- 1 -
Сегодня, в комнате общежития педучилища, девчата собрались в последний раз. Завтра они разъедутся по домам. А сейчас на столе стояли гранёные стаканы, кувшин с морсом, на тарелке светилась нарезанная тонкими прозрачными ломтиками колбаса, в вазочке лежали карамельки.
- Наливайте морс, девчонки, - возбужденно закричала самая горластая из четверых, Надюха, - надо отметить знаменательную дату окончания училища!
- Даже не верится, что больше не надо ходить на занятия, - передернула плечами самая симпатичная из них, Ольга.
- Ой, девчонки, - воскликнула самая спокойная Вера, - а мне жалко уезжать.
- Конечно, мы сами - ещё дети, - огорченно вставила Лида, - а надо учить детей.
- Представляете, - засмеялась Надюха, - входит в класс наша Верочка - маленькая такая, тоненькая, из под стола не видать - и говорит: «Здравствуйте, дети!»…
- Вот у Веры, как раз, и получится детей воспитывать, - не согласилась Лида. - Она такая спокойная, и выдержки ей хватит с хулиганами совладать.
- Девчонки, что-то не в ту сторону заехали, у нас же - прощальный вечер, а мы опять об учебе.
- Грустно все-таки, - глаза Лиды подозрительно заблестели, - два года вместе жили, почти не ругались…
- У-у-у, - с укором посмотрела на нее Надюха, - нашла время! - Вер, ну ка, спой, - решительно сняла она со стены гитару и протянула инструмент Вере.
Та тонкими пальцами пробежалась по струнам и заиграла грустную мелодию.
- Опять «Гибель Титаника», - огорченно протянула Надюха.
Вера остановилась, немного помолчала и запела свою любимую песню:
На Муромской дороге стояли три сосны…
…Прощался со мной миленький до будущей весны..., - подхватили подруги.
...Он клялся и божился, что будет век любить… - пели они хором.
Песня закончилась, Вера отложила гитару.
- Девчонки, так мы больше никогда не увидимся? - встрепенулась Надюха, - разъедемся по своим колхозам, потом - замуж, дети, хозяйство и всё?
- Давайте будем каждое лето встречаться в Пролетарке! - предложила Вера.
- Точно! В парке возле училища, в день выпуска — 21 июня, - поддержала ее Ольга.
***
Ранним безоблачным утром, обещавшим теплый светлый день, Вера ехала домой.
Она сидела в телеге, на душистом сене и вспоминала, как после школы надо было сделать выбор в какое училище пойти учиться.
В мед. или в пед.?
Вопрос решила мать.
Она сказала:
«Мы с отцом всю жизнь тяжело работали в колхозе. Не хочу своим детям такой беспросветной жизни. Поступай ка, дочка, в педучилище. Там полегче, чем в медицинском. За больными тяжело ухаживать, это тебе не носы сопливые утирать».
Так выбор был сделан.
А теперь Вера ехала домой с аттестатом учителя начальной школы в кармане.
Она огляделась по сторонам.
В небе заливались жаворонки, на полях созревал хлеб.
Сбоку от дороги ослепительно цвела желтая сурепка, распространяя одуряюще- медово-сладкий аромат, да никла от солнечных лучей трава.
Было тихо, только по накатаной дороге отдавался неторопливо-деловитый стук копыт запряженной в телегу лошади.
Сидевший впереди дядька Прохор, лениво понукал коняку, что бы та прибавила шаг.
Мысли Веры перескочили на другое.
Она задумалась о том, куда ее направят на работу. Хотелось в город или, в крайнем случае, в райцентр.
«Ничего, - думала девушка, - через пару дней съезжу и все узнаю».
Вот уже и родной дом.
Вера ухватила чемоданчик и, поблагодарив дядьку Прохора, спрыгнула с телеги.
На пороге ее встретила Елизавета Павловна.
Лицо матери было серьезно, не было радости от встречи с дочерью.
Вера вопросительно посмотрела на матушку.
- Вера, война началась, - только и смогла произнести Елизавета Павловна.
У девушки похолодело в груди.
- Какая война? - от неожиданности задала она нелепый вопрос, первым пришедший в голову.
- Немцы на нас напали, - ответила Елизавета Павловна, - рано утром. Из правления прибегали. Отец вещи велел собрать, говорит, повестку ждать не станет, сам в военкомат поедет.
На глаза матери навернулись слезы:
- Что же с нами будет? Вдруг до нас дойдут?
- Матушка, - укорила ее Вера, - не дойдут они до нас! От границы до нас далеко!
- Как знать, - покачала головой Елизавета Павловна. - Говорят, у них танков о-го-го сколько!
- У нас, все равно, больше! – уверила ее дочь. - А где мелкие?
- Спят они. Отец к Дороховым пошел. С соседом на войну идти собрались.
- Может, не возьмут их? - предположила Вера. - Они же не молодые.
- Война не разбирает возраста, всех перемелет, перетрет, - почти прошептала Елизавета Павловна.
Вера не слышала мать, она по ступенькам взбежала в родной дом. Как же она соскучилась!
Пройдя в спальню, разбудила сестру Надю и брата Виктора. Младший - трехлетний братишка Колька - спал, безмятежно раскидавшись по родительской кровати.
- Надюха, - трясла Вера заспанную сестру, - подарок тебе привезла. Она вытащила плюшевого медвежонка.
- А мне? - насупился шестилетний братишка Витек.
- Про тебя не забыла, - улыбнулась Вера, - тебе - шоколадка твоя любимая.
- А Кольке привезла? - подозрительно спросил брат.
- Я ему юлу привезла, - засмеялась Вера, - игрушка такая.
- А мне почему не привезла юлу? - нахмурился Витек.
- Ты - большой уже!
- Тогда - ладно, - согласился брат, польщенный тем, что старшая сестра считает его взрослым.
Пришел от соседей отец. Дети показывали ему подарки, привезенные сестрой.
- Вась, ты бы поел, - напомнила Елизавета Павловна.
- Вы ешьте, - отозвался отец, - Вера - с дороги - голодная, малые тоже есть хотят.
Хозяйка накрывала на стол и глядела на мужа, тот ни слова не сказал о том, что решили с соседом. Елизавета Павловна глубоко вздохнула, оглядела стол и позвала детей:
- Снедайте.
Все уселись за стол и стали есть яичницу из стоявшей на середине стола сковороды, запивая молоком, принесенным из погреба.
- Рассказал бы, что порешили с Дороховым, - жена старалась не выдавать тревоги.
- Решили: завтра с утра поедем в район, а там, как получится, - не стал скрывать муж.
Елизавета Павловна опустила ложку, есть расхотелось.
Младшие, смотрели на озабоченных родителей: утро начиналось необычно.
Проснулся младший братишка, и мать отвлеклась, помогая ему одеться. Потом она ушла в поле, на работу, полоть бураки.
Весь день Вера провела с братьями и сестрой.
Думать о том, что где-то идет война, она не могла, просто не верилось в такое. Пришли одноклассницы, узнав о приезде подруги. Соскучившиеся после зимней разлуки, они кинулись обнимать Веру. Затем, успокоившись, уселись в горнице на лавки.
Вера оглядела подруг. Показалось, что стали они взрослее, серьезнее.
- Девчонки, мне не верится, что война началась… - с сомнением произнесла Полина.
- Такими вещами не шутят, - возмутилась Клава.
- Сама понимаю. Как дальше жить?
- Как раньше жили, - хлопнула по столу решительная Клава.
После их ухода Вера долго не могла успокоиться.
Следующим утром провожали отца и односельчан в районный военкомат.
Бабы, украдкой вытирая слезы, крестили вслед своих мужиков, уезжавших на той же телеге дядьки Прохора. Никто не знал: вернуться они назад, или вручат им повестки и отошлют на войну?
- Ой, бабы! - вздыхала Лялячка, говорливая баба, за что и получила свое прозвище, - вдруг не отпустят. Выходит: и не попрощаемся!
- Типун тебе на язык! - пожелала ей Дуська Морозова.
- Чай, отпустят, попрощаться, - с сомнением и тоской в голосе произнесла Федора Степнякова.
Вера тоже поехала в райцентр с теткой Марьей. Она уселась среди фляг с молоком, которое каждый день отправляли в Орловку.
- Слыхала, за распределением едешь? - равнодушно спросила ее тетка Марья. - Детей учить, значит, будешь, - продолжала она, видимо не особенно интересуясь ответом, - Полезное дело.
Вера слушала ее, согласно кивая головой. Так и доехали они до станицы, под равнодушные рассуждения возницы.
В отделе образования ее встретила серьезная , озабоченная женщина.
- Так, так, - листала она документы, - училась хорошо. Поедешь ты, Вера Деревянко, в Ростов, работать в детском доме.
- В Ростов? - удивилась Вера.
Она думала, что будет работать в Орловке или в станице Пролетарской. Все таки ближе к дому. Уезжать так далеко Вера не планировала.
- Выбирать не приходится, - вздохнула женщина, - война.
Она вручила направление и пожала девушке руку:
- Поздравляю с началом взрослой жизни!
Вера вышла на залитую солнцем улицу.
На углу продавали мороженое.
Продавщица положила белый холодный комок мороженого в блестящий цилиндрик и шлепнула на кружок вафли, потом накрыла другим вафельным кружком и подала девушке. Вера, облизывая мороженое, направилась к молокозаводу в надежде, что тетка Марья все еще не уехала домой. Девушка вышла на центральную улицу, где находились все учреждения района. Возле военкомата было много народу: в основном парни и мужчины призывного возраста.
Вера увидела, как суетятся деревенские мужики, стараясь выравнять строй.
- В колонну! По два! Ста-но-вись! - услышала девушка строгую команду человека, одетого в военную форму.
Она ускорила шаг и почти побежала, понимая, что там может быть отец. Образовавшаяся колонна нестройно тронулась с места.
Вера была уже совсем близко. Она заметила недовольное лицо военного.
- Под-тянись! - громко командовал он, - эх воины! – эти слова были произнесены очень тихо.
Вера увидела среди колонны своих деревенских мужиков: Дорохова, Ивана Петровича Бакланского, Ивана Кунина, потом заметила отца и кинулась к нему.
- Папа! - закричала девушка, понимая, что еще мгновение, и они расстанутся надолго.
Отец, услышав ее, обернулся.
- Вера! - помахал он рукой, - передай матери, что я вернусь!
- Передай нашим: вернемся мы, - крикнул Иван Петрович.
- Разговорчики! - строго напомнил военный, - Строй держать!
Вера остановилась. Догонять удаляющуюся колонну было бессмысленно. Девушка побрела к молокозаводу.
Тетка Марья ехала ей на встречу.
Вера села на поперечную лавочку, среди пустых фляг. Они оглушительно громыхали, когда колеса телеги подпрыгивали на кочках.
- Где учительствовать будешь? - повернулась к ней тетка Марья.
- В Ростов направили, - рассеянно ответила девушка, думая о том, как сообщить матери, что отец ушел на фронт.
- Городская будешь, - завистливо вздохнула Марья, дергая вожжи, чтобы подбодрить лошадь.
- Городская, - согласилась Вера.
Домой они приехали ближе к вечеру.
- Матушка велела свиней покормить, - напомнил Виктор, - Мы груши собрали в саду, отнеси им.
Вера управилась с хозяйством и приготовила ужин.
Мать пришла уже в сумерках. Лицо ее было темным от постоянного нахождения на солнце; большие натруженные руки - почти черными - от бесконечной работы.
Вере стало жалко маму. Она уедет в город, отец - на войну, а мать останется здесь с тремя малыми детьми. А вдруг и сюда дойдут немцы?
Елизавета Павловна умылась и присела на табуретку.
- Подождем отца, - сказала она. - Задержали, видно. Вернется, ужинать все вместе будем.
Вера проглотила комок, подкативший к горлу.
- Матушка, папа не приедет, - тихо сказала она. - Велел передать, что вернется.
Обе произнесли одно слово, но мать ожидала, что муж скоро войдет в дверь и жизнь вернется в привычное русло. Дочь одним словом разрушила устоявшийся мир, напомнила о войне.
Елизавета Павловна уронила тяжелые руки на колени. Ни одна морщинка не дрогнула на ее усталом лице.
- Будем ужинать одни, - спокойно сказала она.
Вера не удивилась ее спокойствию.
Мать никогда не выдавала своих чувств.
Утром всей семьей провожали Веру в Ростов.
Мать осталась дома, не пошла на работу, чтобы попрощаться с дочерью. Она постоянно вздыхала и отворачивалась, боясь, что дочь увидит, как она расстроена.
- Вера, сало положила? - спрашивала она. - А валенки взяла? Платье новое не помнется?
Вера отвечала, что положила в чемодан кусок сала, хлеб, вареные яйца, пальто, валенки.
- Ох, – вздыхала Елизавета Павловна, - как-то там сложится? Говорят бабы, сила у него несметная!
- Матушка, а кто такой сильный? – не понял Виктор, - Илья Муромец?
- Кащей - бессмертный, - вздохнула мать.
Они вышли на улицу в ожидании дядьки Прохора, который взялся отвезти Веру на станцию. Она пыталась запомнить это мгновение прощания. Ведь и правда неизвестно, что там ждет впереди? Увидит ли еще раз свой маленький, но такой родной домишко, мать, сестру, братьев?
Дядька Прохор, кряхтя, поднял ее чемодан и опустил в телегу. Понимая тяжесть прощания, он поторапливал:
- Давай, Веруха, залезай, поедем. Дорога - не близкая!
Младший Колька заревел, когда сестра крепко обняла его. Надюха еле сдерживала слезы. Мать, молча, обняла Веру и отошла в сторону.
Телега тронулась.
Вера помахала рукой и отвернулась, чтобы родные не видели ее расстроенного лица. Елизавета Павловна мелко крестила ее спину, губы шептали молитву, а по щеке ползла скупая прозрачная слеза.