Мир Ведьмака

Найдено на ДевиантАрте.

Источник: https://www.deviantart.com/yuriplatov/art/Cirilla-The-Empres...

На тропе одиночка не спит. Дай отдых усталому телу, залечи раны, утоли голод. Но не спи. Зло вокруг тебя не дремлет. И никогда никому не верь. Всё предаст тебя. Всё, кроме твоей стали. И не люби. Привязанность делает тебя слабым и никчемным перед лицом твоего долга. Твои якоря однажды утопят тебя. Не спи на тропе, ведьмак.

Особенно не спи в час серого пса. Самое неверное время ночи. Все не то, чем кажется. Лицо друга обернется оскалом навья. В глазах подруги мелькнут бесы и ты почуешь острую холодную сталь в своем сердце. Не верь даже своим мыслям в эту пору. Разведи пожарче огонь, осени себя благодатью своей веры и жди рассвета.

- На подступах к заставе, на первых границах нас не встренули. Заслоны и секреты окрылков пусты. Головной дозор возвернулся, принеся худую весть – дозорных на стенах нет. Добрыня им настрого велел токма до зримых границ заставы доехать. Двинулись тогда во перед мы с Трясуном-кресником – руничать охранно, навий морок сгонять. Хотя ведал я, что нет там морока-то. Не чуял я ни навий пир, ни волшбу, ни дух человечий. Трясун, гляжу, тож башкой трясет да по сторонам зыркает. Вот уж и забрало в стенах видать стало. Воротины на запоре, на створках воронье сидит. Трясун щит-руну бросил, воротины с петлей послетали, цельная муть воронья да мух в небеса взвилася. С пира-то согнали, слышь! Тут и мы на двор взошли… Мясна лавка, слышь, Геральт, да и только! Весь двор плотью увечной устелен, стены сплошь в крови, чуть не с крыш свисает. Дружина-то Добрынина уж на что стреляна была, а и то иные едово дорожное выплеснули. Что уж обо мне, щенке, речить! Помутнело у мя в очах, чуть оземь не брякнулся – то Трясун за плещи схватил, встряхнул и взглянул так пронзительно, ровно водой ключевой в чело плеснул. Отпустило меня… А как в себя пришли, то и вглядываться стали, следы искать. А и искать-то неча было. Дозор тропить в стороны отправили, те вернулись ни с чем. Ни пришлых, ни вышлых! Коняки в сараях тож землю кровавят. Взрезали всю заставу пограничью ровно изнутри и на крылах улетели! Трясун пред ночью принялся волховать, и меня сподвиг на то – границы заставы обходить и глифы-заслоны проверять. Да только целы оне все были, кроме тех, что мы на воротах изломали. Вои тем порядком двор прибирать стали. Сносили все в сарай конюший, да складали рядком, ровно дровни. Я ж все свово дружку высматривал, а как высмотрел так и ее нашел. Лежал мой воюшко в сенях подле коморы – исколотый весь, выя чуть не до хребта перерублена. И меч сей при нем – тот, видно, крови глотнул…Звонарь вновь замолчал.

- Он не один там был, верно, Ратмир? – Геральт смотрел на огонь, тревога в душе не оставляла его, все тяжелее и тяжелее становилось на сердце.

- Не один. Данила-Страж – тот к стене под самой потолокой копьем пробит висел, два гридня младых буйны головы на спины свесили – хребты как студень, оба кресника заставных, Род и Темрюк, там же были – одного в углу дальнем по следу требухи нашел, вспороли да бросили, видать. Другой... другой меч сжимал, что другу мовому выю переруб. А в сердце нож схоронил.Вывернул я меч у войонка, от каморы его отвернул, дверь выломал. И ведал уже, что узрю там.Волчица то была, Геральт! Хоть и в облике человечьем, девчушка не боле семнадцати вёсен, русоволосая, коса до пят босых, в рубахе льняной до пола. Да меня, волчицей вскормленного, не обманешь. Очами серыми ровно в душу смотрит и сердцу шепчет: «Братец… братец мой…». Защемило во мне всё. Чую, сдохну, но её упрячу, схороню от лиха… Тут, как на грех, Трясун в сени вошел. Увидал девку, меч выхватил, перстами упокой-руну мастрячит, да уж бросить её готов. Сшиб я его щитом послабше, к стене отбросил. Девчушка, глядь, уж волчицей серой опрокинулась, да к дверям. Я за ней следом. На дворе вои копья наострили, в кольцо её берут. Позади старый Трясун очухался, встал в дверях, орет: «Хватай их, обоих хватай!». Тут и меня разобрало. Припомнил я скопом как на одре смертном и селение сожженное, и лес кольяный, и волчицу-мать вспоротую, братишек-волчат избитых, волхвов- извергов, да палки на хребте своем… Всё припомнил, Геральт, всё… А вот что дале было, то захочешь – во век не забыть! Добавил я свежанины на тот двор...

Как опомнился, дурниной взвыл – кричал, слезой исходил, хотел не то в волка перекинуться, не то на меч броситься. А волчица та все вокруг меня крутится, скулит, подскачет да снова отпрыгнет…

Геральт молчал, замер, не смея даже шелохнуться. Сердце словно сжали стальными клещами. «Цири, дочка моя… Цири…».

-Убитый сильван, сирена озерная… сожженные деревни. Ох, Йена, что же я натворил!

С ночным ветерком над поляной разлился час быка - третья стража. Лик полной луны - яростно-серебристой, проглянул сквозь кроны дерев.

"Злая ночь нынче..." - подумал Геральт.

- Кого выслеживаешь, Ратмир?

Звонарь не спешил с ответом, но ведьмак был уверен, что этот странный человек все расскажет ему. Слишком долго был он в дороге, слишком многих людей повидал, схоронил много друзей и оттого ведьмак знал - Звонарь расскажет все. Внезапно неясной тревогой нудно заныло сердце, перекрывая даже острую боль в сломанных ребрах и пульсируя в сорванной коже на виске. "Что это?" - все думал и думал ведьмак..."Что это?"

"Злая ночь нынче..." - еле слышно дохнул шепот будто бы ветерка из сырой глубины ночного леса.

- Дружка-от мой, тот, что сгинул... чей меч-то подле меня, все мне речил, мол, гляди, Ратмир, каков я! Долго-то десятником стать, а то и боле кем, э? Он, вишь ты, уже и князь-от меня особо привечает, подле себя держит на походе. Один-друг даже чашею обнес! Сам!

Падок он был на ласку чужую, хоть и могуч был телесно! И добр, Геральт! Ко всему белу свету добр! А как иначе-то? Мы ж с ним с волчат лесных в людей оборотились да опять же в людей выпествованы были. Волхваааами... дай им боги гвоздей в пороги!!! Секли нас ровно кузнец подмастренка в похмельный день! Мы ж не речи людской, ни повадок не ведали, когда оне нас в лесу подобрали, да мать-волчицу с братишками на ремни порезали. Так что мы с войчонком моим во второй-то раз родичей и потеряли. За первых-то я не шибко помню. Пришли, хаты жгли, всех от мала до велика на колья вздернули, кого поперву не зарезали. Велик тот лес кольяный был... Как мы спаслися - то и не ведаю, не иначе боги уберегли. В лес с голодухи да страха подались, там в нору земную схоронились. Да то логово волчье было, щенков во тьме не разглядели, пригрелись на них да и уснули. Ввечеру мать-волчица пришла, то отчетливо помню. И как грызть хотела, то тож помню! Да, видать во звере-от человеческого поболе будет! Млады - что волчьи, что лисьи, что человечьи... Сердце у нее материнское в груди звенело, да кровью на снег все и вылилось... - тут голос Звоноря дрогнул и сорвался на тяжкие рыдания. Низко опустив голову, содрогаясь плечами, он низко, утробно взвыл и, словно стыдясь своей слабости, напрягся, замер. Ведьмак отвел глаза. Он знал это горе. Это было горе Ратмира. И делить его этот муж ни с кем не хотел.

- Как-то ввечеру гонец с дальней порубежной заставы прихрял. Жив-цел, токма белесый весь, он, как ты, ровно. Да в кровище чужной весь учушканый. Разума ни плошки, речить толком не может, токма одно несет: мертвы все, мертвы все... На той заставе дружина крепка была - порубежь от мертвого града, давно степняками да навьем заморенного. И кресники средь них были. Средь дружины той и мой войчонок был. Что содеялось там - не ведомо! Одно ясно - беда. Двинулся княжий сын, Добрыня, с дружиной по заре на ту заставу. Меня кресником-учинцем старый Трясун-кресник с собой взял. Всего же нас две десятины конно выступили. На закате к порубежью и подошли... - Звонарь умолк, повел плечами, с хрустом поднялся на ноги. Плащ на миг распахнулся и Геральт увидел, темное, почти черное в свете костра пятно крови на правом боку кресника. Кровь давно запеклась и рубаха в этом месте прилипла к телу. Звонарь подхватил охапку сушняка и аккуратно, по-лесному, навалил ее на прогорающий костер. Пламя истово взметнулось вверх.

Заметив взгляд ведьмака, Звонарь криво ухмыльнулся.

- Не тревожься, оплечник. Рану я прижег, запечатал руной, к утру как на собаке затянется. Волхвы наши, хоть и строги вельми, но врачевать умеют и нас, сирых, тому обучают. Вот зрю я, что у тебя мослы на вздохах одесную разбиты.

- Что? - Геральт удивленно взглянул на Ратмира.

Тот вместо ответа ткунл пальцем себя в правый бок.

- Три ребра сломано - Геральт со вздохом принялся снимать стремена с седла, обрезая ремни и пытаясь изготовить из них нехитрый корсет-перетяжку. Но Ратмир как-то неслышно перетек небольшое расстояние между ними и опустился на колени возле ведьмака. Взглянул тому в глаза:

- В человеке гораздо больше от зверя, чем он себе думает - голос Ратмира, без привычного уже чуждого говора прозвучал в голове ведьмака как мягкий звук далекого колокола, даже трикрат повторенного эха от него - Не думай! Смотри мне в глаза и узри в них воды чистые холодных северных озер, синь утреннего морозного неба, ледяные искры звезд зимней ночи и яркое теплое пламя домашнего очага...

Голос Звонаря плыл словно утренний туман, заволакивая собой все - костер, ночные тени, лесные шорохи. Но вместе с тем в голове Геральта появились знакомые и родные образы близких ему людей - вот Цири сопит под его боком в Брокилонском лесу, вот Лютик смеется и наливает ему в кружку Эст-Эст, вот... Йена скользит рукой по его груди, вот рука замирает где-то на боку под правой рукой, поглаживая кожу пальцами, слегка царапая ногтями... Йена!!! Ногти впиваются глубже, кожа расходится как гнилая ткань, рвутся мышцы, скрипят кости. Йена!!! Миг ослепительной боли и реальность оглушает Геральта как ушат ледяной воды спросонья. Резко выдохнув ведьмак вскочил на ноги. Ратмир сидел на своем месте и разминал кисти рук, похрустывая суставами.

- Сядь! - в голосе Звоноря сквозила веселая гордость профессионала и непривычная для него шутливость - К утру как на собаке затянется!

Ведьмак ощупал сломанные ребра. От острой боли не осталось и следа, лишь слегка ныли мышцы.

- Ловко вас обучают, Ратмир! Спасибо тебе.

- Будь здоров, оплечник! Когда-нибудь на тропе и ты не оставишь меня.

-Да будет так и никак иначе, - Геральт удивился про себя собственной речи. Эта ночь не была похожа ни на одну из его прежних ночей. Нечто незнакомое смотрело на него глазами Звонаря, незнакомое, но вместе с тем близкое ему до сердечного холода. До стылого мрака ночного леса.

Костер догорал. Наступал час серого пса. Луна задумчиво клонилась к горизонту.

Пламя костра взметнулось вверх, глухо выстрелив снопиком искр. Пара крошечных угольков угодили в походный котелок, подвешенный над огнем и аппетитно булькавший густым пряным варевом. Человек, примостившийся на границе света от пламени костра и все глубже пролегающей вечерней тени, наверное, и не заметил этого:

－Выходи, неча таиться! Я тя давно почуял! Вылазь, коли добрый человек - едово поспело, огонь и хлеб - раздели со мной.

Где-то среди махрового сумрака затрещало, качнулись лапы ели и на свет вышел высокий светловолосый мужчина.

－Мир тебе! Зла не помысляю, дозволь у костра обогреться и ночлег разделить? - после десяти ударов сердца спросил пришлый.

Хозяин костра пристально смотрел на него. Волосы, которые он поперву принял на светлые оказались сплошь седыми, а на левом виске темной коркой запеклась кровь, да к тому же изрядный клок волос был вырван, отчего иному вид незнакомца показался бы смешным. Но не ему. За левым плечом красноречиво и вместно разместились две рукояти мечей. Правда одна, с прямой гардой, немного съехала набок.

－ Речу же, садись. Вечерять будим. Меня Ратмиром кличут, по прозвищу Звонарь.

－ Геральт, - ответил седовласый, опуская оземь седло, а также увесистый, и судя по всему, тяжелый мешок. Сам он  опустился на расстеленую свитку плаща, бережа левую ногу. Устроившись и вздохнув, незнакомец

уставился в пламень костра.

Спустя некоторое время тот, который назвался Ратмиром-Звонарем потянулся к котелку и немного помешав гуляш, отведал.

－Готово едово－решил он и, достав из мешка две глубокие глиняные миски, доверху наполнил их из котелка. Одну протянул над костром гостю, а из второй принялся есть сам.

Голод, вызванный дневными трудами и долгой дорогой брал свое, двое мужчин ели долго и обстоятельно.

－Где коняка-то？－ спросил Звонарь, сыто вздохнув и кивая головой на седло.

－Волки задрали,－коротко бросил Геральт,－ сам-друг тоже

не уберегся,－он скосил взгляд к левому виску,－ спасибо за угощение, хозяин. Только ответить тебе нечем, сума пуста.－продолжил он, отложив пустую миску в сторону.

－За то ответного дара не жду. Закон дороги в сих местах чтут иначе?

－Нет, везде одинаково. И оскорбить тебя не хотел. Никогда не знаешь кого встретишь на тропе. Иной и жизнь попросит за тарелку супа,－Геральт криво и невесело ухмыльнулся, － Ты издалека пришел. Никогда такого говора не слышал.

－Издалека, с другого конца мира...－Звонарь было умолк, но тут же продолжил, － Чрез земли черных копейщиков, мертвые Рипейские горы, воды, кишащие гадами морскими, что больше лодьи и вширь, и ввысь..., леса дремучьи－ Звонарь глядел в пламя огня.

Геральт смотрел на него: молод, но зрел, не годами, но лишениями, глубокие морщины залегли меж бровей, по обе стороны щек, от глазниц к кончикам губ. Закутан в грязный, когда-то алый плащ, на голову наброшен глубокий капюшон, взгляд... знакомо, но необычно... К походной суме прислонен клинок в ножнах, слева от Звонаря на земле лежал небольшой каплевидный щит.

－С чего хлеб ешь, Ратмир?

Тьма вокруг бивака сгустилась. Молодая ночь склонилась над костром, обняла рыжий круг света темными крыльями. В вышине легкий ветерок чуть тронул ветви дерев. Ночной лес ответил ему еле слышным шепотком.

Звонарь молчал долго.

－ Знахарь, травник я...был. Дом мой далеко отсюда, здесь о тамошних землях и не слыхивали. Будто в другой мир попал, токма... а, －махнул рукой Ратмир.

－Злые в ваших землях травы растут－Геральт кивнул на оружие.

－Речу же - был! Да и не мой он, клинок-то. Дружки мово, он, дружка-то, ратником у князя подвизался, еще с младых гридней, а дале в дружине пограничьей состоял. С него-то, мертвого и снял. С десницы еле вывернул, будто варом слепило... А кто нынче я? У нас таких кресниками зовут. Как по вашему, не ведаю. Скитальцы без роду без племени. После того как боги навий мир и явь, мир человеческий, смешали, много жителей подземных, тварей ночных в наших землях поселилось. И всяк из них по своему опасен. Иной, верно, ровно свечка - горит огоньком во тьме и о худом не мыслит. То вретники иль пестуны, к примеру, есмь. Иные ни то ни се, и шкодить горазды, но и помочь оказать могут. Те и в хатах, и в лесах во множестве обитают. А есть такие, что окромя худа от них и не жди ниче. Тех - во множестве болем гораздо всех прочих есмь. Вот таких, каков я теперича есть и натаскали, ровно собак на медведя, с навьей тенью бороться да людей оберегать...

－Через слово тебя понимаю, Ратмир, прости, －седовласый мотнул головой, － видать, далёко твои земли лежат. Но пути провидения и верно неисповедимы. От как вышло-то! Кресник, значит? － Геральт покачал головой. По нашему будет - ведьмак. Запомни, коли остаться надумаешь. Здесь-то что делаешь?

Звонарь поднял взгляд, снова взглянул на седого. И смотрел долго. Геральт взгляд не отвел.

－Ведьмак, － покатал на языке незнакомое слово Звонарь. Вижу я, и ты той же масти, оплечник, зеницы, он, ровно рысьи... Ищу я кой-кого, сюда след привел. Ох, и долог был мой путь! Ох, долог! Ну да то, верно, моя печаль-забота. - Звонарь вздохнул и мотнул головой на поклажу Геральта, - Что в мешке-то? Да и конь, мнится мне, не волками задран, э?

Геральт потянулся к мешку и развязал ремешок на горловине. Осторожно опустив края мешка, Геральт взглянул на Звонаря.

－Байстрюк, выродок лесной, но зовется страшнее, чем есть на самом деле. Это ж за что ты его?

－Сильван, козлоног, или дитя леса, как говорит один мой знакомый бард. Ты прав, Ратмир, с его племенем вполне можно договориться. Но не с этим. Несколько недель назад в лесах Аэрденна, это земли к югу и западу отсюда, мы как раз на границе сейчас ночуем, объявилась варначья банда. С излишним даже для разбойников искажением понятий морали и нравственности. Ты меня понимаешь?

－Вполне, Геральт, понимаю, лучше чем говорю.

－Так вот, жителям окрестных хуторов и пчелиных заимок этого, в общем-то  довольно спокойного края досталось от них.  Эта банда попросту вырезала целые деревни, сжигала дотла дома и чаще эти дома не были пусты. Я не пересказываю слухи, во всем убедился сам. Долго кружил по этим лесам, выслеживая банду. И вот что выяснил. Все начиналось с того, что в роще на окраине одной деревни объявился этот самый выродок в образе, так сказать хранителя урожая и потребовал себе приношений. Обычно сильваны так себя развлекают и кормятся этим, кстати. Но этот явный волк в очьем стаде. Ему не был нужен ни табак, ни пиво, ни снедь. Молодые женщины, девушки. Девушки едва-едва, кстати. Кметам это ожидаемо не понравилось. Решили они его добром прогнать. Не вышло. Тут-то и появились его дружки - обычная банда амнистированных уголовников... Успели горя в эти земли принести, пока их регуляры королевские в оборот не взяли. Сильван пропал, в чаще леса его не сыщешь коли он того не захочет. Долго я за ним гонялся, выслеживал. Думал даже, что и вовсе он здешние места покинул... Геральт умолк, теребя в руках ивовый прутик, － Пока не наткнулся в лесу возле деревни Веточки, не так далеко отсюда, на тело молодй женщины. Страшно изуродованное, почти без одежды. Видно было, что она боролась, дорого продавая свою жизнь и... честь. Следы вокруг, отметины на теле и убедили меня в том, что сильван все еще здесь. И вчера я его выследил... и убил. Прочих, как я слышал, повесили. По крайней мере тех, кого удалось схватить.

А знаешь, что интересно? -  Как я узнал обо этом. Сирена шепнула на одной ночевке.

－Сирена?,－Звонарь удивленно вскинул брови, －не слыхал о такой!

－Водный житель, женщины обычно, но встречаются и мужчины - тритоны. Сверху до пояса обычная женщина, ниже - как форель, очень красивые, но странные...

－Так то русалки, иже! Знаю таких, любят парней по ночной поре в воду заманить и щекотать до смерти. Слышал об оных, но не встречал никогда.

－Щекотать？－Геральт рассмеялся, Звонарь тоже невольно улыбнулся, －Вот уж веселье! И что - прямо до смерти?

－Ну, обычно да. Хотя как бы тогда они об том поведали б, э? Коли уж до смерти? Мнится мне, плотвички оне речные, пескарики! Токма речью человечьей наделенные. Есть и пострашнее, и невиданнее! И вельми злобнее..

－Кого выслеживаешь, Ратмир?