Находясь в здравом уме…» Именно такая формулировка обычно содержится в начале завещаний, составляемых едва ли не во всех странах мира. Однако более близкое знакомство с данным жанром деловой прозы существенно расширяет наши представления о здравости ума.
Самое длинное в мире завещание оставила после себя никому до тех пор не известная американская домохозяйка Фредерика Эвелин Стилуэл Кук в 1925 году. Оно состояло из 95 940 слов и никогда не было прочитано целиком вслух, как это обычно происходит. Миссис Кук не обладала большим состоянием, а ее движимое и недвижимое имущество можно было пересчитать по пальцам. Зато миссис Кук, нажившая за свою долгую жизнь множество друзей и врагов, имела блестящую память и нашла несколько слов (добрых или злых – дело другое) всем им. Она сочиняла завещание 20 лет, и многие, кто видел ее за этим занятием, были уверены, что она пишет роман. Кстати, те, кто все-таки смог прочесть завещание целиком, утверждают, что оно и читается как настоящий женский роман, а если его напечатать, то читательский успех гарантирован.
За право считаться самым кратким завещанием соревнуются сразу несколько документов. Тем не менее официально таковым считается последняя воля немца Карла Тауша. 19 июня 1967 года в присутствии нотариуса он собственноручно написал на листе бумаги всего два слова: «Все жене».
Самое обидное завещание составил австралиец Френсис Лорд, который, отписав свое состояние благотворительным организациям, друзьям и слугам, в конце упомянул и жену. Ей он завещал один шиллинг – чтобы она «купила билет на трамвай, поехала куда-нибудь и утопилась».
Самым щедрым завещателем можно считать знаменитого писателя Роберта Льюиса Стивенсона, который подарил одной из подруг свой день рождения. Дама родилась в Рождество 25 декабря, и ее собственный праздник всегда забывали. Перемена этой даты на 13 ноября, день рождения писателя, могла бы изменить ситуацию, но последнюю волю автора «Черной стрелы» и «Острова сокровищ» суд удовлетворять запретил: Стивенсон не был законным владельцем дня рождения, а потому не мог его никому завещать.
