SawJohn

- Сань, а Сань! Я тут пока в госпитале лежал, вы какой-то зачет по брусьям сдавали. Как правильно упражнение называется, скажи, а? - вопрошал Ваня Пупкин у своего сокурсника.
Ваня Пупкин. Каким ветром этого паренька, имевшего рост метр пятьдесят в прыжке на коньках с батута, наивное веснушчатое лицо, уши, навевавшие воспоминания о такси с раскрытыми дверцами, паническую боязнь противоположного пола (не уверен, что даже на настоящий момент он расстался с девственностью) и абсолютную отрешенность от мира сего занесло в академию имени Жуковского не знал никто. На занятиях по физподготовке он умудрялся смешно даже просто висеть на перекладине (если удавалось допрыгнуть). В итоге после попыток пяти сдать зачет по любому виду упражнений ему приходилось бежать к преподавателю, 'ставить рапорт на стол', клятвенно заверять, что уж к следующему-то зачету он точно приобретет силу Геракла и телосложение Аполлона и умолять на этот раз как-нибудь уж поставить ему зачет. После чего капитан со вздохом убирал булькающий 'рапорт' в ящик стола, посылал Ваню, которого кроме как 'гимнастом' уже и не называл, взять в подсобке краску и кисть и что-нибудь подкрасить в спортзале и выводил в зачетной ведомости столь вожделенное Ваней 'удовлетворительно'. На этот раз Ваня умудрился больше месяца проваляться в госпитале, а наш факультет как раз за то время сдал зачет по брусьям по упражнению №N, что-то вроде 'подход-выход силой-мах ногами-кувырок-ё@нуться-не сломать шею-отход', и вот теперь бедолага допытывался, как именно называлось то извращение на брусьях, заранее мысленно прикидывая литраж очередного 'рапорта', который ему придется за него отдать…
- Короче так, Ванек, не кани! Брусья - это тебе не перекладина. Тут не надо заучивать всю последовательность движений, так как каждое упражнение имеет четкое название! То, что мы сдавали, называется…
Санек. Личность весьма неординарная. Личико ангелочка и душа дьяволенка. Если старушка спрашивала у него на улице, как бы ей попасть на Красную площадь, то после объяснений, данных ей с лучезарной улыбкой и светящимся в глазах желанием облагодетельствовать все человечество бедная бабуля отправлялась куда-нибудь в направлении станции Бирюлево-товарная…
До конца дослушать ответ Санька мне не дал рык капитана:
- Тащщщи курсанты! Строиться! В три шеренги становись!!! Так! Сегодня по плану занятий… (Далее последовал список программы по совершенствованию наших организмов) Все всё поняли? Вопросы есть?
- Тащ капитан! Курсант Пупкин! Разрешите обратиться! - раздался с левого фланга робкий голос Вани.
- А! Наш гимнаст! Ну давай, разрешаю, обращайся!
- Тащ капитан, а… Когда можно будет… Ну тем, кто не сдавал… Сдать зачет…
- Мля! Ты военнослужащий или где?! Ты тут не жопу мни, а громко и четко сформулируй свой вопрос!
Пупкин напрягся…
- ТАЩ КАПИТАН, РАЗРЕШИТЕ УЗНАТЬ, КОГДА МОЖНО БУДЕТ СДАТЬ ЗАЧЕТ ПО КУНИЛИНГУСУ НА БРУСЬЯХ?!
Повисла секундная пауза, затем третья шеренга легла… Первые две продолжали стоять, хотя от смеха ноги и подкашивались… Я скосил глаза на Саню - такое выражение лица я уже один раз видел… У моего кота, который со стола однажды целый пакет сметаны скинул… Капитан побагровел…
- Твою мать!!! По какому еще, нах… кунилингусу??? Ты у меня, гимнаст-извращенец, еще и по минету на перекладине зачет сдавать будешь!!!
Слегла вторая шеренга… Первую положил последующей за этой репликой вопрос Пупкина, который стоял с уже малиновыми ушами и никак не мог понять причину всеобщего веселья.
- А что - все уже сдали?..

Человек на террасе вздрогнул от негромкого шороха за спиной... Обернулся, готовый к неприятностям, одновременно положив руку на кухонный нож...
...На крыльце сидел кот. Абсолютно белый, без единого пятнышка. Два глаза, как две зеленые искорки отражали свет открытой двери.
- Ты чей? - Человек подошел поближе, рассматривая «гостя»... Рваные уши, морда в шрамах, мощные короткие лапы, настороженный взгляд...
- Все с тобой ясно... Ничей. Жрать хочешь? - отсыпал из своей тарелки горку еще теплых макарон. Добавил туда одну из двух сосисок. Мелко нарубил кусок колбасы... Пододвинул миску к коту. Сам сел за стол, звякнул бутылкой...
- Извини, тебе не предлагаю. Ну, за встречу!
- За встречу. - зеленые глаза сверкнули укором - Сопьешься, дурак!
- Все может быть... Ты ешь, ешь, приятель! Ну, давай по второй... За женщин! Хотя нет, давай лучше за родителей...
- Это можно. Святое. Присоединяюсь. - Белый сыто прищурился и подошел поближе, демонстрируя шрамы на мощном загривке. Сел, начал было умываться, но передумал, развернулся и пошел обратно, в темноту осеннего вечера...
- Ну, мне пора... Дела, брат. Спасибо тебе.
- Да, в общем, не за что. Ну, давай... Заходи, если надумаешь. А то мне одному, знаешь как-то...
- Непременно. - исчез в темноте внезапно, как и появился. Только пустая, вылизанная до блеска миска осталась стоять на полу...
Белый пришел через два дня. Тяжело проковылял по саду, приволакивая заднюю лапу и оставляя за собой красным пунктиром кровавый след... На правом боку темнела свежая рана.
- Кто ж тебя так?
- Собаки, чтоб их... Расплодились... Порядочному коту и пройти негде.
- Лежи, не двигайся. Сейчас аптечку принесу. Спирта нет, придется водкой промывать... Терпи, боец!
...Еще через час...
- Ну, вот и все. Ты как, живой? Знобит? Это нормально. Много крови потерял. Давай я тебя к печке положу... Если надо чего, подай голос, я рядом.
...Спать не хотелось... Человек сел в кресло, включил торшер и протянул руку за книгой.
Белый жалобно застонал и попытался перевернуться на другой бок... Потом приподнялся, посмотрел вокруг мутными от боли глазами и снова упал на заботливо сложенное вчетверо ватное одеяло.
...Через три дня...
- Я ухожу. - Белый похромал к двери.
- Куда?
- Неважно. Просто ухожу. У меня нет дома. И никогда не было. Я уже здоров. Мне пора.
- Ты и двух недель не протянешь! А если и протянешь, то эту зиму не переживешь...
- Значит судьба такая. - Белый невозмутимо открыл лапой дверь, неловко спустился с крыльца и пошел по мерзлой земле к калитке.
...Он не пришел на следующий день. К вечеру ветер усилился и на поселок обрушилась снежная метель... Первая, в этом году. Ветер гнул старые сосны, свистел в трубе, выдувал тепло из дома и пел какую-то свою жутковатую песню на одной ноте...
Человек вышел на крыльцо, прислушался к отдаленному собачьему лаю, зябко поежился, попытался рассмотреть что-то в белесой мгле ... Постояв пять минут, вернулся в комнату и подбросил дров в печку.
Потом подошел к шкафу, достал еще один свитер, черную вязаную шапочку и выгоревший армейский бушлат. Неторопливо и тщательно оделся... Взял фонарик, аккуратно закрыл за собой дверь и исчез в ледяном холоде ноябрьской ночи.
...Человек вернулся через два часа. Батарейки в фонарике «сели» окончательно. Он зажег «летучую мышь», подумал, налил полстакана, втянул в себя водку посиневшими от холода губами. И снова ушел в ночь...
Он нашел Белого только под утро. Случайно увидев струйку пара, пробивающуюся из подтаявшего сугроба, яростно начал разгребать снег негнущимися замерзшими руками...
Сорвал с себя бушлат, завернул в него окровавленное, начавшее уже коченеть тельце и побежал к дому, взрыхляя снег негнущимися ногами в тяжелых армейских ботинках... Белый на короткие мгновения приходил в себя, шипел, оскаливал в жуткой гримасе клыки, пытался выпустить когти, но силы быстро заканчивались, и он снова проваливался в беспамятство... Он был еще там, в своем последнем бою...
А потом... Потом был сумасшедший гон машины по обледеневшему шоссе, врач, удивленно качающий головой, операционная... Белый выжил.
...Еще через два дня...
Кот осторожно поднял голову, покачиваясь поднялся с лежанки и с трудом подтягиваясь на передних лапах и путаясь в бинтах, залез на кровать. Встал в изголовье, долго и внимательно смотрел на лицо спящего...
И медленно, словно удивляясь самому себе, потерся головой о небритую щеку, удовлетворенно вздохнул, свернулся калачиком и блаженно закрыл глаза...

Ладно ещё парень – обычное явление с уклоном в метросексуализм — но вот спутница его… знаю я таких. Кричащая расцветка волос, еще более кричащая структура мозга, выдающая беспорядочные сигналы вовне с целью привлечь внимание и, по возможности, поработить. Всё это помножено на четкое осознание себя как персоны исключительно выдающейся… В общем, когда оно провозгласило на полвагона, что работает креативным директором, стало окончательно ясно, что поездочка будет той еще. Так оно и вышло.

Я в тот раз в боковушке ехал (все очень любят ненавидеть эти места, забывая об их преимуществах), а отсек этой парочки был следующим по ходу, то есть даже при большом желании они не могли выпасть у меня из виду. Пока я наблюдал, как тихо охуевают счастливчики, удостоенные чести быть их попутчиками, в отсек напротив меня тоже прибывали пассажиры. Двое приятелей–автоперегонщиков (обычное дело для этого направления) и еще одна молодая пара…ну вы чувствуете интригу, да?

Как ни странно, поначалу всё было тихо–мирно. Даже креативный директор не орала особо, только немножко грузанула сотрудника консульской службы репортажем о своём прибывании в Клайпеде пять лет назад, но это длилось всего минут 15, что вполне можно было списать на естественные издержки. Однако после Вязьмы энергия пассажиров её отсека всё равно была высосана полностью, а добавки хотелось. В этой связи, подталкивая перед собой метросексуального спутника, смирившегося с неизбежным, она подкатила к автоперегонщикам с предложением поменяться местами. Ребятки переглянулись, пожали плечами, запросили по две бутылки пива (мимо как раз тележку везли) и взяли с нее обещание растолкать их перед границей. Таким образом, рокировка состоялась, можно сказать, к обоюдному удовольствию: энергетически выжатый отсек обрёл долгожданный покой (что было только на руку автоперегонщикам, сразу завалившимся спать), а молодёжь, что называется, воссоединилась с молодёжью.

Ну да, я специально не описывал вторую пару, чтобы было о чем рассказывать дальше. Потому как это были готы. Нет, ну понятное дело, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не эмо, однако полный набор в виде тёмных одеяний, нарочито пестуемой бледности, мрачных выражений лиц и прочей сопутствующей атрибутики смотрелся в этом «плацкарте купейного типа» весьма своеобразно, а если приплюсовать высокий рост у обоих, плюс неузенькие плечи у парня, плюс немаленький объём бюста у девушки… колоритные такие товарищи, одним словом. При этом девушке–готу, как выяснилось, совершенно не обязательно было обзаводиться погонялом типа Мистерия или что–то в этом роде, поскольку имя у нее было круче всех готических штампов вместе взятых. Звали её Ада Ефимовна. Консульский представитель всегда произносит имя–отчество перед выдачей транзитки, так что мне оставалось только мысленно снять шляпу перед гибким умом её папаши. Вот где креатив–то! Как звали парня–гота, навсегда останется тайной, ибо Ада Ефимовна называла его «Краун», а при оглашении его имени–отчества их будущая попутчица очередной раз удачно заголосила что–то про Мишеля Гондри, и я ничего не расслышал. Да и не стремился, собственно.

Итак, в отсеке напротив меня собрались креативная директриса, метросексуал, Краун и Ада Ефимовна. Не то чтобы готы были особенно рады изменениям в обстановке, скорее уж им было сиренево (с отливом в чёрное, само собой), однако так или иначе вся эта компания начала немедленно выпивать и после Смоленска все уже нахерачились до первых признаков изумления. Тут, по пьяному делу, приключилась ссора, креативщица начала завоевывать целевую группу, в связи с чем еле–еле поддерживающая разговор (точнее, монолог с редкими вкраплениями ответных реплик) Ада Ефимовна была опущена в козлы как существо, мало чего понимающее в жизни вообще и искусстве в частности. Уж не знаю, по каким причинам Ада Ефимовна не припечатала ей сразу (а её готическая стать как бы намекала: может!), но тем не менее она молча достала бумажник и удалилась в сторону вагона–ресторана, даже не взглянув на Крауна. Впрочем, тот тоже смотрел в основном в окно, хотя директрисин разговор поддерживал, пусть неохотно, но регулярно. Дальше — больше: метросексуал начинает как–то нехорошо ёрзать, чаще подливать своей спутнице всяческого алкоголю в пластмассовый стаканчик, и в итоге, удостоверившись, что кроме себя она ничего не замечает, удаляется… ну да, тоже в сторону вагона–ресторана.

Креативщица, тем временем, оказывается не так проста. Не то чтобы «с неё разом сошёл весь хмель», однако она, пару раз весьма внимательно оглядев всё так же флегматично пялящегося в окно Крауна, в итоге приходит к выводу, что такие моменты созданы для дав, и начинает очень уж активно вызывать его в тамбур покурить. Он выходил, курил, возвращался. Она пила, она пил, она снова звала курить, он выходил, курил, возвращался. И опять смотрел в окно. Короче, когда состав миновал Оршу, девица была близка к состоянию боевого бешенства: налицо распалённое алкоголем либидо творческой личности, с одной стороны, и абсолютная пофигизьма объекта вожделения – с другой. Понятное дело, вопрос надо было как–то решать, и в итоге кричащий моск дал команду на штурм: Краун был милостиво пропущен в туалет, но настигнут при закрывании двери. Двое вломились в кабинку. Дверь защёлкнулась.

Через две секунды она отщёлкнулась, и незванная гостья была вовсе не бережно выставлена из сортира обратно. Вид у нее при этом был весьма жалкий. А когда у женщины жалкий вид, да еще теоретически на всеобщем обозрении, как она на это реагирует? Правильно, начинает мстить. Так что возвратившегося Крауна ждала «спокойная, как удав» Немезида, богиня возмездия. Воздев длань, она сказала, как отрезала:
— Ты – пидор! – и немедленно выпила всё, что было в пластмассовом стаканчике.

Крауну было всё также пофиг на происходящее, поэтому нехорошее слово пришлось повторить трижды, как заклинание. Видно было, что повторения могут не утихнуть до самой границы, но тут вернулась Ада Ефимовна, практически волоча за собой увязавшееся за ней из отсека тело. Тело источало ядрёный запах перегара и слегка постанывало, не открывая глаз. Комментариев не последовало, за них всё достаточно красноречиво рассказало красное и оттопыренное метросексуальное ухо. В духе классического палп фикшн, где трупы выдают за живых, тело было водружено рядом с мгновенно притихшей креативщицей. Та изобразила заботу, пересадив (а чего не уложив–то?!) его поближе к стеночке, а сама предпочла повторить давнишние манипуляции готичной барышни: взяла кошелёк и тихо–тихо скипнула в сторону вагона ресторана.
Где–то около часа было тихо.

Люди уже начинали потихоньку укладываться (даже метросексуал слегка очнулся и стыдливо принялся раскладывать бельё), когда неуёмный сгусток адской энергии вернулся.

Она шла как заправский моряк, только–только сошедший на сушу и предвкушающий хорошую драку в кабаке: руки в боки, походка в раскорячку и это свойственное морским волкам характерное покачивание. За ней следовал нормальный такой пацан, в спортивном чисто костюме, на его лице явственно отражались принятые на грудь поллитра и желание восстановить справедливость. На подходе к отсеку он обогнал временную даму своего сердца, возвысился над толпой, и громогласно уточнил:

— Ннну?! Кто здесь пидор?!

Дальше мизансцена была следующей: нормальный пацан моментально нашёл ответ на свой же вопрос и радостно двинул в грызло метросексуалу… мгновенно среагировавший Краун сделал ёмкое движение ногой и услал обоих в проход… проводница испустила ультразвук, состоящий из волн «бля» и «милиция»… проснувшиеся автоперегонщики, неведомо каким образом разобравшись, где красные а где белые, уволокли пацана куда–то в тамбур…

Ну а Ада Ефимовна сделала то, что неплохо было бы осуществить с самого начала – от души, с оттяжечкой наградила мало что уже соображающего креативного директора великолепным ударом в челюсть.

Теперь мне стыдно, что не принял участия в избиении.