в инопланетянку, а любители – в чучело огородное. Меня жутко побили, с арены увезла «скорая», и окончания гуляний я не видел. Затем был день Индии с сари, песнями-танцами и праздником Холи, всех осыпали цветными порошками. Здесь мне повезло, но до финала не дошел. С работницами пересечься и пообщаться снова не получилось. Зато узнал, что они делятся на постоянный персонал и временный, интересующая меня особа была из разовых. После прошли дни искусства и арт-инсталляций, а с получением заветной карточки совпало позднее средневековье: парики, кружева, лосины и попугаистые жилеты у мужчин, которые выдавались при входе, и кринолины с высокими прическами у дам. Если ты там был, то знаешь – фантазия у организаторов просто зашкаливает. Не всегда моя избранница присутствовала, но когда была, неизменным оставалось одно: грудь всегда что-то прикрывало – лифчик, купальник, краска, цветная лента, блестки-звездочки. В других случаях мешало освещение, либо она вовремя отворачивалась.

Я понимал, что речь идет о Мадине, но не встревал. И про родинку – молчок. Мне неоткуда узнать про нее. Оказалось, Гарун вел именно к этому.

– Не спросишь, почему?

– Почему? – послушно выдал я, глядя в сторону.

– Даже не догадываешься?

– Догадываюсь, что ты говоришь о…

– Правильно, – перебил меня друг, пока с губ не слетело имя. Он не хотел марать его даже в воспоминаниях. – Я тогда почти не ночевал дома: шуры-муры, сиськи-миськи, любовь-морковь.

– И что ты сделал? Имею в виду, как наказал, когда узнал?

Гарун вздохнул.

– Убить хотел, но сестра все же. Запер дома. Но началась учеба… – Он обреченно махнул рукой. – Гору в мешок не положишь. Как ни старался бывать дома чаще и контролировать, не помогло. Ей навстречу пошел Султан, и ты знаешь, чем это кончилось.

– Сейчас ситуация как-то разрешилась?

Гарун машинально кивнул.

– Был сход старейшин, Шамиль явился к родственникам с повинной, теперь нужно выплатить семье Султана отступные и решить проблему с законом. По Гасану старейшины тоже ищут примирения, но там сложнее, он женщину убил. Если б Мадина не бросилась тогда на мою защиту…

– Она же сестра, она не могла…

– Именно потому, что сестра, она должна была знать свое место! Сейчас была бы жива, а я мог выступать на ринге

– Моя сестра не смогла бы стоять и смотреть, как меня убивают.

Гарун покачал головой и сменил тему.

– Машина в порядке?

– Летает как ласточка.

– Неужели не сломалась? Ты ее в спирте, что ли, держал?

– Проблемы решались по мере поступления.

– Спасибо, что сохранил и ремонтировал. Может, тебе помочь чем-то? Пока я отлеживался, ничего другого серьезного не произошло? Не смотри, что внешне я не боец, я всегда боец.

Не хотелось взваливать на друга свои заботы, но он сам спросил. Я не удержался:

– У сестры проблема.

– Сестра – это серьезно. – Ему ли не знать. Гарун нахмурился. – На тормозах такое спускать нельзя. Выкладывай.

И я выложил – все события ночи, что закончилась для меня лишь к рассвету. Снимки, которыми шантажируют, возвращены и уничтожены, на каком же этапе они попали к вымогателям? По моей просьбе Прохор среди ночи наведался к Аркаше, не забыл и соседа Гришку. Результат отрицательный. Даже если б хотели, они не могли скопировать – телефон в их руках был севший, выключенный и запароленный. Оба временных владельца вновь подтвердили свою непричастность, и Прохор ушел, на всякий случай припугнув на прощание.

В конечном разговоре со мной сержант указал единственного человека, кто мог, во-первых, сделать копии, а во-вторых, использовать их для криминального заработка.

Я связался с сестренкой. Сообщение, что с точки зрения профессионалов вымогателем является ее парень, она приняла в штыки. У меня даже зародилась мысль: а не устроили ли они этот цирк вдвоем, чтоб срубить деньжат? Версия имела серьезный минус: Машенька не просила денег у меня или у родителей, она отдавала свои накопления.

Сестренка не верила, что Захар способен на такое. Она сама переговорила с ним. Тот, естественно, все отрицал. Тогда с Захаром связался я. Он снова долго отнекивался и божился, и повлиять на работу его юных всезнающих мозгов смогло только утверждение, что полицией в качестве преступника рассматривается исключительно его кандидатура. Красочно расписанные последствия раздавили парня. Умоляя не рассказывать Машеньке, он признался, что хвалился произошедшим перед Данилой, тот смеялся и обзывал фуфлометом, и Захар отослал в качестве подтверждения кое-какие свидетельства – хотелось выглядеть круто перед более крутым приятелем.

Когда в качестве вымогателя появился второй фигурант, я задал Машеньке резонный вопрос: как получилось, что вымогают именно столько, сколько у нее есть? После эмоциональных переговоров, больше смахивавших на допрос с пристрастием, сестра сообщила: о ее сбережениях знали те же двое – Захар и Данила.

Когда в очередной раз разбуженный Захар вспомнил, что про утерю телефона со снимками он с Данилой поделился, а про возвращение – нет, все встало на места. Данила захотел заработать, решив, что подозрение падет на неизвестного вора.

Осталось придумать, как прищучить вымогателя. Тут Машенька встала в позу: ни морально, ни физически на дворового заводилу давить нельзя, иначе начнется война компроматов, в которой проиграют все. Когда за шторами стало светлее, чем внутри с лампочкой, мы решили, что утро вечера мудренее, и распрощались. Попытка уснуть удалась мне с первого раза, помогло чувство выполненного долга: не выходя из дома, за несколько часов я раскрыл преступление и нашел человека, который угрожал моей семье!

Утро не принесло новых идей, зато вернуло приятеля, на которого я и вывалил всю историю. Уяснив, что Данила – это тот самый местечковый бугор на ровном месте, с которым ходили на стрелку с соседским двором, Гарун сказал мне больше не беспокоиться об этом деле. Я все-таки беспокоился.

– Если не перечислить деньги сегодня, завтра…

– Ни в коем случае. – Брови приятеля изобразили чайку в полете, только черную. – Вечером с ним поговорят.

– Кто?

– Те, кто умеет находить подход ко всем, от школьников до губернаторов.

– На губернаторов может давить только Президент. Ты его имеешь в виду?

Гарун ушел от навязанной шутливости:

– Любой человек, какой бы пост ни занимал, это всего лишь человек. Значит, с ним можно поговорить и сделать предложение, от которого он не сможет отказаться. Ты же с Кавказа, должен понимать это как никто другой. Пусть весь мир будет против тебя, ты должен делать то, что должен. Если ты один против могущественной системы, найди в системе одного, с кем справишься, и вся система будет к твоим услугам. А когда умешь ставить буквой г любую систему, неужели не найдешь подход к возомнившему о себе одиночке? В общем, звони сестре, скажи, пусть не волнуется.

– Позвоню, когда все закончится.

– Как хочешь.

Некоторое время мы сидели молча.

– Значит, свадьба? – не выдержал я.

Машенькин вопрос почти решился, меня снова стала занимать собственная судьба.

Гарун кивнул:

– Если б не откровения в начале разговора, от которых голова кругом, можно было тебя пригласить. Теперь сам понимаешь.

– Понимаю. – Я поднялся, на стол легли ключи и документы. – Машина у входа. Бывай.

– Пока.

Этот день я и Машенька провели как на иголках. Минуты тянулись как нескончаемый товарняк через переезд, когда ты в ожидающей пробке и опаздываешь.

Ближе к вечеру пришло сообщение: «Успокой сестру, нигде ничего не вылезет, обещаю. Обидчик раскаялся и будет обходить ее за километр. Скоро заскочу с подробностями». Я просто переслал сообщение. Машенька залилась восторгами по поводу моих возможностей, а меня вновь окунуло в хандру.

Следующие дни были худшими в жизни. Жить, зная, что любимый человек выходит замуж за другого… разве это жизнь? В голове возникали дикие планы, навеянные кинематографом: поехать и вмешаться, разрушить, похитить, не допустить. И я бы сделал это, но горы Кавказа – отдельный мир, туда нельзя без приглашения. Встретить могут как друга, но выпустят ли, после того, что я решил совершить? Таким путем счастья Хаде не принесу. Уйдя от меня, она ушла навсегда. Классическое: «Но я другому отдана и буду век ему верна». Вернуть ее, снова оказаться вместе – отныне только через труп мужа. И раскаленные бессонницей мозги горкой накидывали идеи, как это устроить. Руки чесались. Останавливало одно: уход от меня – осознанный выбор. Гарун прав, если желаю счастья ей, а не себе, если действительно люблю – нужно оставить все как есть. Хадю так воспитали, она сможет быть счастлива только в условиях, к которым привыкла. А я? Какая разница. Нужно радоваться за нее, ничего больше в моей жизни не будет.

Глава 2

Потянулись дни без солнца. Тьма и пустота – снаружи и внутри. Вокруг что-то происходило, со мной разговаривали, куда-то приглашали. Кажется, я даже куда-то ходил. Точнее, меня водили. Не помню.

В очередной непрекрасный день на пороге возник Гарун.

– Кваздапил, тебе посылка от нашего мальчика. – На пол с грохотом упала огромная коробка. – Держи. Данила очень извиняется и просит принять это в дар как уверение в его самых благих намерениях на будущее. – Гарун кашлянул, его нога поворошила в содержимом раскрытой коробки. – Здесь компьютер, камеры, телефон и листок со всеми паролями. Как добыли, не спрашивай.

– Я что-то должен?

– Обидеть хочешь? Я помогал твоей сестре, а ты мне как брат, значит, я делал это для своей сестры. А для своей сестры я сделаю все.

– Твои ребята рисковали. – В голове всплыли начальные события из знаменитого «Крестного отца». – Может, какую-то ответную услугу?

– Если мне что-то понадобится, неужели не поможешь без лишних обязательств? Вопрос закрыт. Разбирайся. Если здесь не все, скажи, и что-то утаивший пацанчик пожалеет, что в прошлый раз не умер. Все, я побежал. До встречи.

Следующие дни я был занят интереснейшим занятием. Сначала оно казалось нескромно-забавным, затем – скользким и дурно пахнущим, скоро стало невыносимо противным. Что только не вскрылось. Сестренка рассказывала о безнаказанных посягательствах дворового главаря на каждую, кто жил в его районе. Нашлось все. И нашлось гораздо больше, чем я мог представить. Очень трудно было подавить позыв немедленно найти гаденыша и резать на ремни, наслаждаясь криками. Мало того, что Данила чувствовал себя единственным быком в стаде, еще он с помощью девчонок двора зарабатывал на подставах. Девчонки-малолетки совращали тех, кто при деньгах, а местный Робин Гуд изымал энные суммы у любителей сладенького в обмен на молчание. Часть добытого шла исполнительницам, все операции тщательно конспектировались.

Когда первый раз всплыли делишки с Данилой, Маша сказала: «Мы с девчонками договорились: если кто-то сможет уничтожить его записи, то со своими обратимся в полицию». Не пошли бы они в полицию. Они – соучастницы. Вот чего боялась сестренка, когда не хотела, чтоб я ввязывался в разборки с их предводителем. Она тоже принимала участие. У меня волосы встали дыбом. Пусть она только завлекала, а в решающий момент в дело вступали Ната, Даша или некая похожая на мальчика-подростка Марго, но и этого было достаточно. Она знала, что делает, и все равно делала.

Папки, в которых последние файлы составлял жесткий компромат, начинались с безобидного веселья вроде того, что было у нас в день знакомства: игра в бутылочку, поцелуйчики, легкий флирт. Затем разгоряченная ватага той же бутылочкой раздавала задания: поменять всех девочек местами, перенеся на руках, или просидеть по кону на коленях у каждого, если выпало слабому полу. Под дикий хохот девицы прокатывали парням сырое яйцо из штанины в штанину, а те им в ответ через кофточку. Естественно, что яйцо билось, и вещи приходилось снимать. Впрочем, их снимали многими способами. Постепенно доходило до игр с уединением – в ванной, в шкафу, в соседней комнате. Тут и вступала в действие аппаратура Данилы. Азарт не давал жертве сосредоточиться ни на чем, кроме плывущего в руки приза, а веселящаяся толпа участников не оставляла места для мысли, что все это – ради тупого развода на деньги. Очередные файлы открывали новые лица – не только среди добычи. Данила максимально втягивал в дело всех, затем их не выпускала из сетей система круговой поруки. Главными исполнительницами были Ната, Даша, упомянутая Марго, стыдливая полненькая Аленка и мелкая, выглядевшая младше Машеньки, при этом неуемно активная Оксана, чье имя сократили не просто до Ксюхи, а еще короче: Ксю. Единожды мелькали и другие. Квартира Данилы сменялась номерами отелей, саунами, одна запись сделана на природе на берегу речки, еще одна – в машине в лесу, другая – в машине в поле. Я знал это место, ближайшая точка, где можно спрятаться постороннему – едва ли не в километре. Для такого нужен невероятный приближающий объектив. И он легко нашелся на дне коробки.

На одной из записей Машенькин одноклассник-негр тоже заработал на желании некой мадам ближе познакомиться с малолетней экзотикой. Данила не брезговал ничем. Отцы семейств и чиновники на квартирные вечеринки с толпой подростков, естественно, не велись, это дело молодых и рьяных. Таких брали осторожно, за «случайным» знакомством следовали неспешные действия, создавались ситуации, и однажды юной знакомой требовалась срочная помощь: поводы придумывались разные, а «благодарность», которая не заставляла себя ждать, фиксировалась бездушной техникой. Будь городишко чуть побогаче, организатор проекта мог озолотиться. Ему не повезло с географией. Для расширения возможностей парень принялся возводить задел на будущее. «Акции» совершались не для денег, а впрок. По аналогии вспомнился «Крестный отец» Марио Пьюзо: мафия ежемесячно платила всем судьям и сенатором, чтоб если однажды понадобится, те не сомневались, в чью пользу вынести решение. Данила просто копил компромат на людей с хорошим стартом, с которых можно будет спросить потом: «Помните, что вы творили? Могу всем рассказать. Или забыть за соответствующее вознаграждение».

В следующее сначала не поверилось: на меня тоже нашлась заведенная папка. Без клубничного содержимого. В разделе «На всякий случай». В пояснении стояли мои данные с пометкой: «Добыть кое-что на братца на случай, если возникнут непонятки с Машей. Она им гордится, за него пойдет на многое». Выходит, стрелка с соседским двором спасла меня от участия в намечавшемся реалити-шоу.

В том же разделе находились похожие заготовки на всех девчонок и ребят двора. Их братья, сестры, родители, родственники, друзья – никто не был забыт. Некоторые папки оказались заполнены, другие ждали своей участи. Папка на отца Захара содержала следующее: «Взять нечего. В подпитии может забить до смерти. Кого? Как использовать? Подумать».

Помимо компромата на близких, которыми дорожат, дворовый умник копил данные на самих исполнительниц. Эти папки пухли от объема, просмотреть все не хватило бы месяца. Одна называлась «Машка». Я стер ее не глядя. Нервы после этого еще долго не могли успокоиться, но решение принято правильное – потому что душа успокоилась. Если чего-то не знаю, то и не надо. Главное, что больше никто не узнает.

Никогда бы не подумал, но несколько раз Данила сотворил добро – если судить исключительно по результату.

Сожитель матери Наты, достаточно молодой человек, частенько подкатывал к смазливой дочке, а подшофе, когда старшей не было дома, младшей прохода не давал. Данила пришел в его отсутствие с нужной техникой, и девушка в тот день не отказала. В нужный момент она стала звать на помощь, ворвался Данила с камерой, что передавала изображение на его домашний компьютер. Сожитель стал тише воды, ниже травы, а через пару дней слинял от греха подальше. Но запись Данила любовно хранил – вдруг этот персонаж всплывет где-то в нужном месте или поднимется в финансовом плане?

Вот еще пример «доброго» дела: пьяный отчим часто лупил Аленку, и ему подсунули притворившуюся столь же пьяной малявку Ксю. После угрозы передать запись в нужные органы Алена получила дома абсолютную свободу. Вроде бы все кончилось хорошо. Но. Средства, которыми добились цели – из разряда за гранью. И второе: каким образом Алена воспользовалась обретенной свободой? Как зафиксированную соучастницу одного преступления, ее втянули в другие. Обратного пути не стало. Теперь, если артачилась, ее бил сам Данила. Да и «клиенты» часто не брезговали тем же. Вот такое «добро».

Большой раздел был посвящен суммам, которые получили та или другая девчонка. Деньги отдавались, а строгий учет оставался. Поэтому Данила и просил у Маши не больше, чем у нее есть. Он знал с точностью до рубля.

И вдруг разом подставы кончились: три месяца назад что-то произошло,. Это «что-то» оставило Данилу без дохода, оттого и взялся за вымогательство у своих же. С тех пор не нашлось ни одной записи с соблазнением ради денег.

Итог впечатлял: парень создал и вел дело с размахом. Чтоб отдать это все просто так, ему надо было висеть вниз головой с крыши небоскреба, а внизу чтоб торчали колья, и кто-то замешивал бетон, где легко сгинут лишние полцентнера протоплазмы. Иначе не представляю, как. Лучше и не представлять.

Снова пробежавшись по папкам, я удалил все, что касалось меня и сестренки, и первым же телефонным звонком обрадовал Машеньку:

– Твой вопрос решен окончательно.

Голос в телефоне едва выскочил наружу от радости:

– Правда?!! Разве это возможно?! Я думала…

– О, хорошим делом занималась, продолжай в том же духе. Если будешь думать всегда, уверен, новых проблем не появится.

– Старая шутка.

– Это не шутка.

Многое хотелось добавить. Но – потом. Сейчас могу сорваться, как тогда, с первыми ее снимками.

Едва отключился – сразу новый вызов. С незнакомого номера.

(предпоследняя глава следует)