Проснулся он оттого, что, как всегда,
Отец спихнул его бесцеремонно со скамейки.
"Пиздюк, в произошедшее ты не поверишь никогда,
Я говорил: придёт конец этой семейке."
"Чё стало, бать?" — брысый, потягиваясь, встал.
"Какой семейке, чё ты городишь?"
Отец ему леща: "Мельника зверь задрал,
Скорее умывайся, да хули ты медленно так ходишь."
Спросил ублюдок: "Да нам-то разве не насрать?
Ну сдох кретин — и хуй бы с ним.
Чё мне теперь неделю горевать?"
"Еблан, ты нихуя не понял. Сегодня поедим.
Того пидрилы больше нет,
А значит, и его подсосы разбежались.
Никто не помешает сделать нам обед
Из его припасов. Ну, семья, собрались?"
И побежали к дому мельника они,
Распихивая соседей кулаками и локтями.
Но там они, конечно, были не одни,
Весь двор был полон голодными гостями.
Тащили всё, кто что успел схватить —
Еду, мебель, кухонную утварь и одежду.
Хозяйка детей к себе лишь прижимала, не в силах прекратить
Весь тот бардак, смотря на всех глазами, потерявшими надежду.
Гораздо позже вечером брысый сидел
На улице, кашу с аппетитом поедая.
Вдруг голос внутренний его спросил: "Ты этого хотел?"
"Хотел, и месть продолжу," — сказал он сам себе, зевая.
"Следующей станет мамка," — думал наш герой.
"Отравлю-ка я колодец, она ж к нему с утра пойдёт,
Возьму говна, подгнившей плоти и замешаю с спорыньёй,
И сдохнет тот, кто хоть немного отопьёт."
Подумал — сделал: говна везде навалом,
В мешке с мельниковым зерном была и спорынья.
Гнилая плоть нашлась в трупе лежалом,
Труп той, что была в лесу убита как свинья.
И вот уж третий раз идёт на мукомола бывший двор.
Как ангел смерти, которого перед кончиной видим,
В этот раз брысый не прячется, как вор,
Ступает смело по земле, тех, кто был им так сильно ненавидим.
Собаки не проснулись, их соседи зарубили,
Дело-то нехитрое: в колодец надо просто кинуть заготовку.
Ну и потом к ним прийти, когда воды уже попили,
И лишь добить тех, кто живой, а в этом он уже обрёл сноровку.
На следующий день пошёл ублюдок знакомою дорогой,
Туда, где уж столько всего произошло.
А там уж собралась толпа, смотрели всё с тревогой,
Лишь брысый радовался, ведь всё хорошо прошло.
Сын и две дочери у матери на груди лежали
И не давали никому себя от трупа оттащить.
С надрывом, захлёбываясь от слёз, рыдали,
Никто теперь их не сможет защитить.
В толпе кто-то сказал: "В селе соседнем есть у них родные."
И кто-то даже согласился их отвезть,
Но только завтра, мол, припасы надобно собрать съестные.
На самом деле каждый мельника добро хотел себе отгресть.
И тут ублюдок понял: либо этой ночью, либо никогда.
В который раз на проклятый участок пробираться.
Ведь успокоиться он сможет лишь тогда,
Когда в крови последнего из их семьи он будет умываться.
И снова голос раздаётся в голове:
"А чем тебе близняшки насолили?
Они ведь виноваты лишь в родстве
С теми, кто жизнь тебе так сильно осложнили."
Шёл брысый домой и крепко думал:
Нельзя не согласиться с внутренним голосом своим.
"Ну чёрт с тобой, так уж и быть, я передумал,
Но жизнь я сохраню только им двоим."
И вот опять село — ночь, звёзды и луна,
Крадётся ублюдок знакомою дорогой.
Обида старая сегодня будет отомщена,
И не придёт никто к жертвам с подмогой.
Во двор залез и сразу же забыл про скрытность,
Прятаться ведь не от кого теперь,
Шагал он к дому, ощущая беззащитность,
Тех, кого от него отделяла только дверь.
Её вряд ли отопрут посреди ночи.
Решил ублюдок внутрь залезать через окно,
Взял с земли камень, размахнулся, что было мочи
И от первого броска разлетелось в дребезги оно.
Ножом счистил оставшиеся торчать осколки,
Полез, хорошо от голода был худ — а то б застрял.
Никто от этих звуков не проснулся во всём посёлке,
Ведь дом мельника чуть подальше от всех стоял.
Внутри, лучину зажигая, ждал его заклятый враг,
Собой закрывший двух своих сестёр.
Слабый огонёк не мог рассеять подступающий к ним мрак,
И лишь крепче сжимал в руках защитник свой топор.
И тут с широченной улыбкой брысый выныривает из тьмы,
Подкидывая и вновь ловя острый, как бритва, нож.
Смотрел на них и упивался страхом, испытываемым детьми,
Выдержал паузу и говорит: "Ну что, паскуда, сегодня ты умрёшь.
Пришла пора ответить за содеянное твоей семьёй,
Прирежу я тебя, как грязную свинью.
Дрожишь? Это нормально, ты сколько себя помню был хуйнёй.
Ну же, прими, как подобает мужчине, смерть свою.
Ну что, молчишь? От страха обосрался?
Да не бойся, двух мелких я не буду убивать,
В моём списке лишь только ты остался,
А им, на улице ведь поздно, пора спать."
Мне кажется, я слышу гул, роящихся вопросов, исходящий из твоей башки.
Да, от моей руки подохли твоя сестра и матерь и отец.
И здесь не придут на помощь твои ебаные дружки.
Смаж жопу, бля, тебе пиздец."
Заклятый враг скомандовал сёстрам: "Быстро в подвал!"
Не прятал он перед ними своих слёз,
Люк за ними закрывая, нежно их поцеловал:
"Закройте уши," — тихо произнёс.
И вот он встал, красные глаза вытер рукой,
Расправив плечи, крепче ухватился за топор.
Брысый вновь улыбнулся, чувствуя его настрой,
А враг лишь бросил на него исполненный презренья взор.
С места рванул сын мельника, замахнувшись топором,
Ублюдок тоже навстречу ему летит,
И каждый из них думал лишь о том,
Кто первый попадёт, тот победит.
Схватка закончилась в течение мгновения,
Брысый успел к врагу в плотную подскочить.
Не чувствовал ничего он, кроме наслаждения
Всякий раз перед тем, как кого-нибудь из их семьи убить.
Топор успел лишь воздух сзади его рассечь,
А наш герой ему ножом в живот попал,
Попал и сразу выдернул, чтобы кровь могла потечь,
Хотел он, чтоб враг его в сознании умирал.
И кровь из страшной раны на пол попадая
Просачивалась в погреб сквозь половицы,
Где дочки мельника сидели в ужасе, рыдая,
И кровь капала на их заплаканные лица.
Их брат ещё пытался нападать,
А брысый лишь от замедляющихся ударов уклонялся.
Всё медленней и всё слабей ведь силы стали покидать
Того, кто всё же до последнего сопротивлялся.
И вот, вложив всю злобу, всю ненависть во взмах,
Ударил, уж ни на что и не надеясь.
В тот миг неведом ему был страх,
Но перехватил топор ублюдок, ощерясь.
Кровью истекающего злейшего врага,
С силой ударив в грудь, он на пол повалил.
Присел и произнёс: "Видишь, как недолга
Оказалась твоя жизнь? Никто вашу семью не защитил."
А знаешь, смотря на тебя и на родных твоих мученье,
Я понял, что тоже когда-нибудь умру.
И помереть хочу, как и ты, гордо, в сраженье."
Приставил нож к его горлу и сказал: "За сестру."
Поднялся с пола брысый и вымолвил вдруг: "Бля."
Подумал миг и с мыслью согласился:
"Они ведь всем расскажут, что это сделал я."
И, что-то насвистывая, в подвал спустился.
На утро по селу бежала бабка,
Орала так, как будто её били,
И что кричала она, конечно, не загадка:
"Детишек мельника, всех до последнего убили."
