В тот день дождь висел в воздухе, не падая, а просто пропитывая все сыростью и серым цветом. Я шел от метро, думая о своих делах, как вдруг заметил фигуру у подъезда. Человек в военной форме, поверх которой был надет жилет курьера, с огромной коробкой в руках. Он ставил ее на землю с осторожностью, одной рукой опираясь на костыль. И только тогда я разглядел неестественный угол его левой ноги ниже колена и тусклый блеск пластикового корпуса протеза там, где должна была быть ступня.
– Эдуард? – вырвалось у меня невольно, имя всплыло из глубин памяти, как щербатый окурок из лужи.
Он резко поднял голову. Лицо – грубее, иссеченное ранними морщинами и чем-то тяжелым, что осело в уголках глаз. Но глаза – те же. Серые, оценивающие, с той самой детдомовской привычкой смотреть сквозь тебя или чуть в сторону. Узнал.
– Сергей? – Голос хриплый, как будто давно не использовался по назначению. Он попытался выпрямиться, отбросив плечи назад – тень военной выправки, тут же сломанная неловким движением костыля.
– Да это я. Боже, давно... Служил? – спросил я, кивнув в сторону ноги. Глупо. И так все ясно.
- Да. СВО. Под Авдеевкой. Больше пояснений не последовало. Он переложил вес на костыль. Теперь вот... – он махнул рукой на коробку и жилет, – развожу посылки, пока на деньги за ранение проценты капают, думаю что мне дома сидеть.
Неловкость повисла в сыром воздухе гуще дождя. Что сказать? "Как жизнь?" – смешно. "Жаль" – оскорбительно. Вспомнил его страсть, еще со школы в интернате – он мог часами копаться в старых двигателях, разбирал и собирал все, что шевелилось.
- А модели... танки? Все еще собираешь? – спросил я, больше от безысходности.
В его глазах мелькнуло что-то живое, почти детское. Уголки губ дрогнули в подобии улыбки.
- Мечтаю. Он кашлянул. Денег, блин, нет, все же в банке под процентами, а курьером много не насобираешь. А так – да. "Тигр", "Пантера"... Трехэтажный "Маус" на столе поставить. Красота. Он посмотрел куда-то поверх моего плеча, в серую муть между домами, словно видел там ряды идеально собранных, замерших в бронированном величии машин. Руки помнят, знаешь ли. Даже если... – он стукнул костылем по пластику протеза.
Тишина снова сомкнулась. Дождь наконец заморосил, мелкий, назойливый. Нужно было ее разорвать, эту тяжесть. Старая интернатская привычка – предложить постоять, покурить. Даже если не куришь.
– Может... постоим? Покурим? – предложил я, уже шарив по карманам куртки, хотя знал, что там пусто. Последнюю пачку оставил дома утром.
– Ага. Он кивнул, с облегчением. Давай. Поставил костыль устойчивее, освободив руку. Полез в карман рваных джинс, но как назло, у него тоже не было сигарет.
Мы стояли под жалким козырьком подъезда, два немолодых уже мужика, объединенные когда-то общим детдомовским адом, а теперь – войной, увечьем и этой немой минутой. Я вывернул карманы: ключи, смятая маска, жетон от тележки. Ничего. Он тоже показал пустую, вывернутую ладонь. Сигарет не было. Ни у него. Ни у меня.
Нелепость ситуации была такой оглушающей, что мы просто посмотрели друг на друга. И вдруг Эдуард хрипло хмыкнул. Не смех, а именно хмык. Я ответил коротким выдохом, что-то вроде "эх".
И мы просто стояли. Молча. Смотрели на моросящий дождь, на грязный асфальт, на его протез, упертый в землю рядом с моим целым, но таким бесполезным сейчас ботинком. Стояли, будто выполняя ритуал. Ритуал неудавшегося перекура, ритуал признания всей нелепости и тяжести жизни, которую не перекуришь.
Минуту? Две? Время потеряло смысл. Потом он вздохнул, глухо, как будто из самой глубины протеза.
– Ладно... – сказал он, подбирая костыль под мышку и хватая коробку. – Мне еще... три адреса.
– Да, конечно... – пробормотал я. - Береги себя, Эдик.
Он кивнул, уже отворачиваясь. – И ты.
Он заковылял к своему видавшему виды велосипеду с огромной коробкой на багажнике. Я постоял еще мгновение, глотая сырой воздух, в котором так и не запахло табаком. Потом повернул и пошел в свою сторону. Мы разошлись, не оглядываясь. Без сигарет. Без слов. Только серое небо, моросящий дождь и гулкое эхо молчания, в котором было все: и Авдеевка, и детдом, и пластиковая ступня, и несобранные танки.