17 августа 1987 года, последний узник Межсоюзной тюрьмы Шпандау в Западном Берлине — заключенный №7, он же бывший заместитель фюрера Рудольф Гесс, покончил жизнь самоубийством, повесившись на электрическом кабеле в садовом домике во дворе тюрьмы. Вскоре после этого тюрьма Шпандау была разрушена. Завершилось самое длительное исполнение приговора знаменитого Нюрнбергского трибунала.
Дальше статья пойдёт от первого лица, потому, что это отрывки из «Дневника надзирателя Шпандау» Андрея Плотникова.
В первые годы после завершения работы тюрьмы в разных странах мира появились книги и публикации, посвященные Межсоюзной тюрьме Шпандау, или просто МТШ. О смерти заключенного №7 рассказывалось множество мифов. Но время летит. Сегодня далеко не все даже знают, что из себя представлял Западный Берлин и что такое МТШ. По прошествии времени хочу поделиться своими воспоминаниями о работе в этом необычном заведении.
Зима 1986 года
По длинному коридору иду к камере заключенного. Это самая дальняя камера в тюремном блоке, перестроенная из двух смежных камер. В камере две двери, в дверях смотровые окна. Они застеклены. В коридоре напротив камеры располагается надзиратель — "пост в блоке". Через смотровые окна надзиратель может постоянно контролировать поведение заключенного, не заходя в камеру. Смотрю в окошко в двери. В камере старый человек, сидя на медицинской кровати, ест ложкой кашу. На груди за ворот рубашки заткнута салфетка. Судя по движениям челюстей, аппетит у старика хороший. Это и есть последний заключенный тюрьмы Шпандау — "заключенный номер семь".
Захожу в камеру, здороваюсь. №7 прекращает жевать, здоровается в ответ. Заключенному 91 год, и я отмечаю, что для своего возраста он выглядит довольно хорошо. Густые брови и глубоко посаженные глаза создают вид угрюмого настороженного человека.
— Моя фамилия Плотников, я новый советский надзиратель.
№7 внимательно смотрит на меня, кажется, что его глаза колются.
— Вы из Москвы?
Объясняю, что я не из Москвы, а из Краснодара. Заключенный просит уточнить, где это. Рассказываю, что город находится на юге Советского Союза, что это центр большого края, простирающегося от реки Дон до Черного моря. Судя по всему, №7 пытается представить себе, где все-таки находится Краснодар, но видно, что он такого города не помнит.
— Река Дон — это рядом? — вдруг спрашивает он.
Я подтверждаю, что недалеко. Видать с памятью у собеседника, как и с аппетитом, тоже неплохо.
Внутреннюю охрану МТШ, то есть непосредственную охрану заключенного №7, осуществляют надзиратели четырех государств: Великобритании, Франции, СССР и США. От каждой страны по пять надзирателей, итого 20 человек на весь мир. Теперь в их состав вхожу и я. Дежурство ведется круглосуточно на трех постах: при входе в камерный блок (старший дежурный надзиратель), непосредственно у камеры заключенного (пост в блоке) и у входных ворот. График дежурств составлен таким образом, что на смене одновременно находятся представители трех стран. У четвертой страны — перерыв, здесь это называется "пауза". Смена надзирателей производится три раза в сутки: в 0.00, 8.00 и 16.00. Старший дежурный надзиратель заступает на свой пост на все 8 часов дежурства. А надзиратели в блоке и у ворот меняются местами через 4 часа, то есть в 4.00, 12.00 и 20.00. Таким образом, исключается возможность принятия любой из стран односторонних мер в отношении заключенного, и все надзиратели в течение своей смены имеют возможность непосредственно видеть своего подопечного.
Общая схема Межсоюзной тюрьмы Шпандау
Вышли с заключенным на прогулку. Я отпираю дверь садового домика, пропускаю №7, захожу сам. Заключенный располагается в кресле у окна, я на стуле. На окне есть Т-образная ручка, которую №7 использует в качестве опоры, садясь в кресло и вставая. Очень удобно. Сегодня на улице теплая погода, светит солнце, и, не смотря на зиму по календарю, пахнет весной. У меня на родине это называется "февральские окна". Заключенный поднимается с кресла и просит меня переставить кресло поближе к стеклянной стене. Я переношу кресло, №7 усаживается вновь. Он достает из кармана маленький будильник в футляре, устанавливает стрелку звонка, ставит часы на столик. За стеклянной стеной великолепная картина зимнего сада: нетронутая снежная целина, деревья и кусты покрыты снегом, искрящимся на солнце. Изредка шапка снега срывается с веток деревьев. Вокруг тишина. №7 располагается поудобнее, прикрывает глаза. Февральское солнце греет приветливо и комфортно через толстое стекло.
Через 15 минут звонок будильника прервал дремоту заключенного. Он потянулся, посидел еще немного, сложил будильник, встал и вышел наружу. Традиционные два круга по главной дорожке, и мы возвращаемся в блок.
С 8.00 дежурю на воротах. Идет обычная дневная суета. Пришли на работу секретари, городской почтальон принес почту, французский офицер проверил караул. Около 10 часов в дверь позвонил незнакомый мужчина. Я открыл смотровое окно в воротах, незнакомец представился:
— Пастор Габель. — И протянул оформленный по всем правилам пропуск в МТШ. Проверив пропуск, я открыл дверь, пастор направился в главное здание тюрьмы. Религиозное обслуживание заключенных предусмотрено Уставом МТШ. Духовное лицо назначается Дирекцией тюрьмы. С 1977 года тюремным пастором является Чарльз Габель — капитан французской армии, военный духовник французского гарнизона в Западном Берлине. Чаще всего пастор приходит к заключенному по средам в первой половине дня.
Весна 1986 года
Заступил в ночную смену в блок. Заключенный спокойно спит. Я иду в комнату старшего надзирателя выпить кофе. Старшим смены сегодня работает американский надзиратель Фаулер. Он сидит за столом, читает какую-то книгу. Мы обмениваемся парой фраз, я наливаю кофе и устраиваюсь на диване.
Фаулер — это легенда Шпандау. Он работает надзирателем в тюрьме с момента ее основания. Вечером 18 июля 1947 года именно Гарвей Фаулер вместе с другими надзирателями встречал заключенных в тюрьме. Самолетом их доставили из Нюрнберга в аэропорт Берлин-Гатов и на автобусе привезли в МТШ.
Первым из автобуса вышел Бальдур фон Ширах — 40-летний стройный мужчина, фюрер гитлерюгенда и гауляйтер Вены. Международный военный трибунал приговорил его к 20 годам лишения свободы.
Фаулер громко назвал:
— Заключенный номер один.
Вторым вышел 55-летний Карл Дениц, главнокомандующий военно-морскими силами Германии. Его приговорили к 10 годам заключения. В тюрьме он стал заключенным номер два.
Последним из автобуса вышел Рудольф Гесс, 53 года, бывший заместитель фюрера по партии, рейхсминистр и преемник Гитлера после Геринга. В Шпандау он стал номером семь, приговоренным к пожизненному заключению.
Заключенный №7 традиционно гуляет по дорожке тюремного сада, я хожу рядом. Вдруг заключенный останавливается и показывая глазами на облачное небо говорит:
— Облака из Чернобыля, опасно.
Я не большой специалист в ядерных вопросах. По советскому телевидению рассказывают, что никакой особой опасности нет. В западной же печати много пишут о периодически надвигающихся на Европу облаках, которые могут принести радиоактивное заражение от взорвавшейся атомной электростанции. Рассказываю номеру семь свое видение ситуации: от Чернобыля до Берлина далеко, облака не долетят; на Первое мая в Киеве была большая демонстрация в честь праздника, если бы было опасно, то не проводили бы демонстрацию; поэтому бояться нечего.
— Особенно много радиации в зеленом салате и свежем молоке, — замечает №7. Видно, что мой рассказ его не убедил. И откуда у него такие познания про радиацию?
Наш "Рафик" приближается к КПП Штаакен. Пограничники ГДР знают нашу машину и открывают "зеленую линию". При нашем приближении шлагбаум заранее поднимается, и мы без остановок въезжаем в пограничную зону. Проезжаем около 50 метров и через предупредительно открытый очередной шлагбаум попадаем на нейтральную полосу. Еще около 50 метров, и нас встречает пост западноберлинской полиции. Как и в ГДР, шлагбаум предупредительно открывается. Мы в британском секторе Западного Берлина. До МТШ остается минут 10-15 езды.
Построенная в 1961 году стена физически разделила Берлин на две части. Многие жители Берлина в один день лишились работы или квартиры, многие семьи оказались разделены. Вместе с возведением стены были отрезаны основные городские коммуникации: водопроводы, канализация, газопроводы, электросети. Берлинский метрополитен был разделен на две независимо работающие транспортные системы. Некоторые, бывшие ранее едиными линии, оказались разорваны. Две линии западноберлинского метро идут из западной части города в западную часть через восточную часть. Поэтому на этих двух линиях в общей сложности 15 станций, находящихся в восточном секторе, закрыты. Это — так называемые "станции-призраки". Аналогично устроены линии метро, находящиеся в основном в ГДР и частично проходящие под землей через Западный Берлин.
Лето 1986 года
Я заступил на вечернее дежурство, но мой коллега Олег, завершивший смену в блоке, не торопится уезжать домой. Все четыре директора тюрьмы находятся тоже в МТШ, идет совещание. Сегодня заключенного посещал пастор Габель. Обычный вроде бы визит. Но после завершения общения пастора с заключенным Олег предложил пастору показать содержимое небольшого пасторского портфеля. Оказалось, что пастор Габель, забыв божью заповедь "Не обмани" и несмотря на капитанские погоны союзнической французской армии под сутаной, является связником заключенного с внешним миром. В портфеле пастора, помимо Библии, нашлись ряд писем и записок, написанных заключенным №7 для людей за стенами тюрьмы. Кроме того, пастор пытался вынести несколько листов с записями заключенного, судя по всему, специально для передачи во внешний мир. Все записи, естественно, конфискованы, пастор отправлен восвояси, директора решают теперь, что делать в такой ситуации.
Как понятно из записок, изъятых у Габеля, у заключенного №7 был налажен хороший контакт с внешним миром через пастора. Послания за стены тюрьмы и назад передавалась не один раз.
Сегодня воскресенье и у меня вечерняя смена в качестве старшего дежурного надзирателя. Обычно это тихое спокойное дежурство. Но сегодня необычный день. Сегодня завершается чемпионат мира по футболу, в далеком городе Мехико сходятся в борьбе за кубок сборные ФРГ и Аргентины. Интерес немцев к этому матчу огромен, причем как в западной, так и восточной частях. Канцлер ФРГ Гельмут Коль отправился в Мексику в качестве почетного гостя финального матча. Масла в огонь страстей болельщиков подливает и форвард аргентинской сборной Диего Марадона. Несколько дней назад Аргентина обыграла Великобританию, и в той игре Марадона забил гол рукой. Судья не заметил ошибки и гол засчитал.
В Мехико ровно полдень, а в Берлине уже вечер. Мы расположились в телевизионной комнате втроем. №7 занял место в кресле посередине. Справа на стуле сидит англичанин Босуорт, он начал смену в качестве надзирателя в блоке. Слева от заключенного №7 сижу я. Я старший смены и должен контролировать просмотр телепередач заключенными. Если бы кто-то посмотрел со стороны, то принял бы нас, вероятно, за обыкновенных футбольных болельщиков.
Сегодня в центре внимания всего персонала МТШ снова газета "Берлинер Цайтунг". Значительная часть номера посвящена заключенному №7. Впечатляет большое количество фотографий заключенного, сделанных в тюрьме. И судя по обстановке, сделаны они совсем недавно.
На первой же полосе газеты цветная фотография заключенного в своей камере. Он стоит у кровати и смотрит прямо в фотоаппарат. Значит, он знал, что его снимают. Но кто это мог сделать? Под фотографией подпись, говорящая о том, что по требованию Советов к заключенному уже 6 недель не допускают пастора, в связи с чем его состояние внушает опасение. Скорее всего, фотографировал кто-то из надзирателей, один из тех, с кем каждый день здороваешься, общаешься, рядом работаешь. Интересно, будет ли кто-нибудь как-то расследовать данное событие?
Фотография из газеты "BZ"
Осень 1986 года
Сегодня работаю старшим ночной смены. Американец Джордан, дежурящий в блоке, заходит ко мне в комнату, наливает кофе. Джордан хороший шахматист, и мы уже встречались с ним за шахматной доской. Поэтому американец без обиняков предлагает:
— Шахматы?
Мы расставляем фигуры. В наших международных баталиях важен не результат партии, хотя выигрыш, безусловно, тешит самолюбие, а возможность спокойного общения с умными людьми. Я глубже постигаю доселе неизвестный мне западный мир, партнеры, надеюсь, узнают что-то полезное о жизни в СССР. Но как только речь заходит о политике или идеологии, так сразу обнаруживаются большие противоречия во взглядах, разное видение одних и тех же событий и фактов. Некоторых иностранцев вообще пугает известие о том, что я коммунист. Но сегодня мы не спорим о политике, мы играем в шахматы. В какой еще другой обстановке, кроме шахматной партии за чашкой кофе во время совместного ночного дежурства, американец и русский могут спокойно побеседовать о жизни?
Джордан — единственный чернокожий надзиратель в Шпандау. И среди союзного персонала МТШ хорошо известно о его непростых взаимоотношениях с заключенным, который до сих пор остается расистом по убеждениям. А может быть, направление Джордана на работу в МТШ было одним из способов американской стороны как можно больше "насолить" бывшему заместителю фюрера?
Я приехал утром на смену и собрался, как обычно, идти завтракать в столовую. Однако здание столовой оказалось огорожено красной полицейской лентой. Понятно, что вход запрещен. Несколько человек в форме и в штатском ходят внутри ограждения, что-то смотрят, замеряют, обсуждают. Французский надзиратель Деденон, помощник французского директора и ответственный за питание персонала МТШ в октябре месяце, увидев меня, подошел и рассказал о происходящем. Оказывается, ночью неизвестные взорвали бомбу в здании нашей столовой — в доме №21. Сейчас специалисты осматривают здание и окрестности, проверяют, нет ли других бомб. Со стороны тюрьмы на здании не видно никаких повреждений. Но со стороны дороги выбиты окна и большая трещина идет в углу здания по всей стене, от фундамента до крыши. По утверждению Деденона, полиция нашла записку, в которой террористы требуют освобождения заключенного. В противном случае угрожают новыми взрывами. Да уж, лихой сюжет. Взорвали место, где мы каждый день бываем!
Сегодня заключенному №7 предстоит медицинский осмотр. Он проводится каждый месяц всеми четырьмя союзными врачами. Консилиум начинается с вопроса к заключенному о его самочувствии. Сначала №7 жалуется на небольшие боли в области желудка. Потом рассказывает о проблемах с мочеиспусканием. Судя по лицам врачей и уточняющим вопросам, все эти проблемы им уже знакомы. Но вдруг заключенный заявляет:
— В последнее время у меня появились трудности с работой сердца. Я чувствую, что сердце бьется неравномерно, то замедляясь, то ускоряясь. Прошу установить мне кардиостимулятор.
Честно говоря, я слышал о такой штуке, но что это конкретно, не знаю. А №7 говорит уверенно и со знанием дела. Когда он так подготовился? Американский врач на правах старшего пытается объяснить, что для установки кардиостимулятора нужна операция, а в его возрасте любая операция может быть опасна. Поэтому рекомендовать или не рекомендовать операцию можно будет только после всестороннего обследования и длительного наблюдения. Но заключенный непреклонен:
— Я знаю, операция проходит без общего наркоза. Поэтому думаю, что она не опасна.
Осмотр закончился. Врачи объявляют заключенному, что состояние его здоровья за месяц существенно не изменилось и соответствует возрасту. Санитару ставится задача — продолжить прием препаратов, назначенных ранее союзными врачами. Все расходятся по своим местам.
Зима 1987 года
У меня ночная смена на воротах. Вокруг тишина. За окном и на мониторах полный покой. В такое время хорошо почитать что-нибудь интересное. Под рукой есть свежий номер журнала "Штерн", а в нем статья про перестройку в Советском Союзе. Звонок у ворот. Это американский офицер пришел проверять караул. Открываю ворота, здороваемся. Часовой у входа замирает по стойке "смирно". Я знаю, что ночная проверка караула происходит не каждую ночь, но периодически бывает. На то она и военная служба, расслабляться им нельзя.
Минут через двадцать раздается стук в дверь, офицер просит выпустить его во внешний мир. Короткое "Бай!" на прощание, поворачиваю ключ в замке. Теперь можно продолжить чтение. Но через некоторое время громкий голос раздается за дверью моей дежурной комнаты. Ночная тишина улетучилась в один миг. Понятно, что кто-то из караула громко разговаривает во внутреннем дворе. Проходит пять минут, потом десять, а голос продолжает громко о чем-то вещать. Слов через дверь не разобрать, но хорошо слышна монотонная речь одного человека. Неужели часовой возле караульного помещения громко и долго разговаривает сам с собой?
Любопытство берет верх, я открываю дверь. Часовой с винтовкой, как и положено, располагается у входа в караульное помещение и молчит. А говорит американский сержант. Перед ним навытяжку стоят три солдата без оружия. Сержант говорит громко и очень убедительно. При этом сержант находится почти вплотную к одному из солдат, и их лица отделяют буквально сантиметры. Сержант широко открывает рот и здорово жестикулирует губами. Понятно, что ему очень хочется донести до подчиненных что-то очень важное. На меня сержант не обращает никакого внимания. Он отступает на полшага назад и теперь его указательный палец почти упирается в грудь молодого бойца. Кажется, он сейчас проткнет им солдата. Но тот стоит не шелохнувшись, глядя прямо перед собой широко открытыми глазами. Сержант продолжает свою речь очень громким монотонным голосом, не срываясь на крик, но и не давая себе передышки. Из моего скромного знания американского военного слэнга понятно только, что сержант очень недоволен самим солдатом и его мамой, и его папой, и бабушкой с дедушкой, и даже его задницей.
Я закрываю дверь и возвращаюсь к чтению журнала.
Сегодня я работаю ночь старшим смены. Первую половину смены в блоке дежурил американец Новак. За это время я дважды подходил к камере, проверял и заключенного, и надзирателя. Все в порядке.
Ночью хорошо читать умную книгу. Тишина и спокойствие способствуют работе мыслей. Ну а если хочется спать, то можно взбодриться чашкой крепкого кофе. Чайник и банка растворимого кофе всегда стоят в комнате старшего дежурного надзирателя.
В четыре часа утра француз Парамон сменил американца в блоке. Тюремный коридор длинный и темный, и только в дальнем конце возле дежурного горит настольная лампа. Я видел, как Парамон осмотрел через дверное окно заключенного, достал газету и расположился в кресле. Спокойного дежурства! Я тоже пошел в свою комнату.
Около шести утра я иду в блок. Через полчаса-час заключенный должен проснуться, придет санитар, надо проверить, как прошла ночь. Тихонько ступаю по темному коридору. Еще издали вижу, что Парамон спит в кресле. Вдруг открывается дверь камеры, и в коридор выходит заключенный. Он смотрит на Парамона и, стараясь не шуметь, направляется в туалет. Я останавливаюсь, не желая испугать его своим внезапным появлением. №7 находится на свету и не видит меня в темном коридоре. Он заходит в туалет, через какое-то время снова выходит в коридор и так же тихо, чтобы не разбудить французского надзирателя, возвращается в свою камеру. Где еще подобное увидишь? О такой тюрьме кино снимать можно! Я бужу Парамона.
На лифте прямо из блока мы спустились вниз, прошли через маленький дворик, огороженный металлическим забором, и очутились в тюремном саду. На улице солнечно, стоит легкий морозец. Ночью шел снег, но дорожки в саду уже расчищены. Это с утра потрудились рабочие из состава несоюзного персонала — поляк Мельницкий и грек Хотидис. Заключенный вышел на центральную дорожку сада, длиной метров 50, и стал ходить по ней взад и вперед. Двигается он медленно, опираясь на палку и шваркая ногами, иногда останавливаясь. Поэтому каждый круг занимает примерно 7—10 минут. Я стою в центре и наблюдаю за ним. На втором круге он остановился около меня и спросил:
— А в Москве сейчас холодно?
— В Москве сейчас не очень холодно, примерно минус 15—20, — ответил я.
По выражению лица заключенного было ясно, что такая температура и понятие "не очень холодно" не являются для него тождественными. Он молча продолжил движение.
Весна 1987 года
1 марта в воскресенье заключенный №7 был помещен в Британский военный госпиталь. Но, в отличие от прошлогоднего пребывания здесь, проходившего в качестве профилактики, в этот раз все серьезно. У заключенного определили бронхит и воспаление левого легкого. Поэтому и в госпитале видны изменения. Заключенный лежит в той же палате №204 с отдельным усиленно охраняемым доступом. Но нет прежних частых экскурсий персонала госпиталя "посмотреть на арестанта". К больному подключены сразу несколько капельниц и аппараты для контроля сердечной деятельности и давления. Но самое главное, что у №7 постоянно надета кислородная маска, воздух к которой по гибкой гофрированной трубке поступает из специального разъема в стене. В палате практически все время находится медицинская сестра: меняет капельницы, следит за приборами, проверяет катетеры, просто сидит рядом с больным. Лечащий врач периодически заходит в палату. Лицо его сосредоточено и не располагает ни к каким разговорам.
В остальном вокруг все, как и было в прошлый раз: вооруженные патрули на подъезде и при входе в госпиталь, отдельный лифт в специальный блок для заключенного, множество людей в форме и в штатском с оружием на нашем этаже, армейская столовая для персонала и надзирателей с общей раздачей.
Восстановление заключенного после болезни идет своим чередом. Он вернулся в тюрьму. Ему уже снова разрешены прогулки в саду и сейчас он с помощью санитара собирается на выход. Я дежурю в блоке и сопровождаю №7 на прогулке. Сообщаю старшему смены англичанину Тимсону о готовности к выходу и беру свою радиостанцию. Радиостанцию можно повесить на ремень брюк с помощью специальной клипсы или положить в карман. Однако весит этот аппарат не мало и карман заметно оттягивается.
На лифте спускаемся с заключенным вниз и медленно идем в сад. Я ухожу вперед, останавливаюсь на пересечении тропинок и жду пока №7 дойдет до меня. Прошедшая болезнь наложила свой отпечаток. Заключенный передвигается очень медленно, останавливаясь через каждый шаг, тем не менее упорно продвигаясь к цели. Сегодня он не стал гулять по дорожке, а сразу направился в садовый домик. Я отпер ключом дверь, пропустил заключенного внутрь. Пока тот усаживался в своем кресле, я сообщил по радио Тимсону, что мы в домике. В ответ услышал: "О’кей!" Я вошел в домик и расположился на скамье.
7 августа 1987 года
В 14.10 заключенный №7 выведен на прогулку в сад. В смене: от Франции — Одуан (старший),от США — Джордан (блок), от Великобритании — Миллер (ворота). СССР — пауза.
В 14.35 американский надзиратель Джордан заглянул в садовый домик и обнаружил, что №7 лежит на полу, на шее у него электрический кабель, привязанный к ручке окна. Вызваны санитар и врачи из Британского военного госпиталя. Заключенный №7 доставлен в Британский военный госпиталь. Попытки восстановить сердечную деятельность в реанимации. В 16.10 врачи констатируют: полная клиническая смерть. В кармане брюк заключенного найдена записка, говорящая о самоубийстве. Труп №7 помещен в холодильник.
