Хочется рассказать про социальную работу в школе, где я была учителем информатики-классным руководителем-эникейщиком-социальным педагогом 3 года.
Начну с того, что на момент моего трудоустройства мне было 22 года, я была молода и наивна, до этого работала в офисе с бумагами, но с детства мечтала стать учителем. В связи со всем этим я изначально шла в школу с намерением нести добро, знания и благодать детям, и даже помыслить не могла что же это за система на самом деле - школа.
Итак, на собеседовании с директором мне предложили взять еще должность социального педагога, а точнее ИО соц.педагога, за небольшую прибавку к зарплате(1500 рэ), уточнив, что все что мне придется делать это подписывать бумаги и пару раз в год навестить нашкодивших шалопаев и их родителей. Я согласилась, ведь во мне горел задор и энтузиазм человека, чья мечта, делать мир лучше, сбывается.
Но, начался учебный год и понеслась... Про уроки и классное руководство я рассказывать не буду, это то, от чего я получала настоящее удовольствие на этой работе, но социальная работа дарила мне еженедельные внезапные пинки, и перманентное чувство неотвратимого коллапса.
Началось все с того, что меня познакомили с неуловимой легендой школы, учеником 9 класса, назовем его Степан. Этот кадр пару раз уже остался на второй год, не ходит на занятия и хулиганит в мелких масштабах. Меня честно предупредили, что с этой стороны мне и следует ждать небольшого подвоха, но Степан будто бы только и ждал моего трудоустройства, тут же в ноябре-декабре, когда я еще толком не успела освоится, он начал свои черные дела - воровство (вроде с друзьями из другого района вынес телевизор, центр и еще что-то), драки, покушение на убийство (в соседнем городе чуть не забили мужчину-прохожего), бродяжничество, и все это за каких-то пару месяцев. Притом, что вся эта информация шла письмами и звонками из прокуратуры и ОПДН, к слову Семена я к тому моменту так еще ни разу и не видела, зато клепать отчетов о проделанной работе с подростком приходилось тучу.
Чтобы школе прикрыть свою казенную попу писались карты работы классного руководителя, социального педагога и школьного психолога с учеником. Ваялся журнал работы с трудным подростком, акты обследования ЖБУ, характеристики. В этот момент своей жизни я не понимала ничего, что происходит вокруг, просто делала что говорят, слушая речи директора о благополучии школы.
Меня несколько раз вызывали в следственный комитет, где я подписывала бумаги как представитель от школы (только сейчас понимаю, что все это было бредом, я не знала Семена ни минуты, не проводила с ним бесед и не могла охарактеризовать его ни с какой стороны, и вообще увидела его первый раз только у следователя!), присутствовала на очных ставках и следственном эксперименте, сопровождала его в сизо, присутствовала на судах, возвращаясь домой с этих увеселительных мероприятий уже затемно. Закончилось это в феврале-марте моего первого учебного года, и к лету отдавалось только смутными отголосками всей этой вакханалии, в виде запросов о предоставлении утерянных характеристик и отчетов в ОПДН. Кстати, утеря актов, характеристик и справок в отделе по делам с несовершеннолетними это норма, такое часто было.
Когда все стало утихать, я успокоилась, помимо ажиотажа с Семеном в этот год ничего трешового не происходило, если не считать пару рядовых мини-происшествий типа драки или прогула пары уроков другими учениками.
На второй год работы соц.педагогом комитет по делам несовершеннолетних ужесточил контроль за успехами школы по превращению хулиганов в приличных детей. В школе разверзся фонтан бумаг, подтверждающих затрату времени педагогов в этом направлении, почти все липовые и задними числами. Предвиделась прокурорская проверка, и все жутко нервничали и истерили по этому поводу. Заставить учителей написать отчеты и справки было практически нереально, все находили тысячи причин, чтобы избежать этого адского труда сочинительства, я верила, сочувствовала и писала за них, по своей наивности и жалости к коллегам предпенсионного возраста, проводившим по 6-7 уроков в день (школа маленькая, 250 человек). К концу учебного года забила, просто давала список документов, которых не хватает в папке трудного ученика и все, если результата не было сдавала всех ленивцев директору, на меня злились обижались и психовали, конечно. Про пакет документов вообще отдельная история, никто не знал что именно должно быть, какие справки, бумаги, таблицы и т.д., интернет слабо помогал в этом вопросе, директор сама ничего не знала, соц.педагоги других школ, с которыми я встречалась на семинарах, сами пожимали плечами, в общем веселуха. В итоге я несколько раз ездила в КДН к секретарю (благо женщина оказалась адекватной), и дичайше палясь, что у нас в школе никогда ничего подобного не было, расспрашивала ее о необходимых для проверки документах, паспорте несовершеннолетнего, стоящего на учете, и правилах его составления)).
В этом же моем втором учебном году случилось несколько ЧП - родила восьмиклассница, начались проблемы с наркотиками у семиклассницы, взявшей привычку сбегать из школы, на участке появилась мать алкоголичка с потенциальной первоклашкой на следующий учебный год. От мамы алкоголички старались избавиться всеми правдами и неправдами, лишь бы не брать на себя очередную неблагополучную семью. В итоге мать отправили на реабилитацию, ребенка в приют. К нам она в первый класс не попала.
Помимо всего этого в школе училось двое детей (7 и 6 класс), чья мама постоянно не проживала с ними, а это частный сектор, дети вынуждены топить печку, если конечно есть чем, что-то кушать, готовить себе, если есть что и т.п.. По прошествии времени картина с этими детьми и их мамашей становилась для меня все яснее, а политика инспектора ОПДН все непонятнее. Сначала я думала, что это пьющая мама, не следящая за детьми (дети приходили в школу грязными, воровали хлеб в столовой, так как были постоянно голодными), со временем я узнала, что мама вполне себе приличная и самодостаточная женщина, вот только дети ей не нужны, они живут одни, пока мамаша устраивает свою собственную жизнь далеко от них, на квартире то ли у тети, толи у сестры. Иногда появляется дома, пару раз в месяц, привозит продукты, выписывает дрова или уголь и уматывает назад. Все мои предложения по лишению ее родительских прав, или иному решению проблемы зарубались. Инспектор по делам несовершеннолетних однажды, в беседе со мной на эту тему, вроде как согласилась со мной, но потом передумала, выдав аргумент - "но она же работает". Соседи – учителя - неравнодушные люди, все писали о данной проблеме в разные инстанции, но все, что было маме - штраф 200 рублей за ненадлежащее исполнение родительских обязанностей, и пару раз детей на неделю забирали в приют. В дом к детям мы попали только один раз комиссией (я, классный руководитель, зам по ВР), и это было не законно, нельзя проводить обследование ЖБУ, если дети дома одни. Дома конечно ужасные условия были, все в саже от печки, дома 2 уличные собаки, живущие то тут, то там, еды нет. Дети маму выгораживали конечно, ни в какой приют им не хотелось.
В общем, еще очень очень много чего было. На третий год работы в школе от ставки социального педагога я отказалась.
Все что видела лично я, на протяжении всей своей работы, как в своей школе, так и в других, где я бывала, это не настоящая социальная педагогика, а мухлеж. Подтасовка данных, плюс выполнение каких-то ежемесячных обязательных миссий, типа оформления социальных проездных малоимущим и многодетным, заверение списков детей, стоящих на учете, присутствие на разборе полетов провинившихся учеников, прогулки до дома хулиганов (где зачастую никто не открывает дверь) и т.д.
Чтобы все было как положено, на такой работе должны трудиться специалисты, а не девочка для вида. Но где этих специалистов школам взять, да и не факт, что и в этом случае что-то поменяется.
