С Днем печати!
Работе в местной печати я отдал свыше сорока лет (2 октября 1972 года впервые переступил порог редакции казахстанской районной газеты «Ленинское знамя» в качестве её штатного корреспондента). На пенсию ушёл в июне 2011 года с должности главного редактора газеты «Эвенкийская жизнь». Естественно, за эти годы был свидетелем и участником множества различных курьёзов, которыми так изобилует жизнь местного газетчика. Поделюсь некоторыми из них.

Неутомимый Григорьич
В районке, где я начинал карьеру газетчика, одно время не было собственного фотокорреспондента, и в редакции подрабатывал фотограф местного быткомбината Григорьич, весёлый и добродушный пьяница. Как-то ему поручили наделать снимки с отчётной районной партийной конференции — важнейшего события в жизни района (всё равно что партийный съезд для страны).
Первое время Григорьич прилежно щёлкал «Киевом», вспышками обнаруживая своё присутствие в середине зала районного Дома культуры. Ну и пару раз он минут на пять отлучился, после чего в глазах его появился демонический блеск. И тогда Григорьич очень твёрдой походкой стал выходить уже прямо к трибуне, за которой всё ещё читал невозможно длинный доклад первый секретарь райкома. Фотограф периодически сверкал ослепительной фотовспышкой прямо ему в глаза. И каждый раз секретарь непроизвольно дергал головой, потом с минуту, не меньше, заново привыкал к тексту. Наконец, не выдержав очередного захода извергающего молнии Григорьича, в отчаянии закричал:
— Да кто-нибудь уберёт этого террориста?
В зале послышались смешки. И лишь тогда к фотографу быстро подошёл один из райкомовских работников и, цепко взяв его за локоть, повёл к выходу. Успокоившись, первый секретарь попил водички и продолжил свой нескончаемый доклад. Однако минут через десять его опять ослепило вспышкой, и секретарь буквально подпрыгнул за трибуной. Это неугомонный Григорьич где-то снова пригубил винца и, пробравшись в зал через другой выход, снова начал азартно фотографировать докладчика. При этом он — желая, видимо, показать, какой он крутой репортёр,- взобрался на одну из батарей отопления. Сделав несколько кадров, Григорьич потерял равновесие и с ужасающим грохотом свалился в проход. Из хохочущего зала его уже не вывели, а вынесли…
Взбешённый редактор хотел было отказаться от фотографий Григорьича. Но никто другой в этот день партийный форум районного значения, кроме него, не снимал. А представьте, как бы выглядел газетный разворот со сплошным газетным текстом? Тем более что Григорьич — ну, разве не профессионал! — умудрился-таки поснимать ещё и выступающих. Так что редактор, скрепя сердце, снова принял снимки своего непутёвого внештатника.
— Ты бы… это, хоть на такие задания ходил трезвый,- сдержанно попросил он Григорьича.
— Да конечно! — с жаром согласился фотограф.
И, конечно, ненадолго.

Непростые имена
В 80-е годы я работал заведующим сельхозотделом экибастузской районной газеты «Вперед» Жил в городе, в командировки выезжал в совхозы, возвращался обратно в город и несколько дней «отписывался» — то есть трансформировал все свои беглые, неразборчивые записи из корреспондентского блокнота (тогда у нас еще не было диктофонов) в заметки, корреспонденции, репортажи, очерки. А потом — снова в командировку!
Ну, нормальная такая работа, скучать было некогда. Новые места, новые люди, новые встречи… Запомнилась одна из них. Я с фотокорреспендентом Николаем Мякиньким на редакционном уазике отправился на отгонное овцеводческом пастбище — джайляу.
Редактор послал нас за очерком о семье знатных чабанов, награжденных не то орденами, не то медалями за высокую сохранность поголовья. Главу семьи звали Иван, а фамилия у него была Абдула. Именно Абдула — с одним «л». Оказывается, он был молдаванином, и такие фамилии у них не редкость.
А супружница у него была русская, с заурядным славянским именем Глафира Порфирьевна. Я правильно называл их имена первые десять минут беседы. Но когда этот самый Иван Абдула, обрадованный возможностью легально выпить — ну как же, такие гости! — притащил откуда-то из закромов, с высочайшего соизволения жены, сначала одну бутылку водки, потом другую, тут и началось.
После третьей стопки я то и дело величал чабаншу уже не Глафирой Порфирьевной, а Порфирой Глафировной. И хотя фотокор делал мне время от времени страшные глаза, досталось от меня и мужу знатной чабанши, его я попеременно называл то Иваном, то Абдулой. Может, кто-то другой взял бы, да и выгнал таких бесцеремонных гостей. Но хозяева терпеливо сносили все эти, в общем-то, непреднамеренные издевательства над их уважаемыми именами. Потому что сами обращались ко мне то Марат Валеич, то Валей Маратыч…

Аполитичная история
Я нёс дежурство в городской типографии по готовящемуся к выходу очередному номеру нашей районной газеты. С корректором Танечкой мы, что называется, в четыре глаза вылавливали и устраняли в газетных полосах «блох» — ошибки. Очень скучная, доложу я вам, работёнка.
Кроме нас в этот день в корректорской дежурил ещё и Витя — коллега из многотиражной шахтёрской газеты. Пока наборщики правили вычитанные нами гранки, сбросились, и Витюша, как самый молодой в нашей компании, смотался в лавку. Так что обедали прямо в типографии.
К концу дежурства настроение у всех было приподнятое, газета благополучно подписана в печать, и мы разъехались по домам. А утром в редакции на нас коршуном налетел редактор и, брызжа слюной, орал что-то нечленораздельное, тряся свежим номером газеты.
Ничего ещё не понимая, всмотрелся в отчёркнутое редактором место. И буквально весь покрылся противно ползающими колючими мурашками. В этом номере был напечатан отчёт с пленума райкома партии, и в подзаголовке на второй полосе восемнадцатым полужирным кеглем набрано: «Из вытупления первого секретаря райкома партии (дальше — его имя)".
Вытупления! Куда-то провалившаяся литера «с» поставила под сомнение умственные способности первого лица района! Как же это мы с Танечкой лажанулись? Хотя именно нам-то с ней, как никому другому, ясно — как.
Редактор, узнав, что газету на почту ещё не забрали, срочно позвонил директору типографии и попросил его пустить весь тираж под нож — а это несколько тысяч экземпляров. А после исправления ошибки отпечатать номер заново. За мой и Танюхин счёт. Но, в конце концов, редактор отошёл, и газету печатали в обычном порядке. То есть за счёт редакции.
А вот интересно, что бы с нами было, случись эта история в тридцатые годы?