Продолжение 2.

Я, вроде как, обещал, что оно будет нескоро. Ну да, с тех пор у нас с Младшей был только один разговор, который нельзя считать полноценным разговором по душам. Так, очередной обмен обвинениями.

Но сегодня мой женский батальон пришёл всем составом с весьма загадошным видом, чтобы объявить...

Я уже был готов ко всему, к любым вариантам. Кроме, наверное, этого.

Мои дамы мне объявили, что и старшая, и младшая собираются менять фамилию на мою.

Жена взяла мою фамилию на свадьбе, детей менять фамилию по документам не заставляли, в том числе потому, что были сомнения, что, гм, оба родителя будут согласны. Мои с детьми отношения мы не узаконивали, избегая тяжб и волокиты. Нам хватало того, что я сам себе присудил хранить и защищать. Мне не нужна для этого буква закона.

Вот и им не нужна. Напомню, что в соцсетях фамилии они поменяли давно. А в паспортах вот собрались сейчас. Младшей восемнадцать, никого спрашивать больше не должны. И жест этот никакой финансовой или официозной подоплёки не имеет: де юре мы так и остались никем друг для друга. Зато вот де факто у меня есть семья.

Это всё я пишу для тех, кто писал мне в комментах, мол, душнила, как в концлагере, скорей бы девчонка сбежала и всё такое.

Такие люди не умеют читать.

Да, у нас с младшей есть проблемы в общении. Да, над ними надо работать. Да, сложный период.

Но посты были не про вражду, не про злобу и не про обиду.

Они были про семью.

Про нашу семью и любовь внутри неё. Любовь даже через тернии.

Когда они пришли сегодня ко мне сообщать это, я видел радость в их глазах. У всех троих.

Одного боюсь: я плохо умею показывать радость. Да и устал был.

Но я очень надеюсь, что они поняли, что я рад не меньше их.

Это, чёрт побери, душещипательно даже по меркам старых гнутых терминаторов.

В планах было писать уже посты на другие темы, но внезапно оказалось, что есть чем продолжить.

Итак, прошлый пост написан после разговора на кухне, в котором я посоветовал нашей младшей  (восемнадцати лет от роду) подумать о возможности съехать, раз этот дом воспринимается ею не как гнездо, где живут любящие близкие, а как некое место, где можно наготово поесть, обстираться и отдохнуть. Мы рады содержать детей, жить с ними под одной крышей, но — детей, любящих и любимых членов семьи. А когда ночевать приходит практически чужой человек, к тому же плюющий на нужды других жителей квартиры, мы испытываем тоску, и содержать такого персонажа не готовы.

Что же было дальше.

А дальше — ребёнок испугался, может быть, подсознательно, а не конкретно разумом. На следующий день была робкая попытка побеседовать с её стороны, начавшаяся вопросом, что я на самом деле думаю о том, что она живёт у нас. Получила тот же ответ: я рад, что вся семья под одной крышей, я рад, что у нас нет необходимости требовать от детей десятину в семейный котёл, но я не рад, когда нами пользуются, когда родной человек относится к нам, как к чужим. В этом случае есть резон и жить как с чужими — отдельно. Потом мы вынужденно прервались, деточка обещала вернуться к разговору позже и, конечно, не вернулась. Это уже ожидаемо, любой разговор, который ей не нравится, обрывается по её инициативе с обещаниями вернуться к нему позже, потом она забывает, забивает и сливает. На прямые вопросы почему она обещала и не вернулась, отвечает, что она решила, что это не нужно. Не спрашивая других членов разговора, сама решила. А ещё — она не считает нарушенное обещание продолжить разговор нарушенным обещанием. Потому, что считает, что вообще ничего не обещала. Очень удобно.

Но рано или поздно всё заканчивается, так вышло, что пришлось таки поговорить более серьёзно.

Через пару дней, в течение которых деточка, испуганная предыдущими разговорами, играла в хорошую няку, наружу стали прорываться типичности. Одну из которых я описал в комментах к предыдущему посту — ребёнок собирался идти по своим делам, не глядя прошёлся по моим берцам, стоявшим в углу прихожей, мимоходом обернулся на них и... И никакого «извини», хотя мы с женой стояли тут же в прихожей, провожали. Чтоб не накалять, я промолчал, но прямо хотелось запустить этими берцами в спину. Проехали.

На следующий день случилась разрядка. Я же упоминал в прошлом посту, что ребёнок весьма легкомысленно относится к поступлению, учёбе и работе? Но, тем не менее, посещает подготовительные  курсы для поступления в Штиглица (на которые накопила самостоятельно по нашему настоянию, ибо нефиг, это был один из пунктов договора после её пролёта мимо вступительных экзаменов в том году, ей никто не дерёт мозг, но она сама готовится и копит). В этот день должен был начаться новый цикл курсов по новому предмету, композиция, кажется. Два часа нового, потом три часа старых курсов, но новые — в новом месте в другом корпусе. Ну и вот, вернувшаяся с курсов, младшая, похихикивая, рассказывает, что теперь её знает вся академия, наверное, так как она, придя за пять минут до начала, не нашла, куда идти, и больше сорока минут искала аудиторию, спрашивая у всех по пути. Оборжаться история. Просрать сорок минут оплаченного учебного времени, выставиться перед кучей народу глупой курицей, всё это — не смотря на то, что мы сто раз говорили и говорим, что в незнакомые места надо приходить заранее. Не говоря уже о том, что это — очевидно само по себе, без наших нотаций.

Нну ладно, чтоб не усугублять, опять же, и тут молчу, не ругаю, только в конце нейтральным тоном замечаю, мол, что же мы отсюда вынесли? А то, что, идя в незнакомое место с кучей аудиторий и неизвестным планом, стоит таки придти туда заранее. На что получаю возражение, что приходить за сорок минут и ждать потом — лень и тупо. Пытаюсь контр-возразить, мол, это если знаешь, куда идти. Есть больше шансов нарваться на попутчиков, ищущих ту же аудиторию — раз, банально есть время на самостоятельный поиск нужного места — два. Договорить мне деточка не дала, перебив ещё на первом тезисе, мол, все шли в другой корпус и вообще, она бы никого не встретила. Пытался упомянуть, что, придя заранее, она бы быстрее узнала, в каком корпусе идут занятия, раз уж не догадалась посмотреть на сайте в личном кабинете или спросить у преподов в зуме, а уже крутясь у нужного корпуса...

Да какая разница, меня не слушают, твердя, что она пришла к одному корпусу, занятия были в другом, она всё равно бы никого бы не встретила бы.

Есть один нюанс. Я очень не люблю когда меня перебивают. Прям вот бесит меня это. Прям натурально, пар из носика пойти может. И все домашние это знают. И ребёночек это знает. И тем не менее, за более чем семь лет не научилась простому — не перебивать злобного тирана-отчима. Тем более, что он (я) в свою очередь не перебивает других. Моё правило — требуя чего-то от других, выполняй это сам. Так честно. Вернее, как, научилась. Но вот в последнее время, время сепарации, она многое переосмыслила, в том числе и это правило. В ответ я с недавних пор призываю артиллерию — рявкаю: «Во имя пресвятых негров, ничего страшного, что я говорю, когда ты перебиваешь?» Вы же помните, да, что наша младшая рубится за все угнетённые меньшинства? Вплоть до того, что мне в моём доме запрещено говорить слово «негр» даже в нейтральном контексте. Потому и артиллерия. После первого залпа, как правило, наступает тишина и соблюдение правила неперебивания на пару часов.

Но сейчас не об этом. Вернёмся в наш уютненький коридорчик между прихожей и кухней, где мне объявляют, что я не прав, даже не дослушивая мои аргументы. Взбешённый тем, что меня перебивают в очередной раз, я фыркаю, мол, ну, она явно опытнее меня, большее количество раз была в таких ситуациях, ей виднее, чего мне спорить-то, и сваливаю в нашу с женой комнату. Ну а что я ещё могу? Задавить авторитетом, заставив меня выслушать? Чтоб она сделала вид, что да, хорошо, а в душе считала мудаком? Пусть лучше считает прямо, так честнее хотя бы.

Спустя ещё час младшая приходит прощаться — очередная наша традиция, дети перед сном приходят к нам в комнату, пожелать спокойной ночи и обняться. Я просто желаю спокойной ночи, не поднимаясь с дивана для объятий. Во-первых, я взбешён и обижен, делать вид, что всё нормально, давайте обнимемся, я считаю лицемерным. Во-вторых, мне неприятно обниматься с человеком, на которого я в данный момент злюсь. Ну и в-третьих, мелочное — я вспомнил, как после того нашего разговора деточка тоже не спешила ко мне навстречу с объятиями, махнув издалека, мол, спокойной ночи. Тогда это было единственным уместным вариантом. Ну, значит, и сейчас тоже.

Деточка, озадаченная, тормознула: «Хочешь поговорить об этом?»

Ответил, как всегда: нет, не хочу, но, видимо, придётся.

Не хочу потому, что в таких ситуациях я чувствую злость и обиду, а в таком состоянии говорить по душам не хочется, она сама, например, не рвётся к разговорам, испытывая эти эмоции. Но придётся, потому, что я хочу решить конфликт. Потому я должен переступить через свои обиды.

Мы начали говорить.

И вскрылось давнее, и излилось накопленное.

В какой-то момент, младшая начала рыдать, давясь беспорядочно вылетающими из неё восклицаниями. Из которых собирались патетические вопросы: почему я так её не люблю, почему настолько ненавижу и почему так плохо к ней отношусь.

Когда фонтан иссяк, мы перешли к разбору по существу.

Ребёнок уверен в том, что я её ненавижу. Потому что я постоянно хмурюсь и смотрю на неё «как на говно». На вопрос, когда, например, она привела примеры из недавнего — действительно, хмурюсь и смотрю без одобрения, аккурат после того, как она в очередной раз грохнет дверью, когда кто-то в доме спит, забьёт на обещание или презрительно фыркнет в сторону кого-то из домочадцев.

«Но ты говоришь, что разочарован мной! Постоянно!»

Да, есть такой грешок с моей стороны. С начала прошлого лета, даже с прошлой весны, когда у нас начался конфликт сепарации, я так говорил. Три раза.

Знаю точно, я считал. Я считаю (и, видимо, небезосновательно) это — даже не тяжёлой артиллерией, а оружием последнего довода. Потому пользуюсь им, как последним доводом. Потому и считал.

Пользовался, например, когда у нас была следующая ситуация. У нас принято сливать остывшую кипячёную воду из чайника в графин, так как дети больше пьют именно воду, чем чай или иные напитки. Проблема в том, что пьют её дети, а сливаю только я. Ну и жена помогает, но у меня график такой, что я делаю это чаще. А дети вот не делают, даже когда могут, зато могут выпить всю холодную воду и... И ждать, пока мы что-то сделаем на этот счёт, и когда наступает тот редкий момент, когда эта самая холодная вода таки нам нужна — хрена нам, а не воду. Хоть за водяным чипом иди.

И вот наступил тот момент, когда мы с женой лежали ночь с температурой под 38-39, ковид, все дела. Кое-как оклемавшись, мокрые, как мыши, с жуткой жаждой припёрлись на кухню а там... А там — пустой графин и дети, ждущие у моря погоды. Знающие, что нам плохо. Пресловутый вопрос стакана воды в старости как-то сам собой получил ответ — не получим его, даже вырастив двоих, видимо. Вот тут-то да, я даже не стал выслушивать оправдания, даже не стал ругаться. Тяжело посмотрел на подрастающее поколение и хрипло объявил им, что очень в них разочарован.

Кстати, под раздачу тогда попала и старшая, но младшая этого не видит. Во время этого нашего рыдающего разговора, мы выяснили, что, оказывается, деточка уверена, что когда у старшей был кризис сепарации, мы всё ей спускали с рук. Она забыла, как я её отдёргивал, даже при ней, забыла мой окрик: «Фу! На место!» — использованный мною два раза, в моменты, когда старшая совсем теряла берега, забываясь, не отсекая, на кого она повышает голос. Кстати, сработало: обиженный вопрос: «Я что, собака?» — спокойный ответ, мол, веди себя нормально, не зарывайся, и отношение будет нормальное.

Напомню, что сейчас у меня со старшей чудесные отношения, а тот период она вспоминает, как время помутнения, признавая свою неправоту во многих моментах. Нет, не продавил, а дождался, пока подросток перебесится. Мы сейчас имеем очень разные взгляды на многие вопросы, но это не мешает нам нормально общаться.

Но младшая этого всего предпочитает не помнить, она была уверена, что никто на старшую не ругался, а что после ссор мы иногда приступали к примирительным переговорам только после того, как жена уговаривала старшую пересмотреть ситуацию ещё раз — растворилось в тумане прошлого. Я напомню, что анекдот про слепую девочку и пельмени (приведённый в прошлом посте) был нашим семейным именно про младшую очень давно, это всё очень типично для неё — чувствовать себя обделённой. Эта долбанная яма вины — и нелюбимости, из которой мы с женой её вытаскивали все семь лет, до сих пор, видимо, не отпускает.

А ещё чёрные кривые зеркала. Это я придумал термин. Проиллюстрирую.

В ходе разговора упоминаю, что если мы случайно соберёмся втроём на кухне — я, жена и старшая — и случайно разговор зайдёт о младшей — мы все понимаем друг друга, ибо мы сталкиваемся с одними и теми же проблемами, общаясь с ней, вот, как на днях было...

Тут же младшая разражается эмоциональными выкриками: «Зачем ты мне это говоришь? Зачем?! Ты же говоришь, что вы собираетесь на кухне, чтобы пообсуждать, какая я плохая!»

Спокойно торможу поток истерики и предлагаю дословно вспомнить то, что я сказал. Мы не собираемся нарочно с целью обсудить гадости за её спиной. То, что сказал я, и то, как это восприняла она — очень разные вещи. Этот момент нам пригодился в обсуждении основного вопроса — почему я её ненавижу.

Потому, что я её не ненавижу. Я ненавижу, когда она поступает так, что делает больно мне, её матери и её сестре. И да, она верно говорит, что я жду, но не когда она станет прежней, до нашего периода ссор, а когда мы сможем нормально общаться. Потому когда она говорит, что я ненавижу её в нынешнем состоянии и хочу, чтобы она стала, как прежде, она не права. Я не могу её ненавидеть в принципе. Но да, я жду, когда её состояние изменится, и мы снова сможем поговорить, как близкие люди. Пусть это будет не то же состояние, она растёт, меняется. Пусть это будет новая Младшая, с новыми взглядами, новым местом в этом мире, но пусть я буду занимать место доброго друга и наставника, а не демона, готового растерзать в любой момент.

Но для этого надо многое менять, в том числе и эти самые зеркала. В которых окружающий мир отражается как-то исковеркано, и уже в этом виде попадает в её сознание. Как я писал в прошлом посте, младшая была неоднократно поймана на том, что события или выводы из бесед она запоминает в жутко искажённом виде. Это работает и на вопрос о ненависти — видя мою негативную реакцию, она воспринимает только её, не видя, что она вызвана её действиями. Потому и возникает вопрос: «Почему ты меня не любишь и считаешь плохой, глупой и плюющей на всех?»

Потому, что в некоторые моменты она себя ведёт как плохая, глупая, плюющая на всех, мне это не нравится, она, не замечая всё предыдущее, отсекает только мою конечную реакцию. И вместо «я пошумела, помешала спать родным, получила за это негатив от отчима» запоминает только то, что я ворвался на кухню, как демон воздаяния, вращая глазами и брызгая слюной, и нашипел ни за что, ни про что, а она просто так сидела, никого не трогала.

Вот кстати, глупая. Во время разговора прилетело мне и за то, что я слишком часто называю её глупой, а у неё падает самооценка. Ну, давайте разбираться. Иногда деточка реально затупливает. Нет, все мы делаем ошибки, но иногда —весьма крупные. И в такие моменты я считаю нужным вмешаться, заострить внимание, чтоб человек потом таких ошибок не делал. И говорю примерно следующее: «Младшая, это был весьма глупый поступок. Но ты же умный человек! Не надо так». В особо сложных случаях, когда из-за глупости деточки под удар подставляются другие, могу к этому добавить более жестокое: «Если ты таки включишь сейчас мозг, то поймёшь, как это было глупо».

Ребёнок не сразу поверил, что там есть все эти слова. Она была уверена, что там только «Ты глупая! Ты дура!» Но мы вспомнили самые свежие случаи, и внезапно оказалось, что то, что она умная, я ей говорю в каждом таком случае. А то, что она просто умная и молодец я ей говорю ещё и чаще, чем она даёт поводы говорить о глупости.

Но этого мало. Это просто дежурное, сказала нам с женой деточка. Мы не хвалим её, не говорим, какая она хорошая. Не знаю, как жена, но я тут слегка, простите, прихуел, ибо говорим мы это постоянно. И к случаю, и без.

С год назад так вышло, что ребёночек пришёл к нам похвастаться каким-то успехом, мы как всегда её похвалили а она... Расплакалась. Она впервые услышала, что мы на самом деле её хвалим. А мы — натурально охуели, ибо всегда гордились, радовались и хвалили детей за их успехи и просто так. А если за успехи — то вот прям адресно, за большие и маленькие. Так и стояли, она тихо ревёт, а мы с лицами, полными удивления: О_О

Вот с тех пор мы и старались ещё сильнее хвалить. При родственниках и знакомых вслух, громко говорить, как гордимся деточками, какие они молодцы. Но, понимаете, когда мы говорим это о старшей — мы гордимся и хвалим, а когда о младшей — это другое...

Ну, я-то думал, что не другое, что мы реально стараемся, а тут прилетело — хреново стараемся. Ругаем больше, чем хвалим. Да, но хвалим чуть ли не каждый день, а ругаем от случая к случаю, когда деточка даёт повод. Но это не то, это другое, дежурные похвалы не в счёт, они просто так. Что? Не дежурные? Всё равно не в счёт. Видимо, они как те фальшивые ёлочные игрушки — такие же, как настоящие, но не радуют.

А, да, совсем забыл. Я ж жаловался, что ребёнок не извиняется да? Так вот, это — их с психологом терапия. Вернее, я уверен, что деточка просто неверно поняла то, что ей говорила психолог. Она считает, что та прямым текстом говорила, что вина в принципе (а не постоянная напрасная иррациональная вина) вредна и губительна, поэтому не стоит ей испытывать по отношению к другим. Поэтому не надо извиняться — если извиняться постоянно, то станешь чувствовать себя виноватым. Я уверен, что в оригинале там было «извиняться постоянно без повода», но в сознании деточки стало просто — «извиняться». Потому ребёнок решил, что конфликты можно улаживать другим путём. Ну, например, обговорить, что произошло, выявить, кто ошибся и... И забить.

«Ну вот например, у нас же был случай», — сказала деточка и привела в пример ситуацию, когда я долго скрежетал зубами о том, что ребёнок нахамил, но не извинился, продолжил себя вести, как ни в чём не бывало, и в итоге я переступил через себя и забил на свои обиды. Видишь, как рушится стройный мир. Человек был уверен, что это всё, эти несколько удач — её заслуга, а тут ты в два хода показываешь, что это не её заслуга, а твоё попустительство.

«Так значит, другого варианта, чтоб извиниться, нет?» — спросила деточка. Нет. Если ты виноват, надо показать обиженному тобой человеку, что ты сопереживаешь ему и сожалеешь о содеянном. «Извини», «мне жаль» — любой вариант, но только — искренний. Не когда тебя прижали к стене наездами и обвинениями, и надо извиниться, лишь бы отстали. А когда ты видишь свою вину, видишь, что твои действия задели другого.

А ещё про зеркала: когда деточка нащупала ситуацию, которую мы помнили по-разному, но на моей стороне не было свидетелей, чтоб подтвердить мою правоту, она с видом киношной героини, обличающей суперзлодея, заявила: «А не газлайтинг ли это?»

Охх, как я разозлился! Конечно газлайтинг! Я сижу и думаю, как бы свернуть на бок кукуху младшей, придумывая ситуации, в которых могу убедить её в зыбкости собственного здравого рассудка. Я ж такой, не ищу свидетелей, не привожу аргументы, я ж просто расшатываю психику бедной юной девы.

Меня в комментах ранее спрашивали как-то раз разочаровавшиеся в жизни люди, мол, не обвиняли ли ещё девчонки в разных посягательствах, типа, это типично в качестве шантажа. Нет, не обвиняли. А вот до обвинения в газлайтинге дожил.

Мигом вернул все наезды зеркально, обвинив её в том же и показал, что я, как более опытный ритор, могу сделать с её позицией очень много неприятных вещей, если захочу прибегнуть к грязной риторике. Потому пока надеюсь, что профилактика прошла успешно, и мы избавлены от обвинений ведения боя методами, не достойными воина.

Я б лучше подрался с толпой гопников в Купчино, прикопавшихся за хэви-метал-прикид, честное слово. Это был очень... непростой разговор. В нём было много чего, он длился три часа. Как раз мы планировали с женой около двенадцати лечь, ибо завтра на работу, а легли после трёх.

Мы в итоге разобрались во многом. Главное — проговорили вслух, что я деточку не ненавижу. Я продолжаю любить и ждать, не смотря ни на что. Я понимаю, что прочувствовать она сейчас это не сможет — одна беседа слишком мало для графа де ля Фэр, чтобы  понять и принять что-то, что вразрез идёт с уже привычной позицией. Но пусть она хотя бы это услышит ушами.

Второе: мы договорились о том, что разговоры нужны. Никто кроме нас наши проблемы не решит. Даже психолог. А младшая практикует, как раз, такой подход к реальности: «А, у меня ж есть психолог, она все мои проблемы решит», «А, у меня ж есть работа, значит, я заработаю на курсы», «А, я ж хожу на курсы, значит, я поступлю». Но нет. Особенно в нашем случае. Мы договорились поговорить ещё. Я попросил подготовить список претензий. Она ответила, что уже так делала, но всё отменяла, ибо видит, как я могу на них ответить. То есть, видит, как я, логичный, железный, старый и опытный могу растоптать её претензии чисто риторически. А то, что мы решили один вопрос не так давно именно беседой, мне решение не понравилось, но я его принял, и с тех пор оно работает — она не видит. Ткнул пальцем в этот пример и попросил таки список подготовить.

Знаете, когда младшая, рыдая, выкрикивала обвинения, я... Я испытывал двойственные чувства. Кроме обиды за несправедливость обвинений, была радость, некоторые нотки радости о том, что наконец-то я вижу от ребёнка искренность. Пусть искреннюю ненависть, но искреннюю, а не пофигизм и наплевательство.

Потому мы начнём общаться, а значит, решать проблемы отношений... Может быть...

* * *

А может, и не быть.

Вторых суток не прошло с разговора, а пофигизм тут как тут. Субботним утром я проснулся по будильнику, выставил отсрочку на десять минут, о чём сказал пробегавшей мимо жене, упомянув, что собираюсь сразу в душ. Жена перехватила по пути в ванную младшую, предупредив, что через десять минут туда собирался я. Младшая сказала, что угу, ей хватит. И проторчала там двадцать минут. Последние пять суша волосы феном, как будто у нас розетка только в ванной. И нет, я не требую преимущества при посещении ванной в любое время, но раз ты обещаешь освободить её через десять минут — освободи. Или сразу скажи, что надо больше времени, я б дольше повалялся.

А вечером младшая начала разбирать свою половину письменного стола, загромоздив кровать — дети спят на двуспальной, и это было их решение, когда мы предлагали раздельные кровати. А потом, хихикая, сказала, что, вообще-то, она и не разбирает, ей надо дорисовать. А старшая с час как собралась спать. Часов около одиннадцати. А верхний свет в комнате погас в час ночи. Дорисовала. И этот человек требует от меня соблюдения её границ.

А на следующий день, сегодня, когда старшая ушла спать, а мы с женой удалились тихонько посмотреть сериальчики перед сном, младшая переместилась на кухню, где принялась грохотать всем, что под руку попалось на всю квартиру. Когда я, пылая гневом, ворвался в помещение, отмахнулась: «А, извинюсь перед старшей завтра»

Не думаю, что дождусь второго разговора в ближайшее время.

Но, я надеюсь, всё-таки дождусь. Буду ждать.

Я не так планировал написать этот пост. Я продумывал структуру, основные тезисы, наполнение... Но так вышло, что сижу вночи со стаканом неплохого ирландского виски и испытываю желание написать именно этот пост внезапно и не по плану.

Какое-то время назад я написал пост, суммировавший разбросанные тут и там по комментам сведения о том, какой я охуенный в целом, и какой отличный отец в частности. Настала пора написать о том, насколько как отец я плох.

...Мы нашлись внезапно и случайно, в ЖЖ в комментах. Издалека, с первого слова, увидали родственность, интересность друг другу. Стали переписываться. Проявили интерес. Доходило до мистики — я просыпался как от толчка, проверял почту и видел очередное сообщение в личке от неё... Написанное минуту назад. И сейчас, через семь лет совместной жизни, мы иногда пытаемся сказать друг другу какие-то не очень очевидные вещи одновременно. Мы были одни, и нашлись, заполнив пустоту друг друга.

А потом прилетели друг к другу в гости, сперва она ко мне в модный Питер, познакомиться в живую, потом я к ней, в сибирскую Тюмень, нанести визит вежливости.

...Не к ней, к ним.

Их было трое. Две девчонки, 11 и 13 лет, я даже не знал, как к ним подходить, с чего начать. Начали они.

— Как нам его называть? Как надо? Он же теперь у нас глава семьи...

Я навсегда запомнил эту реплику.

Мне паталогически надо быть полезным, осознавать свою нужность. А тут — целый выводок, одни, без стены, за которой можно спрятаться. Идущие за матерью, сильной женщиной... Которой бы уже присесть и отдохнуть от необходимости быть сильной.

У меня не было выбора.

Я разрешил называть себя просто по имени, ибо не хотел лезть и навязывать статусы.

Я обещал хранить и защищать. В первую очередь, обещал себе.

Мы жили вместе в Питере. Время шло. Дети взрослели. Я учил их водить машину, правда, мало, о чём жалею сейчас. При случае учил рыбалке, как насаживать червя и вовремя подсекать. Как ставить палатку, рубить дрова и разводить костёр. Рассказывал, как устроен этот мир, от теории струн до идиотизма связей между взрослых. Защищал от несправедливости, когда мог и когда знал. Однажды одна охуевшая училка толкнула нашу младшую в столовой, вылив на её блузку суп. Влезла без очереди в толпу детей и толкнула нашу, как раз отходившую с супом с раздачи. После чего развела ор до небес, вырвала из рук технички швабру и попыталась заставить нашу младшую вытирать пролитый суп с пола. Когда та по пояс в этом же супе.

Охх, я чеканил тогда шаг, идя на встречу с директором, и демоны ада боялись заглядывать в мои глаза. Меня перед самой приёмной перехватила завуч, утащила в свой кабинет и долго рассказывала о том, что виновный преподаватель получил общее осуждение и выговор. Меня не интересовал выговор, мне нужна была её голова на пике перед школой.

В итоге, мы сошлись на том, что, так как дело было в апреле, данный препод дорабатывает учебный год, а вот в следующем я её в школе не вижу.

Она уволилась в октябре. Волшебные слова «РОНО», «жалоба» и «вот я уже всё написал, мне только до них доехать, хоть щас и мне насрать, что вас, как завуча, тоже уволят» сделали чудо. Ну и демоны ада помогли, конечно.

Дети доверяли мне. Дети советовались со мной. Дети поменяли свои фамилии на мою в соцсетях. Дети знали, что я всё знаю, на всё отвечу и от всего спасу.

Я уверовал в то, что я - охуенный отец, я расслабился...

А потом пришёл возраст сепаратизма сепарирования.

Я вообще люблю находить логические связи, и мне нравится сводить сложные психологические паттерны поведения к более примитивным животным реакциям. Я вообще люблю находить связи индукционные и дедукционные, это моя маленькая слабость. Потому мне примерно понятно, что от животного стремления вывести молодь из стаи для поиска партнёра, не связанного родственными генетическими связями, в момент полового созревания ослабляется социальная связь с соплеменниками. Молодёжи надо быть против предков, возражать. Такова архитектура проекта. Ребёнок сперва запрограммирован на роль ведомого, впитывает всё, что получает от родителей и прочих взрослых, всю информацию, работает только на запись. Потом подключается анализ. А потом — антагонизм.

Что бы ни говорил родитель, это воспринимается в штыки. Любая просьба, любой комментарий — воспринимается, как попытка влезть в личную жизнь, продиктовать, как думать, как быть, уничтожить уникальность и идентичность. Даже если родитель говорит, что за бортом минус пятнадцать и надо бы надеть шапку так-то.

Вот тут хочу отдельно заострить внимание на многочисленных историях типа «у меня был офигенный отец, но когда мне стало 14-15-18 он стал странным, ему стал нафиг нужен ребёнок со своим мнением фуфуфу». То есть, устоявшийся, многое переживший мужик под сорок поменял своё мировоззрение внезапно и бесповоротно, а не набитый под макушку гормонами подросток порвал все возможные связи с любящими его родственниками, да? Во всех этих историях очень много общего, один или два родителя внезапно предают подростка именно в возрасте перелома и сепарации. Интересно понаблюдать, как потом эти обвиняющие родителей люди взрослеют и уже своих детей обвиняют в неадекватности.

Но о нас.

Мы старались быть лояльными родителями. Мы не лезли в музыкальные интересы детей, о том, что они слушают, читают и смотрят, отзывались сдержанно и всегда ставили ремарку — это наше мнение, они имеют право на своё. Я насаждал в семье культ длинных волос — мне не нравятся короткие женские стрижки, и естественной красоты, но когда дети захотели подстричься по-другому, мы дали денег на парикмахера. Как и позже, когда они захотели покраситься.

Первой в отрицание сорвалась, что логично, старшая.

Любое замечание вызывало недовольное фырканье и обиду. Когда деточка зарывалась и дерзила, осаживали. Младшая объясняла старшей, где та не права, что в этот момент взрослые требуют не того, чего она хочет не из-за вредности, а потому, что на это есть причины. Старшая остывала, приходила мириться, они с женой плакали иногда, я просто радовался тому, что мир снова в семье. Я занял место злого полицейского, но это не значит, что меня радовали скандалы. Каждая разборка, каждый «карательный» разговор вызывал во мне боль. Каждый чёртов раз, когда старшая дерзила матери, та приходила в комнату в слезах, а я, видя это, вставал с кресла, со словами: «Так!» вырезан чёртовым сапожным ножом в моей памяти, прямо по извилинам височных долей.

Но ни разу — ни разу! — я не ударил детей во время разборок. Единственный раз, когда я позволил себе затрещину, это было, когда младшую зажевало револьверной дверью в одном ТЦ в Петрозаводске, когда мы в очередной раз проводили каникулы в Карелии. Ей было отдельно сказано, что надо быть внимательной в ближайшую минуту, деточка кивнула, и тут же, считая ворон, чуть не была защемлена чёртовой створкой. Молниеносно вставляя между косяком и автоматически движущейся створкой руку, и выдёргивая деточку из опасной зоны второй рукой, я пылал гневом — есть у меня такая парадоксальная черта. Беспокоясь о родных, попавших в опасность по собственной глупости, я сперва импульсивно сержусь на них потому, что они подвергли опасности дорогих мне людей — себя. Я занёс руку, собираясь отвесить подзатыльник спасённой деточке, но... Не смог. А рука уже двигалась в разящем ударе. Остановить было невозможно, я смог только перенаправить леща — вместо затылка по заднице. После этого я был в шоке часа три и всё это время извинялся за произошедшее.

— Аааа! — Скажут всякие там дивные девы и юношки при прочтении этого, — Значит, физически не бил, а измывался морально!

Конечно. Вопрос в том, что считать моральным, психологическим насилием. Газлайтинг, манипуляции, что там ещё есть?

Это всё недостойно воина.

Я всегда стремился в «карательных» разговорах изложить свою точку зрения, почему мы с матерью семейства злы и сердиты, что нас вывело из себя и почему. Ребёнку при этом давались полные дискуссионные права, можно было (и нужно! мы акцентировали внимание на этом) высказывать свои аргументы или контр-аргументы к нашим аргументам. Давить авторитетом лично я всегда считал низким приёмом в риторике.

Старшая через пару лет снова повернулась к нам лицом. Сейчас мы с удовольствием беседуем на любые темы, она рада нашему общению, мы рады ей. Я откладываю любые свои компьютерные игры, когда она приходит к нам с разговором, пусть и пустячным.

Но пришла пора младшей.

Я вообще имею теорию, что из-за того, что старшая всегда доминировала в детстве, а младшая всегда была ведомой, всё сложилось так, как сложилось.

Старшая, часто шпынявшая младшую почём зря, привыкла к тому, что одёргивания со стороны взрослых — просто коррекционный момент. Младшая же всю детскую жизнь играла роль ведомой в играх, на это наложилось то, что в семье биологического родителя, по словам жены, было принято поощрять лидерство старшей и гнобить младшую. Комплекс вины у младшей был настолько виден, что анекдот про слепую девочку и пельмени стал у нас семейным.

То самое правило:

Жила-была одна слепая девочка. Ей казалось, что мама с папой ее не любят

и во всем обделяют, особенно в еде. Родители не знали, как вылечить ее недуг

и обратились за советом к психиатру. Тот посоветовал ради демонстрации любви

к слепой девочке сварить ей целый тазик пельменей, поставить перед ней, и тогда

она поймет, что родителям для нее ничего не жалко. Мама и папа выполнили пожелание

врача, подвели девочку к тазику дымящихся пельменей. Дочка обвела руками тазик

и сказала: "Представляю, сколько же вы себе пельменей сварили!".

Мы, как могли, вытягивали её из этого болота. Хвалили, воспитывали чувство значимости своего мнения. Когда выяснили, что простая похвала воспринимается, как рутинная, типа просто так, стали стараться акцентировать, охуели, когда в очередной раз донесённая до деточки похвала вызвала слёзы, ибо она сама считала себя гораздо хуже, провели очередную беседу о том, как мы их любим, вывели стратегию адресной похвалы и...

И, видимо, прозевали момент. Деточка, ощутив значимость своего мнения, пришла к выводу, что только её мнение и заслуживает внимания в этом мире. А возраст сепарации накинул дров в топку этого вентилятора, и теперь любое наше мнение начало провоцировать возникновение у деточки мнения, альтернативного нашему. Если мы кого-то критикуем, деточка тут же начинает генерировать оправдательные тезисы, выводя на конфликт. Мнение, альтернативное нашему, формируется в момент озвучивания нашего мнения. До этого момента всем пофигу, но как только мы высказались, возникает непреодолимое желание высказаться поперёк. И пофиг на аргументы, они высасываются из пальца и берутся с потолка, лишь бы возразить нам. Как следствие, сформировалось мнение, альтернативное «общему осуждению», то есть, надо защищать всех якобы ущемлённых, от ЛГБТ до БЛМ. Ссылки на то, что лично мы не угнетали негров ни в каком поколении, что лично у нас есть семейная подруга «из этих», ни к чему не приводят, мы недостаточно сочувствуем угнетённым. Были даже попытки ввести в вокабуляр термин «эн-слово», но тут уж я, как местный патриарх семейства, не утерпел. Окей, если слово «негр», нормальное для русского языка, кое-для кого звучит грубо, не будем его употреблять. Но и всякие там прозападные уродства тоже идут боком. Это — компромисс, как я его понимаю, обе стороны идут на уступки, останавливаясь на решении где-то между начальными позициями сторон. Но нет, мне было заявлено, что компромисс — это когда мы принимаем её точку зрения, ибо когда мне это нужно будет, я тоже могу принять эту точку зрения.

Кстати, между делом, мне было предъявлено, что вышеозначенный комплекс вины не растёт из детства, а выращен мной всего за полгода после того, как деточка проебала вступительные экзамены в ВУЗ, причём, исключительно из-за собственной безалаберности — деточка забыла, что надо сходить на экзамены.

Но ты же наверняка морально забил ребёнка — скажет либеральный читатель. Конечно забил. Сел напротив, строго сказал, что так делать не надо и спросил, каковы дальнейшие планы. Мы решили, что год деточка готовится к следующему поступлению, раз уж просрала нормальные вузы, абы куда лезть лишь бы поступить смысла нет, но при условии — этот год она готовится и зарабатывает на курсы. Прям моральный психопат какой-то, да?

Работу она нашла с нашей подачи спустя три месяца. Самоподготовкой занималась ровно... ноль дней. А зачем — я ж заработаю на курсы, а там оно само подготовится. Как заработаю? Ну, само как-нибудь заработается...

Ребёнок отделяется от нас, от меня, от её матери и от старшей сестры, в какой-то момент ребёнок требует, чтобы стиль общения в семье был такой же, как среди её друзей, ведь ей так комфортно. Ребёнок не считается с мнением и интересами прочих членов семьи. Не пытается вести себя тихо, когда полуношничает после работы на кухне. Она возвращается с подработки после десяти, а её сестра уже отправляется спать, ибо ей вставать в полшестого. Пофиг на сестру — младшая может греметь тарелками, микроволновкой и дверьми полвторого, когда уже и мы с женой спим. Загонять её ремнём спать после одиннадцати — взрослого восемнадцатилетнего человека — я не считаю возможным. Но утром, когда она спит, все стараются вести себя тихо, а она... Причём, это — не нарочно, человек просто не думает. Просто закрывает дверь, звякая защёлкой, когда можно сначала повернуть ручку, потом прикрыть дверь, потом отпустить ручку мягко, как делают все члены семьи, когда кто-то спит. Все, кроме неё.

Бамм. Бахх. Вжжжух — это в соседней комнате, «детской», выдвинут ящик комода, резко, хотя можно сделать это мягко и почти беззвучно. Вжжжух-бамм! Это задвинут. Старшая два часа как спит в той же комнате — плевать. Мы — полчаса как погасили свет в нашей — тем более плевать.

Делаешь замечание: «А, дада, извините».

Это «извините» стало разменной монетой. Что бы не сделала деточка — ей ничего не будет, мы — либеральные родители. Достаточно сказать «извините», и всё пройдёт. Делать выводы на будущее не надо. Думать о том, что близкие огорчены поведением и надо его корректировать — не надо. В этот раз огорчила мать — «извините». В другой раз — то же самое. Давно уже договорились о том, что мать — немного истеричка, потому мы не требуем поминутных отчётов, но в тёмное время суток неплохо бы быть дома или хотя бы писать сообщения, мол, вышла из пункта А в пункт Б, а потом — пришла в пункт Б благополучно. Да, немного наседочно, но — немного. А с учётом того, какие по вечерам ходят маргиналы в некоторых районах Питера, я бы даже сказал, что нихрена не наседочно. Да пофигу, мать как-нибудь переживёт то, что дочь собралась на часик в магазин, а пропала на четыре. Прекрасно знает,что мать в нервах, но порыва написать и успокоить даже нет. Я подчеркну — это не злой умысел, это... Просто пофигизм. Наплевательство. Равнодушие.

Как следствие равнодушия, в семье ребёночек ведёт себя серо и кисло. В разговоры не вступает, стоит в стороне в закрытой позе, смотрит в сторону, зрительный контакт не поддерживает. При этом, в соцсетях пишет, что этот год самый радостный и всё круто. Значит, всё круто вне семьи. Казалось бы, вот оно — проявление сепарационного возраста, и мы даже готовы не мешать, а просто любить и ждать, но...

Но это вся сопровождается бытовым хамством. От пренебрежения к чуткости сна, описанного выше, до прочих мелких проявлений. Игнорирование просьб, игнорирование очевидных  нужд близких: «ой, а вы не говорили». Да, не говорили, что если с девяти утра у меня рабочий день, то завтрак я должен закончить до этого срока, это ж так сложно вычислить. Просто плевать на семью.

И да, это всё — мелочи но их много, они накапливаются, и рано или поздно находится та соломинка, что переламывает хребет не то что верблюду, но и такому матёрому терминатору, как я.

Обескураживает то, что человек подменяет в своём сознании ситуации на те, которые ей выгодно. Неоднократно ловили на том, что при обсуждении некоторого вопроса приходим к одному выводу, а через месяцок-другой выясняется, что ребёночек уверен, что я придерживался вывода радикально противоположного. Просто тогда выгодно меня выставлять мерзким тираном.

А я да — тиран. Патриарх. Семейный узурпатор власти. Я помню первую реплику тех, кто нуждался в моей защите.

Но я помню заповедь тирана, сформулированную лордом Витинари, героем цикла произведений Терри Пратчета: Тиран должен издавать такие тиранические законы, которые будут учитывать интересы «угнетаемого» народа, только тогда он проживёт долго.

Потому мы долго к этому шли, и вот, к моим скорби и стыду, пришли.

Сегодня деточка в очередной раз проигнорировала мнение и интересы семьи, возжелав провести праздники со своей подружкой, а не с родными, при этом, родным не был задан вежливый вопрос, мол, не обидитесь ли вы, а была постановка перед фактом: я пошла на ночёвку в подружке. Мать, готовившая подарок, возрыдала, я разразился гневной речью. Мелочь, казалось бы, мелочью. Но когда таковые мелкие пренебрежения интересами семьи сыпятся, как из рога изобилия (из ведра, из ведра изобилия)...

И наступил тот момент, когда стало озвучено: мол, если ты приходишь домой только для того, чтобы быть обстиранной и накормленной нахаляву, может, настала пора кому-то съехать? Мне лично, как тому, кто защищал её от злой училки, будет больно, но чувствовать себя изо дня в день сырьевым придатком без малейшего эмоционального отклика — больнее. Но я даже готов оплатить три месяца съёма комнаты. Если уж ребёночку мы настолько чужие стали, что ей плевать на всё.

Да, человек растёт. Да, должен создать свою семью, своё гнездо. но при этом — не делая больно близким. Не игнорируя их. Не хамя. Не наплевав на интересы близких.

Сегодня я практически выгнал дочь из дома. Без пяти минут.

После ссор со мной, как с плохим полицейским, деточка всегда перед сном приходила таки прояснить отношения (с матерью они по-женски всё это проворачивали ещё быстрее). И примириться.

Но не сегодня.

Но, правда, есть одно «но».

Даже сейчас я всё ещё цепной пёс семьи. Даже если часть этой семьи думает, что она уже не с нами. Я всегда буду ждать и сделаю всё, что могу.

Я обещал.