Серия «Аким - Ведун из Лесогорья»

Утро в Лесогорье начиналось очень рано, когда первые лучи солнца осторожно пробивались сквозь кроны вековых деревьев, рассыпаясь золотистыми пятнами по покрытой мхом земле. Лесогорье всегда славилось красивыми лесами, а также чистым и большим озером, которое манило не только рыбаков из соседних сёл и города, но и тех, кто искал уединения и покоя.Это утро было важно для Акима — он должен был начать обучение ремеслу у плотника Фёдора. Прежде чем перейти к своим делам он всегда навещал свою бабушку но сегодня, войдя в дом, он застыл на пороге. Каково же было его удивление, когда он увидел, что печь не топлена, а привычные утренние звуки отсутствовали: ни скрипа половиц, ни шуршания бабушкиных шагов. Только лёгкий запах старого дерева и гаснущей золы напоминал, что здесь недавно кто-то был.

— Бабушка, ты дома? — с тревогой позвал Аким, осматривая тёмные углы. Солнечный свет, пробиваясь через узкие окна, создавая длинные, призрачные тени. Они двигались, словно отдалённое эхо шагов в пустых комнатах.

В коридоре рядом с бабушкиной комнатой он замер, услышав странный звук. Это было нечто большее, чем просто мяуканье их кошки Нюськи. Звук был протяжным, будто кошка жалобно предупреждала об опасности. Шкрябание когтей по деревянному полу доносилось неравномерно, словно Нюська пыталась выцарапать что-то из-за двери или... наоборот, не дать чему-то выйти. Аким осторожно подошёл ближе. Кошка, выгнув спину, смотрела прямо на него, а потом за его спину, туда, где свет падал особенно слабо. И тогда он услышал это — тихий, едва различимый шорох, будто кто-то тенью скользнул по коридору.

Аким, замерев, несколько мгновений смотрел на кошку. Она выглядела напуганной, её шерсть стояла дыбом, а глаза, широко раскрытые, будто отражали нечто, чего он не мог видеть. Ему стало не по себе: за спиной, где, казалось, никого не должно было быть, всё ещё звучал тихий шорох, похожий на лёгкое касание ткани о пол.

— Бабушка? Это ты? — голос его сорвался на шёпот. Но ответа не последовало. Лишь шорох стал чуть громче, переходя в какой-то странный звук, напоминающий скрип... или вздох.

Он сделал шаг вперёд, а потом ещё один, пока не оказался у двери в бабушкину комнату. Нюська бросилась прочь, исчезнув в тени дома. Дверь, наполовину приоткрытая, тихо покачивалась, как будто кто-то только что прошёл внутрь. Аким задержал дыхание и толкнул дверь.

Комната была пуста. Половик у кровати был сбит в сторону, будто по нему кто-то резко прошёл. На кровати, где всегда лежала бабушкина любимая шаль, ткань была небрежно смята, как будто её сорвали в спешке. Воздух в комнате был странным — плотным, будто от старого сырого дерева, и чуть тёплым, несмотря на утренний холод.

Аким подошёл ближе к кровати, чувствуя, как его сердце ускоряет ритм. Он опустил взгляд на пол и вдруг заметил это: отпечатки. Они выглядели как следы босых ног, но слишком больших, чтобы принадлежать бабушке. Следы уходили к окну и обрывались прямо под ним. Стекло было закрыто, но створка выглядела так, будто её недавно открывали. На подоконнике — царапины, словно от когтей или ножа.

Внезапно сзади послышался резкий звук — что-то упало. Аким резко обернулся, пытаясь разглядеть, откуда доносился шум. Из кухни тянулся тёмный, прохладный коридор, и в его глубине мелькнуло что-то, едва уловимое — словно краешек движения. Это был силуэт, но настолько расплывчатый, что, возможно, ему это только показалось. И всё же внутри у него похолодело.

Собравшись с духом, Аким тихо, но твёрдо проговорил:
— Кто здесь?

Его голос разлетелся по дому, но в ответ вновь было только молчание. Вдруг в тишине раздался шёпот. Он был тонкий, словно слова произносили слишком быстро, чтобы их разобрать. Шёпот будто тёк по стенам, закручивался в уголках комнаты, и в какой-то момент Акиму показалось, что он различил своё имя.

— Аким...

Эхо этого звука заставило его задрожать. Он оглянулся на бабушкину комнату, где воздух стал ещё более тягучим. Решив, что ждать больше нельзя, Аким бросился обратно в коридор. Надо было найти бабушку, но дом казался каким-то чужим, как будто стены слегка сдвинулись, а двери находились не там, где прежде.

Тогда он заметил что-то новое. На полу, прямо в центре кухни, стояла деревянная игрушка — бабушка подарила её ему в детстве. Но он точно помнил, что она всегда лежала в сундуке. Игрушка была вырезана в форме странного зверя с длинным хвостом и острыми ушами. Сейчас она будто смотрела прямо на него. Рядом с игрушкой лежал свёрток из ткани. Аким подошёл ближе и развернул его. Внутри был клочок бумаги.

На ней, грубыми, рваными буквами, будто написанными дрожащей рукой, стояло:
"Не ходи за мной. Жди до ночи."  Мысли начали появляться одна за другой “Кто оставил эту записку?” “Кто-то другой заходил в дом или это бабушка в спешке написала?”

Аким, стоя в кухне с запиской и странной игрушкой в руках, обернулся, услышав, как тихо скрипнула входная дверь. Он замер, сердце билось так, будто готово было выпрыгнуть из груди. На пороге стояла бабушка. Её тёмный платок был сдвинут на плечо, а в руке она держала небольшой узелок, словно только что вернулась с дороги.

— Ах, внучек, ты меня чуть не испугал! — сказала она, чуть улыбнувшись, но в её голосе слышалась лёгкая усталость. Она ловко перешагнула порог и кивнула на печь. — А что это у нас печь до сих пор холодная? Разве ты не знаешь, что в такой мороз в доме без огня нельзя? Я-то надеялась, что ты мне поможешь...

Аким бросил взгляд на печь, потом снова на бабушку. Но слова застряли у него в горле. Вопросы роились в голове, и самый главный из них не давал покоя: где она была и почему в доме происходило что-то странное?

— Бабушка... где ты была? — наконец выдохнул он.

Старушка, будто не услышав вопроса, аккуратно развязывала свой узелок, доставая оттуда какие-то травы. В воздухе сразу распространился терпкий аромат сушёного зверобоя и ещё чего-то, что Аким не узнал.

— У соседки я была, у Марьи. — Бабушка быстро взглянула на него, потом вернулась к своим травам. — У неё-то беда. Говорю ей: ты же знаешь, я могу помочь. А она всё боится, всё стесняется. Вот и пришлось к ней утром идти.

Аким нахмурился. Он знал, что бабушка иногда помогала людям в деревне, собирала травы, делала настойки, лечила. Но сегодня всё казалось слишком странным.

— А почему ты не сказала мне, что уходишь? Я тебя звал, а дома тишина, и... — Он замялся, подыскивая слова, но решил продолжить: — Бабушка, я видел что-то странное.

Старушка подняла на него взгляд, но её лицо оставалось спокойным.

— Странное? Ты чего, внучек? — Она сделала шаг ближе, взяла его за руку. — Дом старый, шорохов тут хоть отбавляй. Да и кошка твоя, Нюська, знает, как напугать.

— Нет, бабушка, это было не кошка. — Аким вытянул записку. — Вот это. Ты писала?

Старушка взглянула на клочок бумаги, и её брови слегка нахмурились. Но выражение лица оставалось будто слегка отстранённым.

— Что за глупости, внучек? Какие записки? — Она махнула рукой и быстро заговорила: — Ты меня лучше послушай. Ты ведь сегодня должен к Фёдору идти, а дом без печи оставил. Это как? Я-то на тебя надеялась.

— А игрушка? — Аким упрямо поднял деревянного зверька. — Ты её ведь в сундуке хранила. Как она оказалась на полу?

На это бабушка лишь пожала плечами.

— Ветер, может, сундук открыл. Или ты сам уронил, а не помнишь. Ну что ты, внучек? У тебя же голова сегодня другим должна быть занята.

Аким не знал, что ответить. Бабушка явно не хотела говорить на эту тему. Она быстро сложила травы в угол у печи и уже достала из ящика спички.

— Вот, бери. Помоги-ка мне разжечь. А потом — марш к Фёдору. Ты не можешь первый день у мастера пропустить.

Он почувствовал, как внутри всё кипит от вопросов, но её мягкий, уверенный голос будто убаюкивал. Да, печь нужно затопить. Да, Фёдор ждёт. Но тот шёпот, те странные следы и это ощущение, что за ним кто-то наблюдает... Всё это никак не отпускало.

— Ладно, — наконец пробормотал Аким, беря спички.

Но когда он подошёл к печи и начал укладывать дрова, он заметил, что бабушка снова стоит у окна и смотрит куда-то вдаль, будто кого-то ожидая. Её лицо на мгновение показалось Акиму напряжённым, почти тревожным. Когда она заметила, что он смотрит на неё, её губы растянулись в тёплой улыбке.

— Всё будет хорошо, внучек, — сказала она мягко. — Главное — делай своё дело. Остальное не твоё.

Но её слова не успокоили его. Ему казалось, что она что-то скрывает. И теперь он чувствовал: сегодняшнее утро — лишь начало чего-то гораздо большего.

Когда Аким медленно укладывал в печь поленья, старательно раздувая угли. Печь была большая, глиняная, с гладкой, потрескавшейся от времени побелкой. Тепло начинало мягко растекаться по комнате, отгоняя утреннюю сырость. Но сам Аким не чувствовал этого уюта: он слишком часто бросал взгляд на тёмный коридор. Свет из кухни не доходил до его конца, и тени, что там клубились, казались ему особенно густыми.

Каждый раз, когда он смотрел туда, ему мерещилось движение — словно кто-то проскользнул за углом, скрипнула старая половица или тихо задребезжала створка окна. Но всякий раз, когда он замирал, напрягая слух, дом окутывала тишина, нарушаемая лишь треском поленьев в печи.

— А ну, хватит глазеть! — Бабушка Евдокия, заметив его беспокойство, сердито покачала головой. Она сидела за деревянным столом, перебирая сушёные травы и разлаживая их по стопкам. Тяжёлый запах полыни и чабреца наполнял комнату. — Ты бы лучше печь растопил да к Фёдору собрался. Уж и утро прошло почти!

Аким вздохнул, отводя взгляд от коридора, но все равно чувствовал, как где-то за его спиной, за пределами света, что-то незримо присутствует.

— Бабушка, — осторожно заговорил он, не прекращая своей работы. — А тебе ничего не показалось странным..., что то сегодня утром?

Евдокия подняла на него взгляд, её серые глаза смотрели спокойно, но в них мелькнула тень досады.

— Странным? — переспросила она, старательно перевязав пучок трав верёвкой. — Странно то, что внук у меня ходит, как сонный, и сам не знает, чего боится.

— Но записка... игрушка... — начал было Аким, но бабушка резко махнула рукой.

— Игрушка да записка! Что ты выдумываешь? Дом старый, да и ветром могло чего наделать. Ты бы лучше к Фёдору думал, а не голову себе чепухой забивал. — Она поднялась из-за стола и подошла к печи, проверяя рукой жар. — А теперь иди, внучек, не медли. Работу плотника не ждут, а ты должен учиться.

Она подвела его к двери, быстро набросив на его плечи тяжёлую шерстяную куртку. Её движения были резкими, как будто она торопилась, чтобы он ушёл.

— Но, бабушка... — попытался возразить Аким, но Евдокия не дала ему продолжить, мягко, но твёрдо подталкивая его к выходу.

— Нечего, внучек, болтать. Зима близко, а тебе ремеслу учится нужно. Плотник в деревне — человек важный, руки тебе за это спасибо скажут.

Когда он уже стоял на крыльце, она вдруг добавила, глядя ему прямо в глаза:

— И не крути головой попусту. То, что тебе кажется, — не всегда правда.

Аким хотел было спросить ещё что-то, но бабушка закрыла дверь, оставив его одного перед пустой тропой.

Тропа вела через лес. Аким шагал по лесной тропе, ведущей к дому плотника Фёдора. Утро было свежее, но уже не холодное. Над землёй клубился лёгкий туман, оставшийся после ночной прохлады. Влажные листья деревьев поблёскивали на солнце, которое только-только поднялось над верхушками сосен. Аким шёл по лесной тропе, уткнувшись взглядом в землю, и совсем не замечал, как вокруг медленно расцветает осеннее утро. Лёгкий ветер шевелил багряно-жёлтую листву, некоторые листья плавно опускались ему под ноги, смешиваясь с влажной землёй и россыпью хвои. Воздух был прохладным, напоённым запахом прелой листвы, смолы и лёгкой дымкой далёкого костра. Но ни утренняя свежесть, ни солнечные блики, пробивающиеся сквозь кроны, не могли вырвать его из мыслей.

Он снова и снова прокручивал в голове утренние события: странная записка, игрушка, бабушкина уклончивость. «Почему она ничего не сказала? — думал Аким, невольно сжимая кулаки. — И что это за шорохи? Она ведь точно что-то знает!»

Внезапно его размышления прервал грубый скрип двери. Подняв голову, он обнаружил, что уже стоит перед мастерской Фёдора. Большая, крепкая постройка из сосновых брёвен будто нависала над ним. Под крышей, у стены, покачивались связки инструментов, привязанных к столбам: пилы, топоры, рубанки. В воздухе пахло свежей древесиной, маслом и чем-то терпким, похожим на воск.

На крыльце стоял сам Фёдор. Высокий, с мощными плечами, он казался огромным рядом с тонкими соснами, окружавшими дом. Его взгляд под густыми бровями был тяжёлым, пристальным, словно смотрел прямо в душу.

— Ну и где тебя носило? — громко спросил он, уперев руки в бока. Его голос прозвучал сурово, как удар молота.

Аким замялся, потупив взгляд.

— Простите, дядь Фёдор... я немного задержался, — пробормотал он, переминаясь с ноги на ногу.

— "Немного", говоришь? — глухо отозвался плотник, шагнув с крыльца. Его сапоги скрипнули по доскам, и он оказался прямо перед Акимом. — Так, значит, в первый же день решил прийти, когда тебе вздумается? А ты знаешь, парень, что такое дисциплина? Если я людей ждать буду, ни одной избы к зиме не поднимем.

Аким покраснел, чувствуя, как под тяжёлым взглядом наставника язык едва шевелится.

— Простите, — пробормотал он снова, отчаянно подыскивая слова. — Это больше не повторится... Я... Я всё наверстаю! Только дайте мне шанс!

Фёдор прищурился, изучая его, будто пытаясь понять, искренни ли его слова. Затем тяжело вздохнул.

— Ладно, будем считать, что это первый и последний раз. Но если ещё раз опоздаешь, искать себе нового учителя будешь. Понял?

Аким быстро закивал, радуясь, что суровый плотник дал ему шанс.

— Ну что ж, хватит болтать, за работу! — Фёдор повернулся и махнул рукой, указывая на деревянный навес рядом с мастерской.

Под навесом стояли козлы с уложенными на них досками и брёвнами. Тут же лежали инструменты: топоры, рубанки, стамески, строгальные ножи. Всё было ухоженным, блестело на солнце, как новенькое.

— Сначала покажу тебе, как дерево обрабатывать, — сказал Фёдор, взяв в руки широкий рубанок. — Это основа всего. Если доска ровная, то и дом стоять будет крепко. Смотри внимательно, да повторяй за мной.

Он ловко поставил рубанок на край широкой сосновой доски и провёл по ней с усилием. С влажным, приятным скрипом тонкая стружка свернулась в длинную, упругую спираль и упала к его ногам.

— Видишь? Не тяни, не дави слишком сильно. Сначала руку поставь правильно, чтобы рубанок не гулял.

Аким, восхищённый ловкостью Фёдора, кивнул и взял в руки другой рубанок, чуть поменьше. Под руководством плотника он попробовал повторить его движения. Сначала рубанок скользнул неверно, оставив на доске кривую линию.

— Эх, не так! — раздался строгий голос за его спиной. — Не крути запястье, держи уверенно, но не жми.

Фёдор взял его руку, поправил её положение и ещё раз показал движение. Аким попробовал снова. На этот раз всё получилось: гладкая, тонкая стружка послушно свернулась кольцом.

— Вот так, — кивнул Фёдор. — Смотри, учись, да запоминай. И не думай, что всё сразу выйдет. У нас тут не игрушки, а дело серьёзное.

Аким сосредоточенно кивнул, стараясь не упустить ни одного движения. Хотя утренние события всё ещё не отпускали его мысли, сейчас он чувствовал: труд и учение отвлекают, пусть даже ненадолго.

Аким старательно водил рубанком по широкой доске, чувствуя, как под руками послушно скручиваются длинные стружки. Его внимание всё больше сосредотачивалось на работе: он пытался угадать, как правильно держать угол инструмента, чтобы доска получилась идеально гладкой. Фёдор одобрительно кивал, когда у Акима получалось, и не скупился на строгие замечания, когда что-то шло не так.

— Не жми слишком сильно! — прикрикнул Фёдор, поправляя его руку. — Сила тут не главное. Смотрю, умный ты, а вот руки ещё деревянные. Но это дело наживное.

Аким улыбнулся краешком губ, ощущая, как плотникова похвала немного разгоняет утреннюю тревогу. С каждой минутой он всё больше погружался в труд, забывая о странной записке и зловещих тенях.

Но едва он подумал, что беспокойство прошло, его словно окатило ледяной водой. Где-то за стеной мастерской, совсем рядом, послышался тихий шорох. Аким резко замер, сжимая рубанок, и настороженно посмотрел в сторону двери.

Фёдор, не заметив его состояния, продолжал что-то объяснять:

— А теперь, если доску обработал, попробуй вымерять ровно. Держи линейку, смотри, чтобы везде одинаково... — Он говорил ровным, уверенным голосом, который почти заглушил звук снаружи.

Но Аким уже не слушал. Его сердце застучало быстрее. «Точно такой же звук был утром», — мелькнула мысль, а по спине пробежали мурашки.

Он украдкой оглянулся, но за широкими брёвнами мастерской ничего не было видно. Может, это просто ветер? Но странное чувство, будто за ним кто-то следит, снова поселилось где-то глубоко в груди.

— Ты чего застыл? — резко бросил Фёдор, нахмурив брови. — Не зря же тебя сюда звал. Или опять в облаках витаешь?

— Нет-нет... Я... ничего, — пробормотал Аким, возвращаясь к работе.

Но теперь его движения стали неловкими, руки дрожали. Он всё чаще оглядывался через плечо, пытаясь поймать то, что, казалось, пряталось за стенами. Раз или два ему даже показалось, что за окном мелькнула тень, но каждый раз, когда он всматривался, там было пусто.

Когда Аким чуть отошёл к стене, чтобы принести инструмент, он заметил что-то странное. На полу мастерской, в углу, лежало... маленькое кольцо стружек, завёрнутое так аккуратно, будто кто-то специально сложил его. Он нахмурился. Такую форму могли придать только руками, но он точно не делал этого.

— Дядь Фёдор, — осторожно позвал он, указывая на находку.

— Что? — Плотник даже не повернулся, продолжая строгать доску.

— А вы... Вы это здесь оставляли?

— Что оставлял? — буркнул Фёдор, оглянувшись и заметив, куда он показывает. — Да мало ли! Ты не смотри, а работай. Инструменты на место клади, у нас ещё есть работа.

Аким хотел возразить, но плотник махнул рукой, показывая, что разговор окончен. У него не было времени на пустяки.

Через несколько минут всё повторилось: едва Аким снова взялся за работу, у окна послышался слабый скрежет, как будто по стеклу кто-то провёл ногтем. Аким замер, его сердце бешено заколотилось. Он бросил взгляд на Фёдора, но тот даже не вздрогнул.

«Неужели он не слышит?» — подумал Аким, стараясь не смотреть в окно, хотя всё тело напряглось от желания обернуться.

Фёдор, не замечая состояния ученика, продолжал говорить.

— Работай ровно, не спеши. Тут главное — терпение. Вот запомни: дисциплина — всему голова. Без неё ты ничего в жизни не добьёшься.

Когда солнце начало опускаться ниже, Фёдор выпрямился, потянулся и посмотрел на Акима с прищуром.

— Ну что, хватит на сегодня. Работу твою вижу: кое-что умеешь, но ещё много учиться надо. Только гляди, чтоб завтра без опозданий, понял?

— Понял, — быстро кивнул Аким, стараясь казаться спокойным.

— Ладно, иди. И запомни, парень, дисциплину я ценю. Если будешь опаздывать, или голова твоя витает в облаках, не обижайся, если за порог выставлю. Ученики мне нужны серьёзные.

Фёдор жестом отправил его к выходу, а сам вернулся к работе.

Аким вышел из мастерской, но мысли не отпускали его. Звуки, странная тень, эта аккуратно сложенная стружка в углу — всё это казалось слишком похожим на то, что он пережил утром. Однако теперь он понимал: что бы это ни было, Фёдор ничего не замечал.

Стоя на тропе, ведущей домой, Аким ещё раз оглянулся на тёмные окна мастерской. Где-то в глубине его души росло странное ощущение, что это повторение — не случайность.

Аким медленно шёл по тропе домой, чувствуя, как странное беспокойство всё сильнее сжимает его грудь. Над головой клубились густые облака, солнце почти скрывалось за горизонтом, окрашивая небо в багряные тона. Тропинка, ведущая к дому, была усеяна опавшими листьями, которые шуршали под его сапогами. Вдалеке кричали вороны, их резкие голоса словно подчёркивали наступающий вечер.

Дом бабушки Евдокии показался ему в сумерках уже знакомым островком уюта: крыша, почерневшая от времени, покоилась под небольшим слоем мха, а труба, как обычно, весело курилась тонкой струйкой дыма. Вдоль стены висели пучки засушенных трав — ромашка, чабрец, зверобой — запахи которых смешивались с сыростью осеннего воздуха.

Однако вместо того чтобы найти бабушку в доме, Аким заметил свет, исходивший из небольшой пристройки позади дома. Эта пристройка, которую в округе называли "целительской избой", служила для бабушкиного ремесла знахарки. Евдокия часто принимала там посетителей: одни приходили за травами, другие — за советами, а кто-то — за последней надеждой в болезнях.

Любопытство пересилило усталость, и Аким подошёл ближе. Сквозь слегка приоткрытую дверь он увидел бабушку, которая возилась с травами у большого деревянного стола. За столом сидела соседка, старая Марфа, известная на селе своим крутым нравом. Её лицо было бледным, а кашель, который время от времени сотрясал её худое тело, звучал болезненно громко.

— Вот, матушка, пей по глоточку утром да вечером, — говорила Евдокия, осторожно ставя на стол глиняную кружку с тёплым отваром. — А ещё эти травы в мешочек сложи и под подушку клади. Сон наладится, да и силы прибудут.

— Спасибо тебе, Дуня, дай Бог здоровья, — прошептала Марфа, бережно держа кружку в дрожащих руках.

Аким не стал мешать и тихо отошёл от пристройки. «Пусть бабушка занимается своим делом», — подумал он. Вместо этого он решил не терять времени зря и заняться хозяйством.

Войдя в дом, Аким почувствовал привычный уют. Внутри всё было так, как он оставил утром. Низкие потолки поддерживались массивными деревянными балками, стены украшали охапки трав, которые бабушка сушила для своих лекарств. В углу стояла большая печь с медным самоваром, рядом — лавка, на которой лежали стопки аккуратно сложенных тканевых платков.

На столе в центре комнаты, покрытом вышитой скатертью, стояли деревянные миски с хлебом, небольшая крынка молока и сушёные ягоды. В углу едва слышно мурлыкала кошка Нюська, свернувшись клубком на коврике.

Аким снял с себя потрёпанную куртку и повесил её на крюк у двери. Он взглянул на печь и решил, что лучше сразу растопить её, чтобы к приходу бабушки дом был тёплым. Засучив рукава, он начал подкладывать поленья и раздувать огонь.

Едва огонь в печи разгорелся, как в доме начало происходить нечто необъяснимое.

Сначала Аким заметил, что кошка Нюська резко подняла голову и уставилась на дверь. Её глаза расширились, шерсть на спине встала дыбом, а хвост нервно подёргивался.

— Нюська, ты чего? — спросил Аким, но кошка только зарычала, низко, почти по-собачьи, и юркнула под лавку.

Затем он услышал тихий скрип, раздавшийся из коридора. Оглянувшись, Аким заметил, что дверь в чулан, где бабушка хранила старые вещи, медленно приоткрылась, хотя он точно помнил, что закрыл её утром.

— Бабушка? Это ты вернулась? — спросил он громко, но в ответ было только молчание.

Тут же из чулана донёсся слабый шорох, как будто кто-то двигал старую одежду или рыскал по полкам. Аким почувствовал, как его сердце учащённо забилось. Он подошёл ближе, взяв со стола тяжёлую деревянную ложку, как будто это могло его защитить.

— Кто здесь? — голос его дрогнул, но он всё же толкнул дверь чулана.

Внутри всё выглядело, как обычно: плетёные корзины с травами, связки сушёных кореньев, старый сундук, накрытый плотным полотном. Но стоило ему заглянуть в сундук, как он заметил внутри аккуратно сложенную игрушку — ту самую деревянную фигурку, которую он нашёл утром. Рядом лежал маленький свёрток бумаги, на которой дрожащей рукой было выведено:

«Это только начало. Берегись.»

Аким резко захлопнул сундук и выскочил из чулана. Его дыхание сбилось, он сел на лавку, чувствуя, как руки дрожат.

В этот момент дверь распахнулась, и в дом вошла бабушка Евдокия. На её лице был усталый, но спокойный вид, а в руках она держала мешочек с травами.

— Чего это ты такой бледный, Аким? Всё в порядке?

Аким открыл рот, чтобы рассказать, но вдруг понял, что не знает, с чего начать. И как объяснить ей, что странное утро теперь повторилось и вечером?

Помощь бабушки Евдокии

Евдокия, едва переступив порог, сразу заметила состояние внука. Его лицо побледнело, а взгляд был устремлён куда-то в пустоту, словно он пытался осмыслить происходящее. Она подошла к нему и мягко коснулась плеча.

— Акимушка, что случилось? — спросила она, опуская мешочек с травами на стол.

Аким попытался объяснить:

— Бабушка... я... чулан... — слова путались, но он всё же сумел выдавить: — Игрушка, записка... они опять здесь.

Евдокия внимательно посмотрела на него, потом быстро подошла к чулану. Её движения были уверенными, но в глазах мелькнуло беспокойство.

— Показывай, где ты это видел, — строго сказала она.

Аким указал на сундук. Бабушка открыла его с осторожностью, словно ожидая увидеть что-то неладное. Когда она развернула свёрток, её лицо на мгновение омрачилось, но она тут же справилась с собой.

— Хм... Игрушка, говоришь? И записка. — Она задумчиво покачала головой. — Ну, видно, шутник какой-то решил нас испытать.

Аким нахмурился:

— Но, бабушка, ты же понимаешь... это не шутки.

Евдокия прищурилась и, не говоря ни слова, закрыла сундук. Она повернулась к нему и мягко, но твёрдо сказала:

— Слушай меня, внучек. Бывало, что и пострашнее случалось. Но главное — не бояться. Тёмные силы питаются страхом, помни это. А сейчас давай-ка сделаем так: я поработаю с травами, окурю дом, а ты мне поможешь. Вместе разберёмся.

Евдокия достала из сундука небольшую связку сушёного зверобоя и полыни.

— Полынь — от всякой нечисти, — объяснила она, скручивая травы в крепкий узел. — А зверобой прогоняет плохую силу и на сердце покой приносит.

Аким заглянул внутрь и увидел, как Фёдор стоял за верстаком, аккуратно выпиливая деталь из массивной доски. Его движения были точными, почти механическими, и казалось, что древесина сама поддаётся его рукам.

— Рано сегодня, — заметил Фёдор, не поднимая глаз. — Так-то лучше. Запомни: кто первым берётся за дело, тот всегда в выигрыше.

— Доброе утро, дядя Фёдор, — ответил Аким, стараясь говорить уверенно. — Я готов к работе.

Фёдор кивнул, убрал пилу и показал рукой на стол:

— Сегодня учиться будешь соединять детали. Просто стругать — это полдела. А вот чтобы собрать из дерева что-то надёжное, надо знать, как оно срастается.

Фёдор достал два куска древесины и показал на них рубанком:

— Смотри. Чтобы сделать крепкое соединение, нужна ровность. Точно срезанная кромка, чтобы одна часть плотно легла на другую.

Он показал на заготовку с аккуратно вырезанным шипом и пазы.

— Это соединение шип-паз. Самое простое, но и самое надёжное. Теперь твоя очередь.

Аким взял в руки заготовку и рубанок. Руки слегка дрожали, но он попытался успокоиться. Первые движения были неуверенными: рубанок то застревал, то соскальзывал, оставляя лишние борозды.

— Нет-нет, ты не пилишь, а направляешь, — вмешался Фёдор. Он пододвинулся ближе, взял руки Акима в свои и показал правильное движение: лёгкое давление, плавный ход. — Дерево любит мягкость, не ломай его.

С каждым повтором движения становились увереннее. Постепенно из грубого куска начала вырисовываться ровная кромка, и Фёдор наконец удовлетворённо кивнул:

— Вот теперь похоже на дело.

Когда дело дошло до вырезания паза, у Акима не сразу получилось сделать точные линии. Один из пазов оказался слишком широким, и шип не входил плотно.

— Что ж, теперь сам скажи, что тут не так, — строго спросил Фёдор.

Аким внимательно посмотрел на заготовку:

— Паз слишком глубокий и широкий.

Фёдор кивнул.

— Верно. А теперь подумай, почему это плохо?

— Соединение будет шатким, и деталь может выпасть, — ответил Аким, вспоминая слова наставника.

— Вот видишь, соображаешь. Но запомни: лучше сразу делать правильно, чем потом исправлять. Дерево не любит, когда его портят.

Фёдор показал, как можно исправить ошибку, заполнив лишний зазор деревянной вставкой, и велел Акиму повторить процесс с новой заготовкой.

Когда солнце поднялось выше, в мастерской стало теплее. Плотник остановил работу, подал знак Акиму, чтобы тот сел отдохнуть.

— Перекусить не помешает. Тяжёлый труд требует сил, — сказал он, доставая из сундука хлеб и кусок солёного мяса.

Аким, следуя его примеру, развязал свой мешочек. Бабушка положила туда ломоть хлеба, кусочек сыра и горсть сушёных ягод.

За едой Фёдор ненадолго разговорился.

— Ты ведь мальчишка не глупый. Учись как следует. Ремесло плотника — оно, может, не самое простое, зато везде ценится. Дом построить, мост сколотить, сани починить — это в каждом селе нужно. А дисциплина, — добавил он с особым нажимом, — это первый шаг к настоящему мастерству.

Аким только кивнул, не решаясь перебивать наставника.

После обеда Фёдор поручил Акиму более сложную задачу: вырезать несколько одинаковых деталей для будущей скамьи.

— Тут важно не только соединение, но и точность в размерах. Если одна деталь будет короче другой, вся работа насмарку.

Аким взял линейку и угольник, которые висели на стене мастерской, и тщательно отмерил каждую заготовку. Теперь он работал более уверенно, стараясь повторить утренние уроки. Его рубанок двигался ровно, без рывков, а резец ложился точно по линиям.

Фёдор, наблюдая за ним издали, кивнул, но не стал подходить. Ему важно было, чтобы Аким научился справляться сам.

К концу дня, когда последние лучи солнца начали проникать сквозь окна мастерской, Аким закончил заготовки и сложил их на стол.

— Молодец, — коротко сказал Фёдор, осмотрев работу. — Видишь, если голова работает вместе с руками, дело спорится.

Он убрал инструменты на место и добавил:

— Завтра будем собирать. Сложнее, но и интереснее. А теперь ступай домой.

Аким вышел из мастерской, чувствуя приятную усталость в руках и лёгкую гордость за проделанную работу. Осенний вечер был тихим, и дорога домой казалась короче, чем утром.