Это нечто вроде открытого письма. Я не знаю, как их писать. Скорее всего, стоит начать с того, что я нахожусь в СИЗО #, где ко мне относятся не так уж плохо: сотрудники органов пока меня ни разу не избили, чему я неимоверно рад. Никто даже не давил на меня при допросах. Наверное, в деле есть только один подозреваемый, а меня держат в изоляторе только ради того, чтобы насильно провести психиатрическое освидетельствование или как там его, а потом сунуть в психушку. Это и есть причина, которая толкнула меня на написание этого письма. Сумасшествие тут не при чём. Все события, которые я собираюсь здесь описать, произошли со мной, когда я находился в здравом уме и твёрдой памяти. Письмо я пошлю в несколько журналов, газет и даже на пару телеканалов. Благо, у меня есть связи в этой сфере.
С главным подозреваемым, известным как Заира, я познакомился ещё в детстве, когда его звали Вася. Мы жили в одном подъезде, были одного возраста, ходили в одну школу, а потом вовсе попали в один класс. Так что неудивительно, что мы сдружились. Прогуливаясь с ним вместе домой, я рассказывал ему о книгах, которые прочитал, а он мне — о коллекции фотоаппаратов, которую собрал его отец, коллекции моделей военной техники, которую собирает его брат и так далее. В его квартире было много разных коллекций, в воображении я видел её, как этакий кусочек Эрмитажа, втиснутый в плановое хрущёвское жильё. Реальность меня немного разочаровала: все эти коллекции стояли в большой комнате, в типичном застеклённом советском шкафу, между бабушкиными сервизами и набором свечей на случай отключения электричества. Васин брат оказался очень проблемным подростком. На мою просьбу рассмотреть модели кораблей или хотя бы альбом с марками он глянул на меня очень недобро и показал кулак, прошипев: "Убью". После этого он развернулся и ушёл в комнату, которую делил с братом. Пока мы сидели напротив всей этой неприкасаемой коллекции и пили чай с печеньем, с работы вернулся отец семейства, полная противоположность как Васи, так и его брата. Он был живой, улыбчивый и общительный, а какая-то загадочная аристократичность заставляла даже простой блокнот в его руках выглядеть, как средневековый фолиант, наполненный концентрированной мудростью человечества. Будучи человеком увлечённым, но непоследовательным, он знал много бесполезных, но интересных вещей. Мятеж на "Баунти", творческая биография Пикассо, китайские династии, этимология каких-то распространённых слов, скрывающая за собой историю, достойную голливудской экранизации - его эрудиция казалась мне безграничной, но даже тогда я понимал, что насколько это было удивительно, настолько же и бесполезно. Сейчас, двадцать лет спустя, я понимаю, что видел в этом человеке будущее Васи. Хотя я не знал ничего о генетике и воспитании, я интуитивно чувствовал, что дети должны быть похожи на родителей. Как иначе? Вспоминая это, я грущу по прекрасному будущему, которое ожидало моего друга. Оно ожидало его долго и настойчиво, но так и не дождалось. Васин отец подарил мне первый фотоаппарат. Вася же подарил мне намного больше, безвозмездно и совершенно спокойно, а потом так же просто всё это отнял.
Классу к 10, когда я наконец научился нормально фотографировать, Вася открыл в себе неожиданную страсть к рисованию. Уже первые его рисунки открыли мне совершенно иную грань его натуры: он видел мир не так, как я. Даже нет, он видел мир не так, как все остальные люди. Помню показанный им первый рисунок. Сложно это точно описать, но впечатление было такое, будто в абсолютно хаотичном мире на одно мгновение возникла аллея или какое-то её подобие. Если попробовать описать рисунок чуть иначе, то выглядел он так, будто кто-то натянул эту несчастную аллею на пустоту. Кажется, тогда у меня даже закружилась голова: картинка словно качалась или пыталась вновь рассыпаться на хаотичные элементы. Дальнейшие его работы всё сильнее углублялись в какой-то хаос, каждый лист с намалёванным на нём яблоком, кувшином или каким-то другим объектом, типичным для рисунков начинающего художника, глубже и глубже погружал смотрящего в неизведанный, но страшный мир. С определённого момента я уже не мог угадать, что именно изображено на листе бумаги: я видел линии, точки - какие-то штрихи, которые никак не складывались в моей голове даже в привычные моему сознанию формы. Конечно, там не было ничего сверхъестественного, если вам вдруг показалось, что я клоню в эту сторону. Мистика в этой истории начинается намного позже, когда я давно забыл уже о том, что Вася вообще когда-то рисовал и его вполне могло ожидать большое будущее в этой сфере.
После школы мы поступили в разные университеты. Мне тогда казалось, что я люблю науку, а ему, конечно, было ближе искусство. Хотя оба университета были в нашем городе, островке урбанизации среди наполненной сёлами и деревнями области, мы стали общаться и видеться реже, а потом и вовсе прекратили. Я мысленно распрощался со старым другом: у него возникли свои интересы, настолько отличные от моих, что нам стало не о чем общаться. Это и внезапно сильная нагрузка на учёбе, привели меня к депрессии и интеллектуальному упадку, а потом, закономерно, к исключению из ВУЗа, о чём я ни капли не жалею. Узнав об отчислении, я просто пришёл домой, собрал вещи и уехал к родственникам в Москву. На большой земле всё было иначе, я жил совсем не так, как раньше. И поэтому совсем удивительно, как я пришёл к своему старому хобби. Мне просто однажды пришло в голову взять свой старый фотоаппарат и пойти фотографировать ближайший парк. Фотографии вышли очень хорошие, навыков я не растерял, и это вселило в меня какую-то новую надежду, новую уверенность в своей пользе. С камерами я больше не расставался, таскал их с собой 24\7. Я не верю в свой талант, но моя настойчивость привела к тому, что среди сотен фотографий было несколько таких, которые не стыдно послать на какой-нибудь конкурс. Так начался мой подъём, медленный и неуклюжий, но устойчивый и целенаправленный. Если бы так всё продолжилось, кто знает... Может, я достиг бы нынешнего уровня известности годам к 60. История, впрочем, распорядилась иначе.
Через несколько лет после того, как я покинул свой город, оттуда пришли странные новости. Родители Васи каким-то образом узнав мой телефон, сначала долго названивали мне (я не брал трубку, потому что не люблю незнакомые номера), а потом прислали мне СМС о том, что их сын сбежал из дома и направляется ко мне в Москву. Я не стал отвечать или перезванивать. Даже не знаю, почему я так решил. Они были прекрасными людьми, оскорблять которых словами, действием или бездействием я не хотел и не хочу. Но мне показалось, что это не моё дело. Мы не общались с Васей много лет, и вряд ли он едет ко мне. Скорее он нашёл себе девушку, которую его родители не одобрили или что-то такое. В любом случае, я оставил их семейные дела им. Однако, оказалось, что я ошибался. Спустя пару дней Вася заявился ко мне домой. Изменился он до неузнаваемости: стал делать макияж, сменил стиль в одежде, ну и в целом выглядел, как гомосексуалист, о чём я ему сразу без обиняков и заявил. Совершенно пропустив мимо ушей мои слова, он впорхнул в квартиру и стал её осматривать, давая мне советы, что я должен убрать и что добавить, чтобы ему было комфортно. Я злился, но молчал. В конце концов бесконечное блуждание по квартире окончилось на кухне, где он сел и попросил меня сделать ему чай. "Вася..." - начал было я, но он меня перебил: "Заира. Мой псевдоним и новое имя. Называй меня теперь так, пожалуйста". Так я познакомился с Заирой. Заира, впрочем, оказалась гетеросексуальным парнем. Несмотря на всю эту театральную жеманность и проникновенный голос с придыханием, мужчины её не интересовали, что меня одновременно порадовало и насторожило. Я до сих пор не знаю, откуда в нём взялась эта экстравагантность. Вася\Заира поступил в новый ВУЗ на какое-то дизайнерское отделение или что-то в этом духе. Несмотря на то, что жили мы теперь в одной квартире, наше общение ограничивалось какими-то бытовыми вещами. Иногда я пытался перевести разговор в какое-то другое русло, рассказывая забавные случаи со съёмок или просто анекдоты, Вася же улыбался и кивал в нужных местах, но так, чтобы мне была понятна его незаинтересованность. Прошло несколько месяцев. Мы жили, как малознакомые люди, вынужденные делить квартиру. Разумеется, мне это медленно надоедало, и кульминация моего недовольства ознаменовала новое начало. Событие, стоящее за всем этим, я думаю, настолько существенно для истории, что я не могу о нём умолчать, хотя оно и характеризует меня не с лучшей стороны.
В тот день всё ополчилось против меня, я словно попал в ураган из дерьма: разлитый с утра кофе, внезапно скончавшийся ноутбук, сорвавшийся заказ на съёмку свадьбы и упавшая на ногу табуретка — чёрная полоса, в которую я попал, награждала меня подарками всю первую половину дня. Добило меня то, что моя новая цифровая камера просто свалилась со стола, вывернув адаптер и разбив мой любимый объектив. Конечно, это была моя вина, глупая ошибка, я никогда не хранил камеры полностью собранными, если есть возможность их разобрать и рассовать части по удобным кармашкам специального чехла. Но тогда мне всё виделось так: я страдаю из-за Васи. Это он виноват, и мне всё равно, что в этом абсолютно нет никакой логики. Просто я страдаю, а он спит на диване, поэтому он виноват. Злости, охватившей меня, хватило бы на всё население Китая. Я ворвался в комнату, где спал мой друг, и стал просто мутузить его руками и ногами через одеяло. Он явно проснулся, но не кричал и вообще никак не проявлял недовольства, что меня только распаляло. Я стал бить его сильнее, пытаясь одновременно добраться до открытых частей тела или вообще лишить его мягкого пухового щита, глушившего удары. И тогда он завыл. Не закричал, не заплакал, а завыл или заскулил, как собака. От неожиданности я завалился назад, на спину, ударившись задницей о неожиданно холодный и отрезвляющий пол. Что я делаю? Зачем я срываюсь на нём? Я понял, что неправ, но попросить прощения не мог: смесь из чувства стыда с остатками гордости не давала мне это сделать. Кроме того, вся моя накопленная злоба не исчезла, а мгновенно перешла в иное состояние, в другие эмоции, чувства удивления, непонимания и почему-то страха. Я закричал: «Выметайся! Уёбывай, пидор, из моего дома!». Пару мгновений ничего не происходило, потом показалась лицо Заиры. Оно смотрело на меня оценивающе, просчитывая варианты и шансы различных стратегий переговоров. Видимо, результат оказался не очень обнадёживающим, поэтому минуту спустя из-под одеяла показался остальной Вася, он встал, собрал вещи, оделся и вышел из дома. Я ещё несколько минут сидел на полу, на том же месте, куда упал, приходя в чувства, а потом поднялся, взял другую камеру, другой объектив и собрал все в сумку. Я не знал другого способа успокоиться, кроме медитативного процесса съёмки: выбираешь объект, щёлкаешь затвор, новый объект — щёлк — другой — щёлк. Остаток дня я провёл, гуляя с камерой по городу.
Домой я попал ближе к часу ночи, квартира была пуста. Повесив сумку с камерой в шкаф для одежды, двинулся на кухню, где на полу всё ещё лежал мой новый разбитый фотоаппарат. Я собирался его поднять, как вдруг раздался звонок в дверь. Было несложно догадаться, кто мог бы прийти так поздно, так что я открыл дверь, даже не глядя в глазок. Вася стоял с улыбкой до ушей, держа в каждой руке по аккуратному пакетику с непонятным тёмно-бурым содержимым. «Что это?» - спросил я, он не ответил, вместо этого шагнул мимо меня в квартиру, разулся и спросил: «Плохой день, а?» - а затем, почти без паузы для моего ответа, будто это был риторический вопрос, заявил: «Мой знакомый дал кое-что для поднятия настроения!». Судя по всему, это были грибы. Поначалу мне хотелось отказаться, но любопытство пересилило законопослушность, и спустя короткое время мы сидели на кухне и ожидали обещанных эффектов. Не буду описывать весь трип, перейду сразу к самому важному. Сложно указать на конкретное время, когда это произошло, было это ближе к началу или к концу трипа, но скорее всего это был пик действия наркотика, мы уже перебрались в бывшую гостевую комнату, где теперь спал Вася, ту комнату, в которой я бил его чуть больше 12 часов назад. Лицо Заиры теперь казалось мне не таким смехотворным, я даже видел его как в каком-то смысле неизбежный этап в эволюции Васиных лиц. Так я и сидел, уставившись на его макияж, а он пялился в пол, как вдруг глаза его расширились и он прошептал: «Теперь это дохера более явно». Я спросил, что он имеет в виду, но он только указал на какой-то участок пола. И я увидел это сам.
Если бы не он, мне бы в голову не пришло заострять на этом внимание, но чем сильнее я на этом концентрировался, тем отчётливее понимал, что мы будто бы находимся в деревянном, доме, где стены, потолок, пол и вообще всё сделано из досок. А между досок можно увидеть что-то иное, оно пробивалось сквозь щели, как жидкий абсолютный свет или абсолютная тьма. «Тащи нож!» - крикнул я Васе. Он не сразу понял, что я хочу сделать, но потом кивнул и скрылся на кухне. Он принёс не один нож, а целый ящик со столовыми приборами. «Выбирай!» - я выбрал нож с тонким длинным лезвием. Мы переглянулись и я с силой вонзил нож в пол, в щель между «досок». Нож провалился по самую рукоятку, мы переглянулись ещё раз. Попытавшись расширить отверстие или вывернуть кусок материи и поняв, что это невозможно, я стал вытягивал лезвие из густой пустоты, наполнявшей ту сторону. Когда показался кончик лезвия, до меня дошло, что я уже несколько секунд действую на автомате. Мой разум не мог поверить уже в то, с чем мы столкнулись почти сразу после начала нашего маленького эксперимента, а когда я стал доставать лезвие, он просто обрубился. Пырять бетонный пол ножом — это одно, а увидеть, что случилось с ножом после этого — совсем другое. Металл местами выглядел, как кружево, местами был погнут в плоскости, в форме буквы Z, местами вообще почти отсутствовал или был прозрачен. Я побежал за фотоаппаратом и стал снимать, включив режим видео. Мы десятки раз заталкивали нож в пол и дивились новым узорам и эффектам, словно крутя калейдоскоп. Скоро я заметил, что щели зарастают, истончаются и исчезают. Поднявшись и остановив съёмку на камере, я вздохнул и поделился с Васей своим разочарованием. Сначала он, кажется, меня не услышал, а потом улыбнулся и заявил: «Ничто не вечно под луной» - или что-то такое же банально-философское. Видимо, тяжёлый день и действие грибов меня сильно утомили, потому что войдя в свою комнату, чтобы скинуть с флэшки видео, я вырубился прямо на стуле перед ноутбуком.
Первые минуты после пробуждения у меня оставались сомнения в том, что всё это было на самом деле, но осталось видео (я попросил приложить его к делу, заведённому против Васи\Заиры) и нож (также улика). Последний выглядел, как результат работы безумного кузнеца. Ради шутки мы обрамили его и повесили на стенку, а гостям говорили, что это образец современного искусства, насмешка над войнами или над жертвами войн, я уже точно не помню. Новая общая тайна помирила нас и снова сблизила. Я всё ещё не мог вспомнить, что видел в нём раньше, почему подружился с ним в детстве. Что меня привлекло? В общем, я бросил попытки вспомнить и стал строить дружбу заново. Мы много общались, и я узнал о нём много нового и много того, о чём предпочёл бы не знать. Были забавные вещи, вроде той, что Заирой звали его бывшую девушку. Она бросила его и ушла к другому, а он взял себе её имя и стал краситься в её стиле. В общем, это была очень абсурдная, но умная насмешка, и когда я услышал об этом в первый раз, у меня даже живот заболел от смеха. Это было так смешно и так грустно, что я не мог и не хотел останавливаться, смеялся и смеялся, потому что если бы я прекратил, я бы, наверное, заплакал. Отец Васи оказался не таким уж образцовым родителем. Детям часто доставалось, иногда кулаками, иногда ремнём, а иногда их пытали не физически, а психологически: ломали на глазах игрушки, рвали книги, унижали... Мне даже не приходило в голову, что в той спокойной обычной квартире, которую я не раз видел в детстве, могло твориться нечто подобное. И как я мог этого не заметить? Может быть, я пытаюсь подогнать решение под ответ, но теперь я будто бы припоминал, как Вася ужимался в присутствии родителей, становился более молчалив и вообще старался слиться не просто с интерьером, а с атмосферой. Скорее всего трансформации сына в Заиру немало их выбесила. И может, это тоже было в плане Васи. Многоходовочка в лучших национальных традициях.
Он до сих пор жил у меня, когда через несколько лет после события с грибами, его пригласили на работу в какую-то фирму, занимавшуюся пошивом одежды. Не уверен, заняло у него это день или месяц, но постепенно Вася оказался единственным дизайнером компании, быстро расширявшей своё влияние во многом, думаю, благодаря ему. Через пару лет он уже проводил какие-то показы, ездил на дорогой машине и снабжал заказами меня. Именно мои фотографии украшали обложки и развороты модных журналов. Мы купили по дому в богатом и известном районе Москвы, он за свои деньги, я — с его помощью, конечно. Дома были рядом, поэтому сильно ничего не изменилось, наша вновь обретённая дружба жила и, наверное, крепла, как крепло и его влияние в мире моды. Теперь фирма называлась Zaira, и мы смеялись от души, представляя себе лицо той его бывшей девушки. Я старался вести более-менее здоровый образ жизни, хотя поначалу иногда мы пробовали грибы и какие-то новые наркотики, пытаясь добиться того же эффекта, вытащить меня в то состояние ума, когда мир кажется таким искусственным и наспех сколоченным из первых попавшихся досок или покрытым обоями, скрывающими первозданную хаотичность стен. Всё было напрасно, однако во мне зародилась и с каждым днём крепла уверенность в том, что Заира видит мир таким постоянно. Кто знает, началось это с детства или с того грибного трипа, но мир Васи, каким я его видел на детских рисунках, исказился ещё больше, преобразившись даже не в то, что увидел тогда я, а в нечто более глубокое в патологическом смысле. Это можно было наблюдать в его дизайне: эти невообразимо инопланетные на вид платья, костюмы, шапки, шарфы, перчатки и туфли... При этом он не терял чувства стиля, в его видении мира было нечто жуткое, это бесспорно, но и в этом жутком он находил нечто прекрасное, как Гигер, которого он почему-то пренебрежительно называл «выскочкой» и «бездарностью». Связь Васи\Заиры с реальностью истончалась и сохла, как черенок плода, готового сорваться с дерева. Точкой невозврата стала поездка в Нью-Йорк для открытия филиала и показа очередной шизофренично-красивой коллекции.
Разумеется, я не хотел его отпускать. Для меня было очевидно, что психика моего друга медленно деградирует, вы можете заметить это даже по его последним интервью: он неохотно шёл на контакт и говорил больше о метафизике, чем о моде. Редакторы выдирали из текста получасовые пассажи о «природе реальности» и «истинном значении хтонического», так что текст в результате был объемом не больше новостной заметки. Иногда они спасали положение копированием текста из старых интервью, иногда приходил на помощь я, но даже этих усилий было недостаточно, чтобы скрыть от публики тот факт, что, цитируя заголовок «жёлтого» сайта в интернете, «Заира страдает от неизвестной психической болезни». В конце прошлого года Вася в окружении своей свиты сел в самолёт и отправился покорять новую страну. Я же поехать не смог из-за каких-то проволочек с документами, но следил за его судьбой через интернет. Иногда мы созванивались, но говорил больше он, не давая мне спросить о его состоянии и здоровье. В этот же период я стал замечать что-то донельзя странное в моделях, шагавших по подиуму на показах Заиры. Это было что-то такое, на что не укажешь пальцем, даже если очень захочешь. Движения или пропорции тела, а может и то и другое или вообще что-то абсолютно иное... В них было нечто такое, что когда-то поразило меня в рисунках: они напоминали пустоту, нацепившую маску людей, или хаотичные элементы, сложившиеся вместе только на время прогулки по подиуму. Или всё дело было в одежде? Как я уже сказал, мне было сложно конкретно указать на то, что привлекло моё внимание. Сердце ушло в пятки, пока я набирал номер своего друга. Мне казалось, что что-то произошло, что-то ужасное, что-то, что угрожает своим существованием не только жизни Васи, но и всему миру. Когда я услышал знакомый голос в трубке, меня немного отпустило, но я всё-таки задал вопрос: «Что ты сюда тащишь, Вася?» - он уже привык, что я обращаюсь к нему то так, то эдак, без всякой системы и по настроению, так что не стал кричать на меня, как делал поначалу, вместо этого выдохнув почти шёпотом: «Приезжай». Документы всё ещё не были готовы, но я быстро собрал шмотки и буквально уселся на них, проведя пару недель в томительном ожидании нужного мне выхлопа бюрократической системы и изредка подкармливая её деньгами и вниманием. Кто знает, как повернулась бы эта история, если бы бюрократия оказалась более проворной и поворотливой... Кто знает, что случилось бы, если бы я поехал с Васей сразу... Может, ничего бы не изменилось, а может, я бы смог всё изменить. Хотя я лицо заинтересованное, прошу вас поверить мне на слово и хотя бы попытаться доказать мою историю при помощи журналистского или гражданского расследования, раз уж полиция решила выставить меня сумасшедшим.
