Я не сразу понял, что это будет операция года.
Обычно живу у теплосети за школой, там же и база — лавка, бутылки, Васька, Андрюха, собака без имени и запасной носок (важно).
Мы с ребятами не то чтобы бездельники — мы наблюдатели жизни. Пьём не просто так, а по делу и с душой.
И вот, как-то утром подваливает участковый. Наш, знакомый. Без мата, без понтов, нормально так, с уважением:
— Мужики, есть инфа. Дети бухло в парке прячут. Выпускной у них завтра. В термосах, под пнями, где-то в районе третьей тропинки. Много. Грамотно.
— Зачем ты нам это говоришь, начальник? — спрашивает Андрюха.
— Чтобы дети не спились. Вы — последняя линия обороны.
Момент завис. Ветер. Собака чихнула.
И тут Андрюха встаёт, отряхивает олимпийку, смотрит в сторону парка как будто в кино:
— Пацаны.
— Чё?
— У нас бухло. Похоже, выпускной. Отменяем всё.
Дальше всё было как в спецоперации.
Распределили зоны. Я пошёл на юго-восток, к зарослям. Васька занял ручей и мостик.
Андрюха повёл основную группу вдоль тропы — у него нюх, он в 2003-м на запах пива комаров на пикнике находил.
Работали молча. С уважением. С любовью.
Под каждым пеньком нас ждали сокровища. Термосы, бутылки, фляги. Один школьник даже спрятал водку в упаковку из-под сока — гениально, если бы он не оставил рядом записку: «Это сок, честно».
К обеду первый рюкзак был полон. К вечеру — уже гудели.
Школьники пришли утром. Мы на скамейке, философствуем.
— Где наше бухло? — спрашивают.
— Дети, — говорит Андрюха, — оно нашло лучших. Вы — ещё вырастете. А мы — уже нет. Но мы его использовали… по назначению.
Они ушли. Обиженные, но трезвые. А мы — остались. И три дня отмечали их взросление.
Со слезой. С песней. С уважением
