Музыка народов мира

Сам Брежнев по пьяни пел его песни!!!

Его песня «Товарищ Сталин, вы большой ученый» стала в СССР самой популярной авторской песней, первоисточник которой приписывали «народу», а сотканная из переписки с друзьями и подпольного фольклора повесть «Николай Николаевич» вместе с романом «Москва-Петушки» положила начало новейшей нецензурной традиции российской культуры..

Автор: Юз Алешковский - Николай Николаевич

Бывший вор-карманник Николай Николаевич за бутылкой рассказывает историю своей жизни молчаливому собеседнику.

Он освободился девятнадцати лет, сразу после войны. Тётка его прописала в Москве. Николай Николаевич нигде не работал — куропчил (воровал) по карманам в трамвайной толчее и был при деньгах. Но тут вышел указ об увеличении срока за воровство, и Николай Николаевич, по совету тётки, устраивается работать в лабораторию к своему соседу по коммунальной квартире, учёному-биологу по фамилии Кимза. Неделю Николай Николаевич моет склянки и однажды в очереди у буфета, повинуясь привычке, вытаскивает у начальника кадров бумажник.

В туалете он обнаруживает в бумажнике не деньги, а доносы на сотрудников института.

Николай Николаевич спускает все это «богатство» в унитаз, оставив лишь донос на Кимзу, которому его показывает. Тот бледнеет и растворяет донос в кислоте. Назавтра Николай Николаевич говорит Кимзе, что бросает работу. Кимза предлагает ему работать в новом качестве — стать донором спермы для своих новых опытов, равных которым не было в истории биологии....

Главным песенным «хитом» Алешковского стала песня «Товарищ Сталин, вы большой ученый», пародирующая парадную поэзию тридцатых и сороковых годов и высмеивающая культ личности. Ее популярности способствовало появление активной прослойки «оттепельных» студентов, она вошла в постоянный репертуар «запретных» походных песен.

Юз Алешковский Товарищ Сталин

Ее авторство долгое время оставалось загадкой — большинство считало, что у такой песни нет и не может быть единого автора, как у настоящего народного фольклора. Другие приписывали ее Владимиру Высоцкому, который временами исполнял «Товарища Сталина» на своих выступлениях. Третьей распространенной версией стала легенда о политзаключенном, затаившем большую обиду на советскую власть.

Все три эти версии не соответствовали действительности, однако последняя не была совсем уж лишена оснований. Алешковский действительно провел несколько лет в заключении в сталинские годы, однако совсем не по политической статье.

Юз Алешковский Товарищ Сталин, фрагмент программы "В нашу гавань заходили корабли" на НТВ, вышедшей в эфир в 2000 году

Основной творческой стихией писателя, сценариста и автора песен Юза Алешковского, которого Иосиф Бродский сравнивал с Моцартом за его тонкий слух на русский язык, стала свободная, не скованная никакими запретами речь — уличная, лагерная, застольная и даже интимная.

Писатель, с такой установкой работающий с материалом, оставшимся за рамками разрешенной литературы, был словно судьбой предназначен для эпохи нелегального самиздата и широко разросшегося в подполье устного народного творчества.

«Это необычайно остроумный писатель как в своих знаменитых песнях, так и в прозе, – подчеркивал Фазиль Искандер.

– Его социальная критика всегда выражена в остропарадоксальной форме».«Юз Алешковский – феноменальный синтез российской печали и сарказма», – писал недавно ушедший от нас Марк Захаров.

Этим заслуженным дифирамбам предшествовали десятилетия остракизма и хулы.

«Биографию советского языка он прошел вместе с народом, научившись говорить в 1932-м, учась писать в 1937-м, бросив учиться во время войны, сев в тюрьму в 1949-м и благополучно выйдя из лагеря в 1953-м дипломированным профессором советского языка… Язык этот находился в дописьменном состоянии. На нем все говорили, но никто не писал», — говорил о нем писатель Андрей Битов.

По его словам, «от тоски, одиночества и неволе» он начал сочинять песни. Первой из них стала «Птицы не летали там, где мы шагали», а вот «Товарищ Сталин» была написана уже после смерти лирического героя — в 1959 году.

Трудный ребенок

Родился он в благополучной еврейской семье 21 сентября 1929 года. Отец Хаим Иосифович Алешковский служил военным инженером в Красноярске, затем в Москве и Латвии. Во время войны Хаим работал интендантом 3-го ранга на танкоремонтном заводе, был награжден орденом Красной Звезды «за образцовое выполнение боевых заданий командования Северо-Западного фронта».

Мать Вера Абрамовна растила двоих сыновей – озорного Иосифа, названного в память дедушки из Мозыря, и послушного Марка, ставшего впоследствии археологом и известным историком-медиевистом. «Брат мой, младше меня на 3,5 года, был положительным человеком, а я всегда считался отрицательным», – говорил Алешковский.

Из детсада его вместе с одной девочкой выгнали за, как вспоминал писатель, «совершенно невинное и естественное изучение анатомии наших маленьких тел». Мама вздыхала: «А битерер ят» (в переводе с идиш «вредный мальчишка»). Если бы она знала французский, то сказала бы «enfant terrible» («ужасное дитя»). «Я вел себя, как зверек…И вместе с тем на даче под Москвой, проснувшись, лазил по кустарникам, по огороду. Смотрел на букашек, таракашек, бабочек. Бездумно любовался природой».

В 1937-м Иосиф поступил в московскую школу, но учиться ему не хотелось. Во время эвакуации в Омске его оставили на второй год в шестом классе и в конце концов отчислили из школы. По собственному признанию, он «вырос на улице, в компаниях воровских, хулиганских, пару раз убегал из дома.

В военное и послевоенное время почти все мальчики из московских дворов были приблатненные…

Познакомился с матом, к сожалению, гораздо раньше, чем со сказками братьев Гримм. Очень рано стал самостоятельным, ненавидел советскую школу… Был весельчаком, бездельником, лентяем, картежником, жуликом, негодяем, беспризорником, велосипедистом, футболистом, чревоугодником…

Хотя всегда помогал матери по дому, восторженно интересовался тайной деторождения и отношения полов, устройством Вселенной, происхождением видов растений и животных, и природой социальных несправедливостей, а также успевал читать Пушкина, Шарля де Костера, Дюма, Жюля Верна, Гоголя.

Позже читал философские книги без разбору и уже задумывался над прочитанным… С течением времени начал писать стишки под влиянием платонических влюбленностей в знакомых девушек». Истощенный голодом и курением, он заболел туберкулезом легких и все-таки выжил. Прогуливаясь поздно вечером, свалился в подвал и повредил позвоночник, но выздоровел без осложнений.

Все пошло Юзом

Так «с радостями и бедами, с безумными подростковыми метаниями» Иосиф пережил войну. Вместе с семьей он в 1944 году вернулся в Москву, полгода поработал на заводе, экстерном прослушал курс 10-го класса в вечерней школе, но выпускных экзаменов не сдавал и потому в вуз не поступал.

«Я неосознанно предпочитал регулярному образованию и принуждению к дисциплине «мои университеты», о чем нисколько не жалею, – говорил он позже. – Может быть, именно поэтому я, многогрешный, ни разу в жизни своей никого не продал и не предал.

Но энное количество разных мелких, непростительных пакостей совершить успел». Свое «старомодное» имя Иосиф он сменил на «стильное» – Юз (от польского Юзеф), ставшее его литературным псевдонимом, а «одиозное» отчество Хаимович – на более приемлемое Ефимович.

Когда Юзу исполнилось 18, его призвали в армию и отправили служить на Тихоокеанский флот.

Матрос Алешковский и здесь не раз умудрялся попадать в переплет, позже объясняя это так: «Я был в молодости такой гиперактивный и не знал, что это синдром. Мне казалось, что это просто свойство характера. Во флоте я непрерывно залетал на губу. Армейская муштра не для меня, совершенно неприемлема».

Однажды на третьем году службы, получив увольнительную, он с друзьями угнал автомобиль секретаря Приморского обкома партии, чтобы быстрее добраться до вокзала, вскочить в вагон поезда и прибыть к вечерней поверке: «Кто знал, что это автомобиль секретаря? Нас остановил патруль, мы подрались, я размахивал ремнем, кричал «Полундра!»… Короче, совершил уголовное преступление и получил четыре года, загремев в лагерь «за нарушение воинской дисциплины». Мог получить меньше, но ушел в глухую несознанку – типа был смертельно пьян, ничего не помню»

Алешковский во время службы на флоте

В исправительно-трудовой колонии, среди несломленных узников, ему было легче, чем в армии.

Он слушал блатные песенки зэков, и ему «самому захотелось сочинить что-нибудь такое освобождающее – если не от решетки, колючей проволоки и конвоя, то от адской тоски по Москве, по свободе, по любви… по вольной, одним словом, жизни. Хотелось как-то поэтически выразить душевный и социальный опыт». И Юз написал песню на мотив модного «Гимна студентов»:

Птицы не летали там, где мы шагали, где этапом проходили мы. Бывало, замерзали и недоедали от Москвы до самой Колымы. Много или мало, но душа устала от разводов нудных по утрам, от большой работы до седьмого пота, от кошмарных дум по вечерам.

Юз Алешковский Песня Свободы////Птицы не летали там, где мы шагали

Песенка свободы

И еще одну ностальгическую песню он сочинил тогда же: За дождями дожди, а потом – холода и морозы. Зябко стынут поля, зябко птицы поют под плащом ярко-желтой березы.

Юз Алешковский - За дождями дожди

Лагерь, по словам Юза, стал для него «суровой школой жизни, величайшим опытом.

Слава богу, успел дожить до дня, когда Сталин врезал дуба, а то обогнал бы его с нажитой в неволе язвой желудка». Когда пришла весть о кончине тирана, он бегал по зоне и восторженно кричал: «Гуталин подох!», имея в виду «лучшего друга людей, величайшего философа всех времен и народов, генералиссимуса».

Выйдя на свободу по амнистии, Алешковский стал работать шофером аварийки в тресте «Мосводопровод», потом на стройке: «Работа была тяжелая, денег хватало на то, чтобы не протянуть с голодухи ноги. Обитал в гнусной совдеповской коммуналке. Радовался бытию, получая копейки, пробовал кропать тексты эстрадных песенок, считал большой удачей, что однажды схлопотал всего пятнадцать суток».

И эйфорически напевал: Снова надо мною небо голубое, снова вольным солнцем озарен, и смотрю сквозь слезы на белую березу, и в поля российские влюблен.

Алешковский пытался публиковать в журналах лирические стихотворения, но редакторы отвергали их. В довершение всего распался его брак с филологом-африканисткой, «в соавторстве с которой произвел на свет сына Алексея», будущего телережиссера и продюсера.

Глубокое понимание «теневых» сторон народного слова открыло в Алешковском и способность к более признанным формам просторечья — с середины 1960-х годов будущий классик нецензурной прозы зарабатывал себе на жизнь сочинением детских книжек, особой популярностью пользовались его истории о первокласснике по прозвищу «Двапортфеля» и щенке по кличке Кыш.

В 1970 году Юз написал «в стол» сатирическую повесть «Николай Николаевич», в которой устами бывшего вора описал погром, учиненный лысенковцами над «менделистами-морганистами».

Герой рассказывает, как под видом референта устроился донором спермы в НИИ, во имя открытий в биологии мастурбировал и был обвинен в «фальсификаторстве и мошенничестве».

Остросоциальная повесть с пикантным сюжетом вызвала интерес у читателей самиздата.

Виктория Токарева сказала об этой вещи: «Самый чистый роман о самой чистой любви, написанный самым чистым матом».

Хулиганское произведение с подзаголовком «Светлое путешествие в мрачном гадюшнике советской биологии» было издано на Западе спустя десять лет и стало для автора входным билетом в большую литературу.

В 1975-м Алешковский создал плутовской роман «Кенгуру». Главный герой – уголовник, которому следователь поручает взять на себя нераскрытое дело «о зверском изнасиловании и убийстве старейшей кенгуру в Московском зоопарке в ночь с 14 июля 1789 года на 5 января 1905 года». Утрированные сценки допросов, суда, приговора и наказания в эксцентричном изложении блатным жаргоном героя романа обретают формы нелепых фантасмагорий и вместе с тем реалистично отражают беспредел, царивший в советской юстиции.

Спустя два года Алешковский пишет повесть «Маскировка», в которой персонаж воспроизводит двойственную картину города, наземная часть которого являет собой жалкие хрущобы с пустыми магазинами, а подземная – огромный завод, где изготовляют водородную бомбу.

В сардоническом ключе описаны «ударный труд» в цехах, заседание парткома в бункере под кладбищем и метаморфозы, создающие фальшивую видимость нормального городского быта «для обмана ЦРУ». В финале книги ее герой – ударник комтруда и правозащитник – уволен с работы, исключен из партии и брошен в психбольницу.

Самый крупный роман «Рука» (1979) Алешковский посвятил второй жене Ирине, верной подруге жизни. Откровения гэбиста, мстящего за убийство большевиками его родителей, становятся приговором коммунизму – «современному проявлению абсолютного сатанизма», по словам немецкого слависта В.Казака. С циничным откровением палач рисует историю советской власти как цепь кровавых преступлений, ее вождей – как бандитов без совести, а идеологию марксизма-ленинизма – как сплошную демагогию. Сам автор назвал роман «антисоветским, антикоммунистическим», а его главным предметом счел трагическую судьбу личности в тоталитарном государстве.

Во всех работах писателя проявляется специфика жанра – абсурдность ситуаций, усугубляемая гиперболой, гротеском и каламбурами; реминисценции и аллюзии по поводу Сталина, его подельников и преемников; казенные клише, вызывающие у читателя «немой смех отчаяния»; монолог-исповедь с использованием блатного жаргона и ненормативной лексики, органично выражающих быт и психологию маргиналов советского общества. Юз Алешковский, как считают литературоведы, продолжил традиции классиков литературы Ф.Рабле, Ф.Кафки, М.Салтыкова-Щедрина, М.Булгакова, М.Зощенко и других.

Наконец-то свободен!

По плотности советских реалий история о «международном урке», осужденном за изнасилование кенгуру (на тюремном жаргоне «насиловать кенгуру» означает «заниматься ерундой») не уступала саге об Остапе Бендере, а по уровню затрагиваемых тем приближалась к лидерам западной «академической» постмодернистской прозы. После публикации его «лагерных» песен в подпольном альманахе «Метрополь», Алешковскому пришлось покинуть СССР — он уехал в США, где продолжил заниматься писательским творчеством.

Этому серьезно поспособствовал Иосиф Бродский, который принимал участие в оформлении на Алешковского стипендии Гуггенхайма, вручаемой за демонстрацию «исключительного творческого потенциала или исключительных творческих способностей в искусстве».
«В лице этого автора мы имеем дело с писателем как инструментом языка, а не с писателем, пользующимся языком как инструментом.
В русской литературе двадцатого века таких случаев не больше, чем в русской литературе века минувшего.
У нас их было два: Андрей Платонов и Михаил Зощенко. В девятнадцатом, видимо, только Гоголь. В двадцатом веке Алешковский оказывается третьим, и, видимо, последним, ибо век действительно кончается, несмотря на обилие подросшего таланта», — писал Бродский о своем соотечественнике.

Юз Алешковский и Иосиф Бродский на писательской конференции. США, 1980-е

В эмиграции была написана повесть «Маскировка», в которой необустроенность советского быта объяснялась необходимостью маскировать секретные военные разработки от западных шпионов, а также его первое «серьезное произведение» — роман «Рука», написанный от лица одного из сталинских телохранителей.

«В Америке я успел написать восемь книг за шестнадцать лет. Тогда как за первые тридцать три года жизни сочинил всего-навсего одну тоненькую книжку для детей. Чем не успех?» — делился сам писатель своими впечатлениями от жизни в эмиграции.

Вместе с перестройкой в России рухнули прежние строгие запреты на употребление определенных слов и выражений, произошло изменение структуры самой речи жителей постсоветского пространства.

Алешковский так характеризовал перемены на родине: «В девяностые началось облатнение языка, что бывает и хорошо, поскольку блатная речь точна, энергична, стилистически ярка; вторая тенденция — заимствования, что тоже хорошо, поскольку язык есть океан, в нем всему находится место и он сам свою биосферу всегда отрегулирует. Я всегда говорил: плохих слов нет — есть плохие люди»

С ослаблением цензурных зажимов резко увеличились и масштабы по языковым экспериментам — книги вроде «Кенгуру» или романа Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки» из источников запретных удовольствий превратились в памятники тому речевому пейзажу, который ежедневно окружал обычного человека на работе, в общественном транспорте, в очереди магазина и дома.

Ив Монтан— французский певец-шансонье и актёр услышав песню "Окурочек" пришёл в такой восторг, что включил её в свой репертуар, и пел на концертах, не зная автора песни. Одна из его почитательниц предложила ему выплатить гонорар автору песни Юзу Алешковскому за запись на пластинку песни  "Окурочек"и привела строчку из песни ТУ-104, что это не старинная русская песня, в старину ТУ-104 не летали. Так Юз Алешковский получил чек от Ив Монтана на крупную сумму за песню "Окурочек"

Юз Алешковский Окурочек

Yves Montand, Le Megot (Окурочек)

Юз Алешковский. Окурочек -  Ансамбль "Братья Жемчужные"

Юз Алешковский — русский прозаик, поэт и сценарист, автор-исполнитель песен.

С 1979 года живёт в США. Лауреат Немецкой Пушкинской премии, присуждённой в 2001 году по совокупности — «за творчество, создаваемое писателем с 50-х годов, сделавшее его одной из ведущих личностей русской литературы XX века». Википедия

Дата и место рождения: 21 сентября 1929 г. (возраст 91 год), Красноярск, Россия

Супруга: Ирина Алешковская (в браке с 1976 г.)

Имя при рождении: Иосиф Хаимович Алешковский

Награды: стипендия Гуггенхайма Пушкинская премия

Дети: Алексей Алешковский

Фильмы

Кыш и Двапортфеля

1974 г.

Что с тобой происходит?

1975 г.

Юз Алешковский - Советская лесбийская

Юз Алешковский Брезентовая палаточка

ЧУЖАЯ МИЛАЯ - Юз Алешковский

Юз Алешковский Семеечка

Юз Алешковский - Song About Nikita (Песня о Никите)

ЮЗ АЛЕШКОВСКИЙ в ЭНЦИКЛОПЕДИИ РУССКОЙ АМЕРИКИ( всего 15 минут)

Юз Алешковский "Маскировка"(аудиокнига)

Юз Алешковский "Тройка, семёрка, туз" (аудиокнига)

Юз Алешковский "Книга последних слов" часть 1 (аудиокнига)

Юз Алешковский "Книга последних слов" часть 2 (аудиокнига)

Юз Алешковский. Легенды и факты.

Кенгуру

Повесть, Юз Алешковский

Юз Алешковский - Хочется плюнуть в дуло 'Авроры'

Аида Ведищева

Будущая певица родилась под именем Ида в июне 1941 года в семье доктора медицинских наук, профессора Соломона Иосифовича Вайса.

Девочке было десять лет, когда семья переехала в Иркутск. Там отец возглавил кафедру одонтологии местного мединститута, а Ида окончила школу и поступила в музыкальное училище по классу фортепиано и вокала.

Пение было любимым занятием Иды с детских лет.

Родители – а мама Иды тоже была врачом – конечно же, желали видеть ее потомственным медиком, но даже вдвоем они были бессильны перед характером дочери.

Тем не менее компромисс по высшему образованию все же был найден: после окончания музучилища девушка поступила на факультет иностранных языков педагогического института.

В совершенстве овладев английским, который очень пригодился ей в будущем, Ида все же отправилась в Москву, несмотря на протесты родителей.

Она попыталась поступить в Высшее театральное училище имени Щепкина, но не вышло. Зато сразу получилось в столице влюбиться – в знаменитого в ту пору эквилибриста Вячеслава Ведищева.

Любовь оказалась взаимной – пара вскоре поженилась. Тогда же Ведищев представил свою молодую супругу своему другу Олегу Лундстрему – и тот после первой же пробы взял ее к себе в оркестр. Вскоре девушка, теперь всем известная как Аида Ведищева, перешла в оркестр Леонида Утёсова.

К середине 60-х Ведищева была уже весьма популярной эстрадной певицей, но всесоюзную славу она приобрела все же именно благодаря кино.

Впервые ее голос дебютировал в комедии Генриха Оганесяна «Три плюс два». Ведищева исполнила песню «Все говорят: любовь – это яд» в дуэте с актером Геннадием Ниловым, сыгравшим Сундукова.

Аида Ведищева и Геннадий Нилов - Все говорят: любовь - это яд, х/ф Три плюс два 1963

Прекрасную песню распевали все влюбленные страны. Еще большая популярность ждала следующую работу певицы – «Песенку о медведях», которую Ведищева спела для фильма Леонида Гайдая «Кавказская пленница».

В процессе съемок Гайдай вместе с композитором Александром Зацепиным слушали десятки именитых певиц, но голос, похожий на тембр главной героини фильма – Натальи Варлей, отыскать все никак не удавалось.

Всесоюзным радио был даже объявлен конкурс по этому случаю. В отличие от сотен претенденток, Ведищева попала на запись случайно, буквально мимоходом – она спела незамысловатую песенку и тут же забыла о ней.

Но именно ее голос единогласно был выбран и режиссером, и композитором фильма. Вскоре песня уже имела фантастический успех и у миллионов зрителей, посмотревших фильм. В один миг Ведищева стала одной из главных певиц Советского Союза.

Аида Ведищева - песенка о медведях

Александр Зацепин вспомнил о Ведищевой и во время работы с Гайдаем над музыкальной комедией «Бриллиантовая рука».

И как только фильм вышел на экраны, динамики магнитофонов всех советских граждан стали сотрясаться от сексуально-надрывного танго «Помоги мне» в исполнении Аиды.

Аида Ведищева "Помоги мне" 1997 год

К моменту выхода фильма певица уже была удостоена премии Ленинского комсомола, стала лауреатом Всесоюзного конкурса эстрады и дипломантом международного фестиваля песни в польском Сопоте.

Именно с выступления на Сопотском фестивале в 1968 году и началось пристальное внимание советских властей к персоне Аиды Ведищевой.

Дело в том, что советские войска вошли в Прагу как раз в один из конкурсных дней, накануне выступления Ведищевой. Чешские исполнители Гелена Вондрачкова и Карел Готт тут же покинули конкурс, отправившись на родину.

«Мне было так скверно и стыдно, – вспоминала Аида в одном из интервью. – Словно в этом вводе войск была моя личная вина!

Из Москвы, боявшейся, что из солидарности к чехам представительницу Советского Союза тут же освистает публика, последовали распоряжения, запрещавшие мне петь на конкурсе.

Но я ослушалась, выступила. И вместо одной песни спела несколько, так как публика вызывала все время на бис.

Невзирая на политическую обстановку, меня встретили очень тепло, наградив по результатам конкурса второй премией.

А в это время в Москве министру культуры Фурцевой уже докладывали о моей выходке.

Так я и попала в чёрный список. Вскоре меня перестали показывать по телевидению, транслировать по радио, отменяли концерты». Не последнюю роль в игнорировании Аиды играло и ее еврейское происхождение

Впрочем, в 1972-м Ведищеву пригласили спеть песню «Лесной олень» для фильма «Ох уж эта Настя!».

За год пластинка с этой композицией в исполнении Ведищевой разошлась по Союзу тиражом в несколько миллионов экземпляров.

Аида Ведищева "Лесной олень" (1971)

Но уже в следующем году на запись главной музыкальной программы «Песня-73» Аиду не пригласили: «Лесной олень» прозвучал в исполнении Большого детского хора Гостелерадио.

Отказы мотивировали в том числе и «излишней подвижностью» Ведищевой на сцене: петь по утвержденной стойке она просто не могла.

Аида Ведищева - Смешной Паренёк

Более того, вместе со своим коллективом – ансамблем «Мелетон» – Ведищева поставила эстрадный театрализованный спектакль «Поющие новеллы». Это было одно из первых в СССР зрелищных шоу с бессчетными перевоплощениями музыкантов, подвижными декорациями и цветомузыкой.

Зрители были в восторге, а вот Министерство культуры сочло подобное новшество «выходящим за рамки официального искусства».

К тому же в одном из самых захватывающих моментов постановки главной героине снился сон про Америку и она исполняла на английском песню из репертуара знаменитой американской джазовой вокалистки Эллы Фицджеральд.

В общем, вскоре ансамбль у Аиды отобрали.

Певица пыталась какое-то время еще выступать одна, без музыкантов, но в конце 70-х ей перестали давать возможность делать даже это.

А затем из титров фильмов, которые прославила в том числе и она своим голосом, исчезло её имя. Вскоре начали размагничивать и все пленки с ее записями.

«Меня просто заставили уехать», – констатировала позднее Аида.

Ведищевой удалось вывезти из страны свою фонотеку: певица планировала растиражировать все это в Штатах. Но американский слушатель не испытывал к ней абсолютно никакого интереса.

И никому не известной там, за океаном Ведищевой пришлось начинать все заново.

Она работала медсестрой, а по вечерам посещала курсы американского кинематографа, изучала историю театра, осваивала новые танцевальные движения и ходила на лучшие бродвейские постановки, просматривая каждую по 10–15 раз.

Узнавая таким образом американскую культуру и впитывая из нее самое лучшее, Ведищева налаживала связи.

Через два года после своего приезда певица выступила в малом Карнеги-холле с программой The best of Broadway and Hollywood.

Жизнь в Штатах потихоньку налаживалась. Появлялись новые поклонники, среди которых оказался и миллионер, предложившей Аиде руку и сердце.

Замуж Ведищева вышла – это был уже третий ее брак, однако вскоре развелась: муж поставил условие бросить сцену, а она отказалась.

Из богатого особняка, кстати, она решила забрать лишь свои сценические костюмы и записи.

И тут жизнь нанесла ей новый удар: у Ведищевой диагностировали рак. Большинство медиков призывали смириться со скорой смертью: слишком поздно обнаружили болезнь, – но к всеобщему удивлению, настоявшая на операции Ведищева прошла курс химиотерапии и пошла на поправку.

Блистать на американской эстраде под псевдонимом Amazing Aida Ведищева продолжала более двух десятилетий, постоянно обновляя репертуар своих шоу и мюзиклов

Аида Ведищева - Золотая коллекция. Лучшие песни. Помоги мне

Трудно найти человека, который бы никогда не слышал песни «Утомленное солнце», ставшей одним из ностальгических символов ушедшего века. Однако мало кто знает, что это чарующее танго пришло в СССР из Польши, где оно было известно под другим названием и пелось на совершенно другие слова.

Итак, как появилась эта великая песня, которую в Польше называли «танго самоубийц», как она перешагнула границы и зажила новой жизнью, породив немало интерпретаций, но не утратив магнетизма?

По-настоящему великое искусство принадлежит всем, и поэтому до известной степени анонимно. Если музыка или стихи «уходят в народ», их популярность и значимость могут заслонить фигуры подлинных создателей этих шедевров.

Но все же у этих людей есть имена и персональные судьбы, как есть они и у тех, кто помогал их произведениям прижиться на почве другой культуры и стать для этой культуры чем-то очень важным и родным.

Любопытный пример «миграции шедевра» – история знаменитой польской песни «To ostatnia niedziela» («Последнее воскресенье»), русскоязычная версия которой под названием «Утомленное солнце» приобрела в СССР культовый статус и до сих пор прочно ассоциируется с той невероятной и страшной эпохой, пахнущей порохом, кожаной портупеей, духами «Красная Москва», предвоенной духотой, яблоками с подмосковной дачи и солнечной пылью на патефонной пластинке.

Автором песен «Утомленное солнце» и «Синий платочек» был Ежи Петерсбурский - композитор, пианист, легенда польской эстрадной музыки. Автор слов первой версии и названия песни «Синий платочек» — Яков Гольденберг (Галицкий).

В советское время его почему-то называли Юрием Петербургским, и только недавно его истинное имя было восстановлено. После раздела Польши в 1939 году Е. Петерсбурский оказался в отошедшем к Советскому Союзу Белостоке.

Осенью 1939 Ежи попал на территорию, присоединенную к Советскому государству, и стал его гражданином Юрием Алексеевичем Петерсбурским. Он продолжил свою творческую деятельность в качестве руководителя белорусского джаз-оркестра, собранного из польских музыкальных исполнителей.

Музыка была написана им в 1940 году в Минске, в номере гостиницы «Беларусь». В начале Великой Отечественной войны Петерсбурский стал военнослужащим армии польского генерала Андерса. Вместе с ней он в 1942 оставил СССР.

Во время гастролей в Москве музыку услышал и написал к ней слова поэт и драматург Яков Гольденберг (в числе прочих публиковавшийся под псевдонимом Я. Галицкий). Уже через два дня песню исполнил солист ансамбля Станислав Ландау (Stanisław Laudan, 1912—1992)

Лирическая песня быстро стала шлягером. Песенку стали включать в свой репертуар известные исполнители: Вадим Козин, Михаил Гаркави, Лидия Русланова, Екатерина Юровская, Изабелла Юрьева.

На пластинку в довоенные годы «Синий платочек» записан был дважды.

На этикетке пластинки, выпущенной Ленинградской фабрикой, указаны авторы слов и музыки — Я. Галицкий и Е. Петерсбурский, исполнительница — популярная в те годы певица Екатерина Юровская и её аккомпаниатор — пианист Борис Мандрус.

Синий платочек авторы слов и музыки — Я. Галицкий и Е. Петерсбурский, исполнительница — Екатерина Юровская и её аккомпаниатор — пианист Борис Мандрус.

Последнее воскресенье

Ежи Петерсбурский, 1926, фото: Narodowe Archiwum Cyfrowel

А начиналось все в Варшаве в 1936 году, когда на сценах популярных кабаре и эстрадных театров – «Морское око», «Qui Pro Quo», «Мираж», «Черный кот» – звучали томные звуки танго.

Одним из самых востребованных создателей этой «музыки безмятежной неги» был польский композитор и пианист Ежи Петерсбурский, которого в свое время благословил сам Имре Кальман.

Этот творческий человек по материнской линии происходил из еврейского семейства Мелодистов. Фамилия весьма символична . Ведь мама Ежи прекрасно играла на пианино, а братья – на скрипках.

Сам мальчик с четырехлетнего возраста обучался игре на фортепиано, впоследствии продолжив музыкальное образование в консерватории Варшавы и Академии Музыки в Вене.

Талант молодого исполнителя получил высокую оценку известного венгерского композитора Имре Кальмана, который дал ему совет заняться эстрадным сочинительством.

В 1922 начинающий музыкант совместно со своим кузеном Артуром Голдом создали джазовый оркестр, включив в его название свои фамилии. Коллектив имел успех, выступая в известном в Варшаве театре-кабаре Qui Pro Quo.

Об оркестре и его создателях писал в стихах польский поэт-песенник Анджей Власт.

К слову сказать, именно он создал польский вариант текста знаменитого эстрадного шлягера «У самовара я и моя Маша», открыв, таким образом, для русских и польских слушателей имя его автора, Фанни Гордон (Фаины Марковны Квятковской).

Впоследствии песня благодаря Петру Лещенко получила дополнительно два куплета, написанных на русском языке, став очень популярной в России и в Польше.

Пётр Лещенко "У самовара я и моя Маша" - Фильмы "Последнее лето детства", "Шпионы"

Фаина Марковна Квятковская — польский и советский композитор, автор фокстрота «У самовара я и моя Маша»

В польский период творческой деятельности была известна как Фанни Гордон.

Родилась: 23 декабря 1914 г., Ялта

Умерла: 9 июля 1991 г., Санкт-Петербург, Россия

Полное имя: Фейга Йоффе

Однако возвратимся к истории польского танго. Слова к нему были написаны Зеноном Фридвальдом не просто так, а потому, что он сочувствовал Петерсбурскому, переживавшему личную трагедию.

А дело было в том, что возлюбленная композитора Надин ушла к богатому английскому промышленнику. А маэстро будто бы сказал Голду, что из собственных слез он сделает свое лучшее танго.

У Петерсбурского был редкий талант – сочиняемые им эстрадные песни хоть и относились к легкому, развлекательному жанру, при этом дышали такой гармонией и были так пронизаны глубокой чувственностью, что могли конкурировать с произведениями серьезных композиторов.

А еще у него было потрясающее музыкальное чутье, и когда поэт-песенник Зенон Фридвальд показал Петерсбурскому стихотворение «Последнее воскресенье» («To ostatnia niedziela»), музыкант понял, что из этого можно сделать шлягер века.

Так и случилось.

Творение Петерсбурского оказалось невероятно популярным. Под эту мелодию люди даже лишали себя жизни, массово стреляясь от несчастливой любви, поэтому ее стали называть «Танго самоубийц».

Зенон Фридвальд, автор текста песни "To ostatnia niedziela"

О чем же шла речь в этой песне? Текст был написан от лица молодого человека, чья девушка уходит к другому, который – дословно – «богаче и лучше». Юноша смирился с грядущей разлукой, но просит любимую провести с ним хотя бы еще одно, последнее воскресенье:

Нет, не сотру я клейма неудачи,

вот он, печальный финал:

тот, кто пригожей меня и богаче,

счастье мое украл!

Я не прошу у тебя объяснений,

но перед тем, как уйти,

дай мне еще лишь одно воскресенье,

а там хоть трава не расти!

Лишь одно воскресенье,

и простимся навеки,

словно реки в разбеге,

вот и весь сказ.

Хоть одно воскресенье,

чтоб не сгинуть надежде,

улыбнись мне, как прежде,

в последний раз.

Дней воскресных впереди немало,

но уже не на моем пути.

Хоть одно воскресенье,

снов моих вереница,

поцелуя жар-птица,

прощай, прости!

В силах ли я отразить этот выпад,

ночью страдая и днем?

Есть лишь один-единственный выход...

Впрочем, не будем о нем.

Только бы ты была счастлива, милая,

нежная, как сирень.

Дай же справиться с мукой

и перед разлукой

мне подари этот день.

(перевод Игоря Белова)

Написав на эти слова танго, полное нежного лиризма и щемящей грусти, Ежи Петерсбурский отдал песню знаменитому польскому эстрадному певцу Мечиславу Фоггу. Вскоре Фогг записал эту песню в студии, и пластинки стали раскупать, как горячие пирожки – выпускающая фирма, «Syrena-Elektro», еле успевала штамповать дополнительные тиражи.

Мечислав ФОГГ / Mieczysław Fogg - Последнее воскресенье /Tо ostatnia niedziela

Танго «To ostatnia niedziela» пользовалось в предвоенной Польше огромной популярностью, звучало оно и в трагические дни Варшавского восстания – Мечислав Фогг, участник антифашистского подполья, исполнял ее для повстанцев на баррикадах и в госпиталях.

А Ежи Петерсбурский написал с тех пор немало хороших песен (в частности, знаменитую композицию «Синий платочек»), но символом эпохи, наподобие «Прощания славянки», все-таки осталась песня «To ostatnia niedziela».

Танго самоубийц

В ресторане «Adria», Варшава, 1940, фото (NAC)

Умоляя свою бывшую невесту провести с ним еще одно, их последнее воскресенье, лирический герой песни Петерсбурского и Фридвальда туманно и немного кокетливо намекал на то, что может свести счеты с жизнью: «Есть лишь один-единственный выход... Впрочем, не будем о нем».

Наверное, поэтому песню «Последнее воскресенье» называли в Польше «танго самоубийц». По странному совпадению, в том же 1936 году в Венгрии разразилась эпидемия самоубийств, связанных, по легенде, с песней, имевшей очень похожее название – «Мрачное воскресенье» («Szomorú vasárnap»).

Это меланхоличное и печальное танго с депрессивной аурой было написано тремя годами ранее пианистом одного из будапештских ресторанов Режё Шерешом на слова криминального репортера Ласло Явора.

Песня венгерских самоубийц» снискала международную славу под названием «Gloomy Sunday»

«Песня венгерских самоубийц» снискала международную славу под названием «Gloomy Sunday»(ее исполняли Билли Холидей, Мел Торме, Поль Робсон, Серж Генсбур – всех не перечесть) и считается самой депрессивной песней в мире– в Венгрии и Великобритании она на протяжении многих десятилетий была попросту запрещена за пропаганду суицида.

Кшиштоф Варга, известный польский писатель венгерского происхождения, на страницах своей повести «Гуляш из турула» так писал об авторах танго «Мрачное воскресенье» и парадоксальном эффекте, производимом их творением:

Ей-богу, это был дуэт первоклассных убийц. Никакие Шерлок Холмс и Эркюль Пуаро, даже располагая столь явными уликами, не смогли бы доказать их вину в этом идеальном преступлении, совершенном с помощью музыки. Звуки пианино оказались ядом пострашнее, чем цианистый калий и мышьяк вместе взятые.(…)

Что же такого гипнотического было в этой песенке с простой мелодией и довольно претенциозным текстом — просьбой самоубийцы, чтобы возлюбленная пришла на его похороны? Почему она провоцировала импульс саморазрушения? Я был почти уверен, что, случись мне жить в то время и услышь я эту мелодию семьдесят лет назад, я мог бы причинить себе непоправимый вред.

И впрямь, в атмосфере второй половины тридцатых пахло суицидом: нацистская вакханалия в Германии, мясорубка сталинского террора, гражданская война в Испании, «Великая депрессия»… Человечество словно балансировало на грани саморазрушения, и вскоре все же рухнуло в бездну мировой войны. И над всем этим парила сладкая эстрадная музыка, словно пытаясь звуками танго зачаровать, заговорить, отсрочить неизбежный ужас.

Рэй Манзарек, фото: James Fortune / Rex Features / East News

А спустя три десятка лет после создания песен «Последнее воскресенье» и «Мрачное воскресенье» появилась любовная рок-баллада «Грустное воскресенье» («Blue Sunday») американской группы «The Doors».

Примечательно, что особенное очарование этой композиции, вышедшей в 1970 году на пластинке «Morrison Hotel», придают звуки электрооргана Рэя Манзарека, чикагского поляка, создавшего фирменный «космический» звук «The Doors». Его родители родились в Польше и в начале XX столетия эмигрировали в США.

Утомленное солнце

Афиша шоу «Танго Любви» Юлиана Кшевиньского и Леона Идзиковского, фото: Польская национальная библиотека

Великая музыка, как известно, не признает государственных границ. Вскоре танго на музыку Ежи Петерсбурского из Польши попало в Советский Союз, где появилась русскоязычная версия этой песни, да не одна, а целых три.

Первой – и самой популярной – советской интерпретацией песни «To Ostatnia Niedziela» стала композиция, записанная в 1937 году джазовым оркестром под управлением Александра Цфасмана.

Исполнил песню солист ансамбля, молодой певец Павел Михайлов, а слова написал поэт Иосиф Альвек, который в 30-е годы зарабатывал на жизнь сочинением текстов эстрадных песен.

Альвек, друживший с Велимиром Хлебниковым и даже называвший себя его душеприказчиком (из-за чего в литературных кругах нередко вспыхивали скандалы) сократил оригинальный текст Зенона Фридвальда вдвое – в русскоязычной версии слова появлялись только в припеве.

Да и любовная история стала совсем другой.

Альвек обошелся без жалоб влюбленного юноши и суицидальных мотивов, сделав текст более сдержанным. Возможно, он заменил кромешное отчаяние на легкую элегическую грусть потому, что понимал – у песни с ярко выраженными «упадническими настроениями» в Советском Союзе нет никаких шансов.

Влюбленные у Альвека расстаются на фоне романтических декораций южного моря, рассказывая слушателю о печальном, но закономерном и потому не слишком драматичном финале курортного романа: «Утомлённое солнце / нежно с морем прощалось. / В этот час ты призналась, / что нет любви. / Мне немного взгрустнулось – без тоски, без печали / в этот час прозвучали / слова твои

П.М. Михайлов - Расставание (Утомленное солнце) (1937) Джазовый оркестр А.Цфасмана.

Цфасман на правах аранжировщика и руководителя ансамбля тоже внес некоторые коррективы, но уже не в оригинальный текст, а в музыку. Он «подкрутил» аранжировку, немного ускорил и дополнительно акцентировал ритм, тем самым повысив «температуру» композиции и сделав ее более чувственной.

На пластинке песня вышла под названием «Расставание» – правда, почему-то без указания имени автора музыки. Банальное название не прижилось, и вскоре эту песню стали называть по первым словам знаменитого припева – «Утомленное солнце».

«Утомленное солнце».

Мелодия Петерсбурского очень быстро стала в СССР сверхпопулярной, и вскоре появились еще две текстовые версии песни. Одну из них под названием «Листья падают с клена» в начале 1938 года записал московский вокальный джаз-квартет под управлением Александра Резанова.

Текст для этой песни сочинил поэт Андрей Волков, который сосредоточился на описании смены времен года: «Листья падают с клена, / значит, кончилось лето, / и придет вместе с снегом / опять зима. / Дверь балкона забита, / поле снегом покрыто, / и под сумрачным небом / стоят дома».

От мотива любовных переживаний Волков почти полностью отказался. «Почти», поскольку далее в его тексте «в тихом доме светится окошко, / за окном не спит сейчас она», но кто «она» и какова причина ее бессонницы, слушателю остается только догадываться.

Вокальный квартет Рязанова Листья падают с клена

А в Ленинграде свой текст на музыку Ежи Петерсбурского написала поэтесса Аста Галла (Анна Ермолаева), которая, как и Альвек, тоже обратилась к теме курортного романа, конкретизировав некоторые детали: в ее версии расставание влюбленных происходит на черноморском побережье, а именно в Мисхоре (видимо, из-за рифмы к слову «море»).

При это непонятно, от чьего лица ведется рассказ – лирическим «я» здесь может быть как женщина, так и мужчина, что можно назвать идеальным гендерным решением.

Припев у Асты Галлы звучал так: «Помнишь лето на юге, / берег Черного моря, / кипарисы и розы / в огне зари; / нашу первую встречу / там, в горячем Мисхоре, / где плеск ласковый моря, / как песнь любви».

Танго на стихи Асты Галлы под названием «Песня о юге» в исполнении молодой певицы Клавдии Шульженко, которой аккомпанировал пианист Михаил Корик, вышло в 1939 году на Ленинградской фабрике граммофонных пластинок.

Клавдия Шульженко "На Юге"

И все-таки перед всепоглощающим действием времени устояла только песня «Утомленное солнце», с популярностью которой ни «Песня о юге», ни «Листья падают с клена» соперничать не могли.

Некоторые музыковеды объясняют это тем, что тиражи Ленинградской фабрики были гораздо ниже тиражей Апрелевского и Ногинского заводов, поставлявших стране пластинки с «Утомленным солнцем».

Но дело, разумеется, не в тиражах. Сократив текст польского танго, Цфасман и Альвек сделали «Утомленное солнце» танцевальной вещью, что и предопределило ее колоссальный успех.

В выигрыше оказывалась бессмертная мелодия Ежи Петерсбурского, благодаря чему под танго об утомленном солнце было очень удобно танцевать. А лаконичный текст Альвека сводил любовную историю к простой и емкой формуле, мгновенно врезающейся в память после первого же прослушивания.

Нежносмо, нежносмо, нежносмо…

Кадр из фильма "Утомленные солнцем", фото: промо-материалы

С тех пор первые же такты этого упоительного танго, давно ставшего классикой жанра, мгновенно погружают слушателя в атмосферу тридцатых и сороковых годов прошлого века.

Этот эффект привычно используется в кинематографе, когда режиссеру нужно передать колорит того времени, воссоздать причудливую смесь безмятежности и тревоги.

Танго Ежи Петерсбурского звучало в фильмах «Завтра была война», «Вызываем огонь на себя», «Список Шиндлера», «А зори здесь тихие» и много, много где еще.

Не обходилось и без курьезов. Герои оскароносной кинокартины Никиты Михалкова «Утомленные солнцем» слушают и напевают знаменитую песню непрестанно, хотя действие фильма происходит в июне 1936 года, когда русскоязычной версии польского хита еще не было и в помине.

Впрочем, так ли это важно? Важнее другое – в этой мелодии столько подлинности, что она проникает в подсознание с нежной настойчивостью старой патефонной пластинки, спотыкающийся ритм которой замечательно обыграл поэт Евгений Рейн в стихотворении «Нежносмо», полном щемящей ностальгии по безвозвратно ушедшему послевоенному детству:

Утомленное солнце нежносмо,

нежносмо,

нежносмо,

Нежно с морем прощалось.

Режь на сто антрекотов

Мою плоть,

Никогда

Не забыть, как пластинка

заплеталась, вращалась.

Нету тех оборотов.

Ничего. Не беда.

Мы ушли так далеко, мы ушли так далеко

От холодного моря, от девятого «А»…

Разумеется, не забывают об этой песне и в Польше. Сложно было соперничать с Мечиславом Фоггом, первым исполнителем «Последнего воскресенья», однако многим польским артистам это удавалось с блеском – в особенности тем, кто делал акцент на драматизме текста, превращая песню в мини-спектакль, как, например, великолепный Петр Фрончевский.

Не отстает и молодое поколение – не так давно польская группа «Dreadsquad» записала свою версию песни в стиле регги – и предвоенное танго зазвучало с новой свежестью. А фраза «Tо ostatnia niedziela» («Это последнее воскресенье») прочно вошла в речевой обиход, где часто употребляется в ироническом ключе.

К примеру, весной 2018 года, после того, как в Польше был введен официальный запрет на торговлю во второе и третье воскресенье месяца, появилось шутливое выражение «To ostatnia niedziela bez handlu» («Это последнее воскресенье, когда магазины закрыты») – дескать, в следующее воскресенье можно будет спокойно сделать покупки.

И кто знает, какие еще слова на бессмертную мелодию Ежи Петерсбурского завтра напишет жизнь?

польский композитор Ежи Петерсбурский - Утомлённое солнце

Источник

Источник

Источник