Всякого рода фобии — страхи и ненависть к иным — стали с раннего Средневековья важным средством в формировании самосознания народов Запада. Это были прежде всего фобии по отношению к тем, от кого исходил вызов («варвары на пороге»), и к тем, кого Запад подавлял и угнетал — и потому ожидал (совершенно логично) угрозы, которая до поры до времени таится под маской покорности.
Программа выработки интеллектуальных и художественных оснований русофобии началась на Западе, когда Россия возродилась после татарского ига в виде Московского царства. Так европейцы защищали свою идентичность, боялись не только силы русских, но и духовных воздействий, соблазна русскости. Однако русофобия возникла и стала развиваться на более раннем основании — на ненависти к Восточному христианству (Православию), с которым Западная (будущая католическая) Церковь начала расходиться с 7 века. В 1054 г. Римский папа Лев IХ и Константинопольский патриарх Кируларий взаимно предали друг друга анафеме. Произошел раскол единой до этого Христианской Церкви (Первый великий раскол, т.н. схизма). Эта анафема была «предана забвению» Папой и Константинопольским патриархом только в 1965 году.
Под этим расколом лежала и более широкая причина — разделение в 4 веке единой Римской империи на Западную и Восточную означало расхождение двух больших цивилизаций. Наследницей Восточной, Византийской империи после принятия христианства (в виде Православия) и считала себя Россия (в духовно-религиозном смысле Москва была названа «Третьим Римом»).
Ненависть раннего Запада распространилась на славян — большое число племен и народов, обитавших на Балканах, по Дунаю и к востоку от Лабы (Эльбы). Они тяготели к Восточному христианству, что давало идеологическое обоснование ненависти (а значит, и завоеванию). Еще в ХVIII веке все восточноевропейские народы обозначались на Западе понятием «скифы», пока историк Гердер не позаимствовал у варваров древности имя «славяне», благодаря чему Восточная Европа обрела образ славянского края. Славяне долго еще были для западных европейцев скифами, варварами, Востоком… Отправляясь из Вены в Прагу, Моцарт считал, что едет на Восток, к славянам (хотя на карте Прага находится западнее Вены).
Систематическая очистка земель от славян продолжалась четыре века, начиная с кровавых походов короля франков Карла Великого (VIII век). В хpониках, котоpые писали сопpовождавшие его аббаты, славяне назывались не иначе как жабами и чеpвями. Остановили этот напоp Александp Невский на севеpе и монголы в Венгpии в 13 веке.
Описания того, как Альберт Медведь и Генрих Лев очищали от славян центр Европы ( об этом пишут в западных учебниках всемирной истории), стpашно читать. Невзирая на то, что моpавы, венды и сеpбы уже были кpещены, их уничтожали в качестве язычников.
Пpавославие было объявлено языческой еpесью, и ноpманны опустошали побеpежья Византии и Балкан, следуя указаниям св. Августина Блаженного: поступать с язычниками так же, как евpеи поступали с египтянами — обиpать их. В XII веке начались кpестовые походы пpотив славян. Важнейшим для русской истории стал IV Кpестовый поход в 1204 г. пpотив Византии, хpистианского госудаpства.
Одним из первых истоков русофобии западных европейцев было представление о русских, как о религиозных отступниках, схизматиках. Из факта принятия христианства на Руси от Византии выводилось и мнение об их «азиатскости» и даже язычестве.
В среде просвещенных западников в самой России духовная связь Руси с Византией считалась причиной «умственной незрелости» русских. Чаадаев, который считается первым русским философом, писал: «Повинуясь нашей злой судьбе, мы обратились к жалкой, глубоко презираемой этими [западными] народами Византии за тем нравственным уставом, который должен был лечь в основу нашего воспитания». Эта мысль свербит наших западников и сегодня.
Историк Н.И. Ульянов пишет в эмиграции: «С давних пор отшлифовался взгляд на сомнительность русского христианства, на варварство и богопротивность его обрядов, на отступничество русских, подлость их натуры, их раболепие и деспотизм, татарщину, азиатчину, и на последнее место, которое занимает в человеческом роде презренный народ московитов».
Вспомним судьбу самой Византии. Чем была вызвана ненависть к ней Запада, сейчас понять тpудно. В XI томе «Всемиpной истоpии», по которой сегодня учатся на Западе, дается такое объяснение: «При виде богатства греков латинский мир испытывает восхищение, зависть, подавленность и ненависть. Комплекс неполноценности, который будет удовлетворен в 1204 г., питает его агрессивность по отношению к Византии».
В XIII томе «Всемирной истории» описано, чем закончился в 1204 г. IV Кpестовый поход пpотив Византии. Описан он с множеством оправданий оголодавших рыцарей, но от документов самих аббатов не уйдешь. Вот что было после того, как штурмом был взят и сожжен Царьград: «Наконец рыцари и солдаты дали выход традиционной ненависти латинского мира. Грабежи, убийства и изнасилования охватили город. Невозвратны были утраты сокровищ искусства, накопленных в стенах Византии за ее почти тысячелетнюю историю. Целиком сжигались библиотеки, из церковных предметов были выломаны драгоценные камни, переплавлено в слитки золото и серебро, разбит мрамор.
Воины, начавшие свой поход как крестоносцы, растоптали христианскую религию: монахини были изнасилованы в монастырях; в соборе Святой Софии пьяные солдаты разбили молотками и топорами алтарь и серебряный иконостас; проститутка уселась на трон патриарха и распевала французские песни. Вино пили из священных сосудов».
В отдельной хронике описано, как аббат Мартин из Эльзаса, угрожая настоятелю церкви Христа Пантократора смертью, заставил его открыть тайник с реликвиями и «набил карманы своей сутаны» сокровищами. Он вывез 52 бесценные реликвии. Венецианцы увезли бронзовую квадригу, которую император Константин Великий установил в своей новой столице. Сегодня она украшает портал над входом в собор Святого Марка в Венеции.
Хроники отмечают, что, когда в 1187 г. сарацины (арабы) захватили Иерусалим, они не тронули христианских храмов и разрешили христианам выйти из города со своим имуществом.
Все это прекрасно знал Александр Невский (многие православные монахи, свидетели дел крестоносцев, ушли в Россию). А наши демократы сегодня его поносят за то, что он не сдал Русь тевтонам. С чем же шли на Русь тевтоны? В булле от 24 ноября 1232 г. папа Григорий IХ призвал ливонских рыцарей-меченосцев идти в Финляндию «защитить насаждение христианской веры против неверных русских». В булле от 9 декабря 1237 г., после объединения Ордена меченосцев с Тевтонским орденом, этот же папа призывает организовать «крестовый поход». В походе должны были участвовать датские крестоносцы в Эстонии, тевтонцы и шведские рыцари. В этой кампании и произошла битва со шведами 1240 г. на Неве, за которую Александр получил свое почетное наименование. Он опередил немцев, которые шли на соединение со шведами. В булле от 6 июля 1241 г. Григорий IХ просит и норвежского короля присоединиться к «крестовому походу против язычников».
Это отношение к Православию и православным славянам в принципе не изменилось в Новое время, да и до сих пор — оно просто ушло в подсознание. Разве Ватикан извинился за крестовый поход против христианской Византии в 1204 г., подобно тому как извинился перед Галилеем или перед евреями за изгнание их из Испании в 1492 году?
В XIX веке Карла Великого, «очистившего» Центральную Европу от славян, назвали главной фигурой истории Запада — выше Цезаря и Александра Македонского. Когда Наполеон пошел на Россию, его назвали «воскресшим Карлом». В 1942 г. фашисты пышно праздновали 1200 лет со дня рождения «Карла-европейца», а в ФРГ кардинал из Кёльна назвал холодную войну «реализацией идеалов Карла Великого».
Враждебное отношение к православию и представление об «азиатскости» русских на Западе усилились после монгольского нашествия на Русь. Русских представляли «варварами на пороге», жителями восточной и мифологической непонятной страны. Все непонятное внушает страх и неприязнь. Казавшееся европейцам таинственным освобождение от монгольского ига и быстрое укрепление Руси лишь усилили русофобию — на Востоке вдруг неожиданно возникло огромное государство.
Тогда в Европе стало складываться ощущение восточной границы Запада, за которой находится таинственный чужой. Русофобия стала формироваться как большой идеологический миф. В первой половине шестнадцатого века автор знаменитой сатиры о Гаргантюа и Пантагрюэле, Франсуа Рабле ставил в один ряд «московитов, индейцев, персов и троглодитов».
Большие культурные силы для идейного и художественного оформления русофобии были собраны с началом первой войны России и Европы, получившей название Ливонской войны (1558-1583). Считается, что эта война окончательно обозначила для западного человека восточные пределы Европы. Европа кончалась за рекой Нарвой и Псковским (Чудским) озером. Автор первого на Руси трактата «Политика» хорват Ю. Крижанич (он ввел в оборот слово чужебесие) писал о разработке основ русофобии: «Когда пишут что-либо о русском народе, пишут, как видим, не историю, а язвительную и шутейную песнь. Наши пороки, несовершенства и природные недостатки преувеличивают и говорят в десять раз больше, чем есть на самом деле, а где и нет греха, там его придумывают и лгут».
Ливония была объявлена «восточным бастионом» цивилизации, в союзе с Ливонским орденом выступили Литва, Польша, Дания и Швеция, много наемников из всей Европы. Русские были представлены дьявольскими силами, наползающими с Востока. Можно сказать, что на этом этапе идеологи русофобии уже отдавали себе отчет в евразийской характере возникающей Российской империи. Во время Ливонской войны татарская конница составляла существенную часть русского войска, а одно время касимовский хан, чингизид Шах-Али (Шигалей) даже командовал всей русской армией.
На Западе было объявлено, что цель России в Ливонской войне — «окончательное разрушение и опустошение всего христианского мира». Был выдвинут лозунг «Священной войны» Европы против России. Тогда была создана первая развитая технология психологической войны. Было широко использовано книгопечатание и изобретен жанр «летучих листков» (листовок). Это короткие иллюстрированные тексты для массового читателя. Они были дешевы, написаны простым образным языком и охватили значительную часть населения. Для создания в листках черного образа русских были применены все художественные средства описания зла, найденные Возрождением. Главные из них такие:
Прямо или косвенно русских представляли через образы Ветхого Завета. Спасение Ливонии сравнивалось с избавлением Израиля от фараона, а Ивана Грозного сравнивали с фараоном, Навуходоносором и Иродом. Его однозначно и устойчиво определяли как тирана. Это делалось с такой частотой, что слово «тиран» стало нарицательным для определения всех правителей России в принципе. Утверждалось, что русские — это и есть легендарный библейский народ Мосох, с нашествием которого связывались предсказания о Конце Света. Говорилось, что московиты есть искаженное слово мосох: «Потому что Мосох или москвитянин означает, не больше ни меньше, как человек, который ведет страшную жизнь, напрягает, протягивает свой лук и хочет стрелять; то же делают и москвитяне». Или, у другого автора: «Нечему удивляться, так как сам народ дик. Ведь моски названы от Месха, что означает: люди, натягивающие луки». Популярным был сюжет и картинка: опричники забавляются тем, что стреляют из луков в бегающих по полю нагих девушек (да к тому же заставляют их нагибаться и ловить кур).
Вторая тема — «азиатская» природа русских. Иван Грозный изображался одетым в платье турецкого султана. Писали о его гареме из 50 жен, причем надоевших он убивал самыми изощренными способами. При изображении зверств московитов использовались те же эпитеты и метафоры, как и при описании турок, их и рисовали одинаково.
После Ливонской войны русофобия полтора века питалась наработанными штампами и мифами. Самое популярное на Западе описание России в 17 веке было сделано Олеарием, который путешествовал в поисках торгового пути в Персию. Его отчет был издан на немецком в 1647 г. и затем непрестанно переиздавался почти на всех западных языках. Олеарий писал: «Наблюдая дух, нравы и образ жизни русских, вы непременно причислите их к варварам». Затем он по шаблону осуждал русских за недостаток «хороших манер» — за то, что «эти люди громко рыгают и пускают ветры», за «плотскую похоть и прелюбодеяния», а также за «отвратительную развращенность, которую мы именуем содомией», совершаемую даже с лошадьми. Он также предупреждал будущих инвесторов, что русские «годятся только для рабства» и их надо «гнать на работу плетьми и дубинами».
Вольтер, проявлявший с 1745 г. большой интерес к Петру Великому и желавший написать историю его царствования, получил этот заказ от Елизаветы Петровны. Работа началась в 1757 г., из России Вольтеру доставлялись исторические материалы. Ломоносов писал критические замечания на текст Вольтера и готовил часть материалов, посылавшихся Вольтеру. Исправления, касающиеся фактической стороны дела, Вольтер принимал, но Ломоносов жаловался на общую тенденциозность. В смягченной форме Вольтер следовал той установке, которую выразил раньше в своей «Истории Карла XII, короля Швеции».
Там он писал: «Московия, или Россия, занимает собою север Азии и Европы и, начиная от границ Китая, протянулась на полторы тысячи лье вплоть до пределов Польши и Швеции. Однако огромная сия страна оставалась почти неизвестной в Европе, пока на ее престоле не оказался царь Петр. Московиты были менее цивилизованы, чем обитатели Мексики при открытии ее Кортесом. Прирожденные рабы таких же варварских как и сами они властителей, влачились они в невежестве, не ведая ни искусств, ни ремесел и не разумея пользы оных. Древний священный закон воспрещал им под страхом смерти покидать свою страну без дозволения патриарха, чтобы не было у них возможности восчувствовать угнетавшее их иго. Закон сей вполне соответствовал духу этой нации, которая во глубине своего невежества и прозябания пренебрегала всяческими сношениями с иностранными державами».
Дипломаты, именитые путешественники и писатели сообщали о России самые нелепые сведения. В «Записках о России» (1754), хранящихся в архиве французского МИДа, дипломат говорит о русских: «Поскольку они по натуре своей воры и убийцы, то не колеблясь совершают одно или другое из этих преступлений, если случай представится, и это в ту пору, когда они постятся и даже водки себя лишают. Именно в это время напускной набожности особенно опасно находиться на улице в двух городах, в Москве и Санкт-Петербурге; большой риск, что ограбят и даже убьют. В обычае русских убивать тех, кого грабят; в объяснение они говорят, что мертвые не болтают».
Авантюрист Казанова в своих мемуарах описывает фантастическое зрелище: в праздник Богоявления на льду Невы перед Зимним дворцом строят Иордань, где пьяный поп крестит детей, окуная их в прорубь. Уронив случайно младенца в воду, он говорит родителям: «Другого!»
Даже достоинства русских объяснялись их предосудительными отличиями от цивилизованного западного человека. Д. Дидро написал для большой книги аббата Рейналя «История двух Индий» (1780) раздел о России. Он таким образом объясняет, почему русский солдат столь отважен: «Рабство, внушившее ему презрение к жизни, соединено с суеверием, внушившим ему презрение к смерти». Поразительно, но эта формула ХVIII века почти без вариаций действовала двести лет.
В январе 1942 г. после беседы с генералом СС Йозефом Дитрихом Геббельс сделал такую запись: «От подробностей, которые Зепп Дитрих рассказывает мне о русском народе в оккупированных областях, прямо-таки волосы встают дыбом. Величайшей опасностью, которая угрожает нам на востоке, является тупое упорство этой массы. Оно наблюдается как у гражданского населения, так и у солдат. Попав в окружение, солдаты не сдаются, как это модно делать в Западной Европе, а сражаются, пока их не убьют. Большевизм только еще усилил эту расовую предрасположенность русского народа. Стало быть, мы здесь имеем дело с противником, с которым надо держать ухо остро. Что сталось бы, если бы этот противник наводнил Западную Европу, — этого человеческий мозг вообще не в состоянии представить».
А в апреле 1942 г. Геббельс писал: «Если бы в восточном походе мы имели дело с цивилизованным народом, он бы уже давно потерпел крах. Но русские в этом и других отношениях совершенно не поддаются расчету. Они показывают такую способность переносить страдания, какая у других народов была бы совершенно невозможной».
Принципиально русофобия обновилась после Отечественной войны 1812 г. Казалось бы, русская армия освободила завоеванную и униженную Наполеоном Европу. Более того, русская армия сразу же покинула оккупированную Францию и освобожденные земли Германии, что было необычно. Но тут же в столицах стали шептать, что Россия планирует создать всемирную монархию и что царь опаснее Наполеона. Стали поминать, что Наполеон перед походом в Россию сказал, что после него «Европа станет или республиканской, или казацкой».
После 1815 г. русофобия стала раскручиваться и революционными силами Европы, и реакционерами. Против России — союз хоть с дьяволом. Революционеры проклинали Россию за то, что она мало помогает монархам (которых они сами пытались свергать). Монархи — за то, что не торопится помочь им подавить революцию. В 1849 г. царь по настойчивым просьбам Австрии послал, согласно договору, войска на подавление революции в Венгрии. Эта акция ничего уже не решала, но вой поднялся всеобщий.
Справа пугал реакционный философ Кортес: «Если в Европе нет больше любви к родине, так как социалистическая революция истребила ее, значит, пробил час России. Тогда русский может спокойно разгуливать по нашей земле с винтовкой под мышкой».
Слева пугал Энгельс (да, да, Фридрих Энгельс, это не описка): «Хотите ли вы быть свободными или хотите быть под пятой России?» На попытки русских демократов воззвать к здравому смыслу неслись ругань и угрозы. Дело было не в идеологии — одинаково ненавистны были и русские монархисты, и русские демократы, а позже русские большевики.
В октябре 1942 г., когда немцы, завязнув в России, перестали быть угрозой для Англии, Черчилль написал буквально то же самое, что за сто лет до этого писал Энгельс: «Все мои помыслы обращены прежде всего к Европе как прародительнице современных наций и цивилизации. Произошла бы страшная катастрофа, если бы русское варварство уничтожило культуру и независимость древних европейских государств. Хотя и трудно говорить об этом сейчас, я верю, что европейская семья наций сможет действовать единым фронтом, как единое целое под руководством европейского совета».
Русофобия Маркса и Энгельса усиливается резко отрицательным отношением к социальным сторонам русского бытия — подавляющего большинства крестьян в населении России, длительного пребывания русского крестьянства в общине, сильного религиозного чувства (хотя и не вполне согласного с официальной Церковью), приверженностью к монархической государственности и общей негативной установкой по отношению к капитализму.
Но даже и на этом фоне явно выражается их русофобия как этническая неприязнь к русским. Это проявляется в тех работах, которые претендуют на статус непредвзятых сравнительных описаний состояния какого-то общественного института в разных странах.
В большой работе Энгельса «Армии Европы», в главе «Русская армия» (1855), разным категориям русских военнослужащих даются такие этнические характеристики, которые немыслимы при описании армий других стран. Вот несколько примеров:
«Унтер-офицеры в большинстве своем рекрутируются из солдатских сыновей, воспитанных в казенных заведениях… Это круг людей, играющих подчиненную роль, хитрых, ограниченных и эгоистичных, поверхностная образованность которых делает их еще более отвратительными; тщеславные и жадные до наживы, продавшиеся душой и телом государству, они сами в то же время ежедневно и ежечасно пытаются продать его по мелочам, если это может дать им какую-либо выгоду. Прекрасным образчиком таких людей является фельдъегерь, или курьер, сопровождавший г-на де Кюстина в его путешествии по России и удивительно хорошо изображенный им в своем отчете об этой поездке».
Никаких представительных данных для такой характеристики младших командиров русской армии Энгельс, конечно, не имел и не мог иметь. Он ссылается на впечатление путешественника, русофоба де Кюстина, о котором упоминалось выше.
А вот что говорится там же об офицерстве: «С офицерами дело обстоит, пожалуй, еще хуже… В армию попадает большое число молодых людей в чине прапорщика или поручика, все образование которых в лучшем случае состоит в том, чтобы сравнительно легко разговаривать по-французски на самые обычные темы и немного разбираться в элементарной математике, географии и истории — все это вдалбливается им просто для видимости… Вплоть до настоящего времени русские, к какому бы классу они ни принадлежали, еще слишком варвары, чтобы находить удовольствие в научных занятиях или в умственной работе (исключая интриги), поэтому почти все выдающиеся люди, служащие в русской армии, — иностранцы, или — что значит почти то же самое — «остзейские» немцы из прибалтийских губерний…
Таким образом, среди офицеров русской армии есть очень хорошие и очень плохие, но первые из них составляют бесконечно малую величину по сравнению с последними».
Характеристика солдат завершается общим выводом о русских в целом: «Основной недостаток русских солдат состоит в том, что они — самые неповоротливые в мире. Они не годятся для службы ни в легкой пехоте, ни в легкой кавалерии…
Русские, будучи подражателями во всем, выполнят все, что им прикажут, или все, что их заставят сделать, но они не сделают ничего, если им придется действовать на свою ответственность. И действительно, этого трудно ожидать от тех, кто никогда не знал, что такое ответственность, и кто с такой же покорностью пойдет на смерть, как если бы ему было приказано качать воду или сечь своего товарища».
В начале ХХ века русофобия распространилась в интеллектуальной элите России — влиятельной части гуманитарной и творческой интеллигенции. В то время марксизм овладел практически всем общественным сознанием русского образованного слоя. Это была первая мировоззренческая система, в которой на современном уровне ставились основные проблемы бытия, свободы и необходимости. Даже тягу к религиозной философии в России начала века пробудил именно марксизм. В свое время марксистами были не только религиозные искатели, но даже и такие правые лидеры кадетов, как П. Струве и А. Изгоев.
Как только на русском языке появился первый том «Капитала» (1872), он сразу завоевал умы интеллигенции. Правая газета «Киевлянин» с удивлением писала, что «у нас многие тысячи лиц увлекаются Марксом, несмотря на трудности усвоения его работ и необходимую для этого подготовку». Как вспоминает меньшевичка Лидия Дан (сестра лидера меньшевиков Мартова), в 90-е годы ХIХ в. для студента стало «почти неприличным» не стать марксистом.
Установки Маркса и Энгельса в отношении русских оправдывали сдвиг к русофобии. После крестьянских волнений 1902-1907 гг. либеральная элита качнулась от «народопоклонства» к «народоненавистничеству». Красноречивы установки И. А. Бунина, который обладал большим авторитетом и как писатель, и как «знаток русского народа». Он говорил о русских: «От дикости в народе осталось много дряни, злобности, зависти, жадности. Хозяйство мужицкое как следует вести не умеют. Бабы всю жизнь пекут плохой хлеб. Бегут смотреть на драку или на пожар и сожалеют, если скоро кончилось. По праздникам и на ярмарках в бессмысленных кулачных боях забивают насмерть. Дикий азарт. На Бога надеются и ленятся. Нет потребности улучшать свою жизнь. Кое-как живут в дикарской беспечности. Как чуть боженька не уродил хлеб — голод».
Был оживлен и антирусский миф, который гласил о «рабской душе» русских. Часто поминали фразу из романа Чернышевского: «Жалкая нация, нация рабов, сверху донизу — все рабы». Ленин писал в 1913 г. о реформе 1861 г.: «Теперь, полвека спустя, на русских осталось гораздо больше следов рабства, чем на неграх [в США]. И даже было бы точнее, если бы мы говорили не только о следах, но и об учреждениях».
Ранее и сам Маркс оценивал эту реформу отрицательно: «Одни говорят, что Россия, благодаря освобождению крестьян, вступила в семью цивилизованных народов… Так вот, что касается освобождения крестьян в России, то оно избавило верховную правительственную власть от противодействия, какое могли оказывать ее централизаторской деятельности дворяне. Оно создало широкие возможности для вербовки в свою армию, подорвало общинную собственность русских крестьян, разъединило их и укрепило их веру в царя-батюшку. Оно не очистило их от азиатского варварства, ибо цивилизация создается веками».
Октябрьская революция вызвала взрыв ненависти к русскому простонародью. Бунин писал в книге «Окаянные дни»: «А сколько лиц бледных, скуластых, с разительно ассиметричными чертами среди этих красноармейцев и вообще среди русского простонародья, — сколько их, этих атавистических особей, круто замешанных на монгольском атавизме! Мурома, Весь, Чудь белоглазая…».
Русофобия российской элиты подкреплялась русофобией Запада. Даже Керенский, масон и западник, так начинал в эмиграции в 1942 г. свою рукопись «История России»: «С Россией считались в меру ее силы или бессилия. Но никогда равноправным членом в круг народов европейской высшей цивилизации не включали… Нашей музыкой, литературой, искусством увлекались, заражались, но это были каким-то чудом взращенные экзотические цветы среди бурьяна азиатских степей».
Кстати, это взаимопонимание в русофобии не исчезло даже после Великой Отечественной войны, когда наш народ представлял собой «нацию инвалидов и вдов». Вот что пишет (в эмиграции) любимая нашими демократами писательница Н. Берберова в 1947 г. Керенскому: «Для меня сейчас «русский народ» это масса, которая через 10 лет будет иметь столько-то солдат, а через 20 — столько-то для борьбы с Европой и Америкой… Что такое «его достояние»? Цепь безумств, жестокостей и мерзостей… Одно утешение: что будущая война будет первая за много десятилетий необходимая и нужная».
Как они ждали, чтобы начавшаяся холодная война переросла в горячую! Советские люди полной мерой хлебнули этнической ненависти к «совку», за которой скрывалась классическая русофобия, в годы перестройки и в начале 90-х годов.
Все это надо знать и относиться к этому хладнокровно. Есть в западной мысли и в среде наших западников такой застарелый комплекс. Он всем мешает и бывает очень опасен. Надо его спокойно изживать, вытаскивать из подсознания ушибленных русофобией европейцев.
И не позволять последователям всяких гайдаров разрушать наш ВПК. Он пока что является лучшим лекарством от русофобии.
Специально для любителей первоисточников сообщаю, что в статье ВСЁ базируется на документальной основе. Но при этом статья – не научная публикация, которую следует ОБЯЗАТЕЛЬНО сопровождать библиографическим списком использованной литературы.
Если у кого-то возникнет желание «дойти до самой сути», он это может сделать без всяких проблем, обратившись к упоминаемым в статье первоисточникам.
